Эффект преломления

Теперь в его распоряжении была полная картина преступлений графини. Она выглядела такой страшной, такой дикой, что Дьёрдь за два года так и не сумел с нею смириться. И сейчас время от времени щипал себя за руку, убеждаясь, что происходящее — не сон.

— Рассказ крестьян Иштвана и Марты Ковач, у которых погибла единственная дочь, — приятным голосом докладывал Заводски, передавая Турзо очередную бумагу.

…Девушка была взята в услужение к Эржебете, а всего три месяца спустя исчезла, и отцу с матерью даже неизвестно, где ее могила. Горбун Фицко, слуга графини, на робкий вопрос несчастных ответил, что девка оказалась бесноватой и сбежала из замка.

— Письмо барона Миклоша Ракоци…

Его шестнадцатилетняя дочь Ангесса, принятая фрейлиной к Эржебете, в письмах рассказывала о том, как зла и жестока графиня. Потом письма прекратились, вместо них пришло известие от самой графини, которая выражала соболезнование и сообщала, что Агнесса умерла. Когда же отец приехал в Чахтице, Эржебета даже на порог его не пустила, сказала, что девушка погибла от поветрия, и отказалась вернуть ее тело.

— Подобных писем от дворян еще десять, ваша светлость… А это из Пиштяна…

Свидетельства челяди из замка Пиштян о том, как Эржебета приказала на несколько дней запереть в подвал без еды и воды двадцать служанок. Все до единой скончались от холода, голода и жажды…

Убийства…

Пытки…

Казни…

Дьёрдь отложил бумаги, поник головой. Два года, целых два года он живет этим. Кажется, сам уже кровью пропитался…

Больше не было сил читать о зверствах, которым предавалась любимая женщина, представлять орудия пыток в тонких нежных руках, красивое лицо, искаженное больным сладострастием…

Зачем, Эржебета? И как я мог не верить в это? Говорят, любовь слепа. Вот и я был таким слепцом. Даже когда в Чахтице гостил и девки пропадали, все думал, не ты это, душегуб какой-нибудь из цыган…

Но почему? Чего тебе не хватало? Любящий муж, прекрасные дети, богатство, титул, красота и даже удивительно долгая молодость. А когда Ференца не стало, я был готов стать твоим мужем, снова дать тебе любовь и заботу. Ты всегда входила в Биче желанной гостьей, а если бы только захотела, могла войти хозяйкой. Теперь вот — узница…

И все равно ведь не стал бы давать делу ход, тянул бы дальше. Но император Матиас призвал палатина к себе и прямо потребовал наказать графиню.

— Свидетельство крестьянок Агнессы Ласло и Пироньи Ковач, — осторожный голос Заводски вывел из задумчивости, — о том, что графиня Надашди-Батори занималась колдовством…

Турзо выхватил бумагу из рук секретаря.

Купание в крови убитых девушек… изготовление зелий, которые Эржебета мешала человеческими костями… танцы в полнолуние на замковой стене… обращение в черную кошку… мольфарка Дарволия…

— Клятые курицы! Чтобы я этого не видел! Сожги!

— А если на суде заговорят?.. — уточнил Заводски.

— Нельзя! Тогда уж Церковь точно вмешается. Колдовство! Ты представляешь, что это будет? Да святые отцы спят и видят графиню Надашди на костре! А один раз получится — потом по всей Венгрии эти костры запылают… Не позволю позорить имя моего покойного друга, да и всех евангелистов тоже.

— Так что делать с бабами? — спросил секретарь.

— Денег дай. А если упорствовать будут, то и… — Дьёрдь красноречиво провел ладонью по горлу.

Заводски понятливо кивнул.

— Ракоци, Вереши и остальные дворяне требуют присутствия на суде.

— Отказать.

— Возмущаются, ваша светлость. Говорят, сроду не было такого, чтобы палатин устраивал суд в собственном замке.

— Отказать, — повторил Дьёрдь.

Почему он решил провести суд в Биче? Потому что Биче — несокрушимая крепость. Стены его неприступны, и охраняют их две сотни отборных гайдуков. Год можно осаждать Биче и не осадить.

Турзо был готов и к такому повороту событий. Более того, он не побоялся бы повернуть оружие против королевского войска, пойти на бунт. Лишь бы не выдать Эржебету…

«Может, она и вправду ведьма?» — в который раз подумал Дьёрдь. И горько усмехнулся. Нет, это я глупец, придумавший себе когда-то прекрасную даму и не желающий расстаться с нею.

— Завтра суд, Петру. Позаботься обо всем.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Секретарь вышел.

Дьёрдь подошел к окну. Завтра суд. Завтра все это безумие наконец кончится. Он непременно сделает так, чтобы кончилось.

Пойти к ней, поговорить? Нет. Что он скажет? Да и не хочет он видеть женщину, которую любил всю жизнь. Думал — богиня, а оказалась — чудовище. Дурак!

Дьёрдь горько рассмеялся. Потому так больно, потому он чувствует себя обманутым. А ведь никто не заставлял боготворить. И ей тоже не нужна была эта любовь. Он сам, добровольно обманывался, так может ли винить в обмане ее? Нет. И никому не позволит…

Почувствовав, что еще немного — и сойдет с ума, Турзо встал и отправился в свои покои. Спать. Завтра трудный день.

Биче, замок герцога Турзо, январь 1611 года от Рождества Христова

— Вот ваша скамья. Вот здесь — окошко, через которое вы можете следить за судом, — холодно пояснил Петру Заводски. — Прошу вас не пытаться выйти. За дверью стоят вооруженные гайдуки.

Секретарь Турзо поклонился и покинул комнату. А Дьёрдь так и не пришел, подумала Эржебета. Ни разу, после того как арестовал ее, не попытался поговорить. Отвернулся, выбросил из жизни. Видно, отвратительна ему Эржебета. Чудовище.

Черный человек кивал согласно. Конечно, чудовище. А ты разве не знала этого о себе?

Графиня опустилась на скамью, открыла крошечное оконце в стене. Дьёрдь устроил суд в той зале, где два года назад праздновали свадьбу его дочери. Сейчас в середине стоял стол, за которым сидели сам Турзо, кардинал Франсуа Форгач и два священника. Возле стен замерли гайдуки. За конторкой поодаль притулились два нотариуса для ведения протоколов.

— Суд идет! — объявил Дьёрдь. — Привести первого обвиняемого.

Два солдата втолкнули в залу Фицко. Следом вошел палач с плетью. Лицо горбуна, прежде миловидное, было искалечено до неузнаваемости. Правый глаз окружен страшным кровоподтеком, вместо левого почерневшая дыра в глазнице — выкололи раскаленным прутом. Губы разбиты, на плечах сквозь прорехи в рубахе видны уродливые раны.

Дьёрдь заглянул в бумаги, спросил:

— Янош Ужвари по прозвищу Фицко, признаешь ли ты себя виновным в убийствах, свершавшихся в замке Чахтице?