Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
– Очень славная сказка. Молодчина, Фима. И котенку имя хорошее придумал.
Надя немножко удивилась творению мужа в новом для него жанре.
– Недурственно... Требуется подредактировать, как считаешь?
Тесть помешивал ложечкой в стакане, смотрел в раскрытое перед ним окно на зеленый дворик, всем видом показывая безразличие к происходящему за столом. Ефима это задело. «А-а!
– успокоил он себя.
– Павел Михайлович изрядно глуховат, может быть и не расслышал, ему простительно».
– Сказка хорошая, - вдруг авторитетно заявил тесть, по обыкновению не прямо глянув
– Да что толку? Все равно ее не издадут. Маршаков, Чуковских хватает. Зачем еще нужен Сегал? Прав я или не прав?
– Наверно, правы, - ответил Ефим, - меня это не беспокоит. Я написал сказку не для печати, а так, как литературную забаву.
...Отпуск подошел к концу. На прощание Воронцовы сделали дочери и зятю поистине царский подарок. Павел Михайлович протянул Наде ценную вещь, существование которой в нищей семье немыслимо было и предполагать - золотые карманные часы знаменитой фирмы «Павел Буре». Надя бережно положила подарок на дно своей дамской сумочки.
Глава восьмая
Столица встретила их сплошной облачностью, не по времени - всего-то начало сентября - холодным, беспрерывно моросящим дождем. После ясных солнечных дней среди красот подмосковной природы, барачный край под серым небом показался им удручающе мрачным.
Надя сразу же принялась за уборку комнаты: за долгие дни их отсутствия на всем лежал слой пыли, оконные стекла — в грязных подтеках. Ефим принес два ведра воды из водоразборной колонки, сходил за хлебом в ближайшую булочную.
– Сахар не купил, Надюша, - извиняющимся тоном сказал он, - денег осталось только...
Надя устало присела на стул посреди преображенной ее руками комнаты. Сквозь промытые стекла окна заструились лучи вырвавшегося, наконец, из облачного плена солнца.
– Ой, солнышко, - обрадовалась она.
– Ладно, не горюй. Мама предусмотрительно налила нам с собой две бутылки козьего молока, молодую картошку мы тоже прихватили. Наварим картошки, запьем молочком со свежим московским хлебушком и - на боковую!.. Я что-то так утомилась. С дороги, что ли, или навозилась с уборкой? Выспимся, отдохнем хорошенько, как говорится, утро вечера мудренее.
И наступило оно, то самое утро. Мудри, не мудри, а денег взять негде.
– Может быть, сдадим желудки в ломбард, - с иронией предложила Надя, - а после получки выкупим.
– В ломбард?
– серьезно переспросил Ефим.
– Ну да, в ломбард, - рассмеялась Надя.
– Погоди, погоди, есть идея! У нас сегодня же могут быть деньги. Приличная сумма.
– Бог с тобой, откуда, да еще сегодня, да еще приличная сумма? Фантазер!
– Не фантазер. Деньги можно получить под залог в ломбарде... Не смотри на меня так, я не рехнулся. Можно заложить папины, то есть, теперь наши... твои часы.
Надя смотрела на него с ужасом.
– Ты действительно сошел с ума! Это же подарок! Кто же закладывает в ломбард подарок?!
– Постой, не кипятись. Во-первых, в ломбарде ценные вещи хранятся под семью запорами. В нашем дырявом бараке часы, чего доброго, украдут. Во-вторых, их не просто сохранят, дадут ссуду, она позволит нам перевести дух.
Минуту-другую подумав, Надя, хоть и
не очень охотно, согласилась.– Хорошо, если ты так уверен в надежности ломбарда, действуй. А все-таки как-то совестно... С другой стороны, хранить такую вещь в нашем доме и впрямь негоже... Но ты подумал, как и когда мы погасим долг в ломбарде?
– Погасим! Важно сейчас выкрутиться.
– Что ж, быть посему.
– Надя достала из сумочки часы, осторожно приложила к бледнорозовому ушку золотую крышку.
– Тикают, - сказала торжественно, - звонко тикают... На, - протянула часы Ефиму.
– Ты когда собираешься в ломбард? Прямо сейчас? Будь осторожен, смотри не потеряй, не урони! Получишь деньги - спрячь их подальше, а то как бы не вытащили.
– Не волнуйся, все будет в порядке.
– Ну, поезжай. И я тоже кое-куда съезжу.
– Куда?
– Пока не скажу. Секрет... У тебя найдется мне рубль на дорогу?
Пожилой оценщик уважительно посмотрел на старинные часы. Поверх очков глянул на сдатчика, щелкнул языком: «Вещь!»
С чувством неловкости и радости Ефим пересчитал деньги - ссуду, спрятал поглубже в карман, как наказывала Надюша. По дороге домой купил колбасы, сахара, сливочного масла и, для Надюши, триста граммов шоколадных конфет. Богатые яства разложил на столе - чем не скатерть-самобранка?
Из своей загадочной поездки Надя вернулась часа на два позже Ефима. Она открыла дверь, увидела столько вкусного на столе, воскликнула удивленно:
– Ой, откуда это? Где ты взял деньги? Ах, да! Часы... Ты, конечно, ничего не ел без меня? Чудак!
После роскошного пиршества Надя поинтересовалась, сколько денег дали за часы.
– Немало!
– воскликнула она.
– Впрочем, теперь нам будет значительно легче погасить долг.
– Почему?
– Почему?
– Надя озорно, интригующе посмотрела на мужа, вскочила со стула, приподняла пальцами обеих рук бока юбочки и пошла кружиться и притоптывать, напевая звонким голосом: «Барыня-барыня, сударыня-барыня!»
От удивления Ефим сначала не мог слова вымолвить, потом, не долго думая, тоже вскочил со стула и пошел вокруг Нади петушком, благо любил плясать. Потом оба плюхнулись на кровать и долго хохотали.
– Ну, слушай! И опять пляши! Я - корреспондент московского областного и городского радио. Чего ты уставился? Я не шучу, честное слово. Я только что от председателя радиокомитета. Условия хорошие, зарабатывать буду примерно раза в два больше. И работы, конечно, прибавится. Не знаю, как потяну еще и учебу...
– А как же я?
– жалобно, как маленький, Ефим смотрел Наде в глаза.
– И ты, и ты со временем найдешь хорошую работу. Вот увидишь, вот увидишь, - утешала она его.
Через два дня Надя оформила перевод из заводской многотиражки в областной радиокомитет. Ефиму Щукина нахально пробасила:
– Теперь твоя очередь. Задерживать не буду.
После таких вызывающе оскорбительных слов надо было немедленно положить перед ней заявление об увольнении. Ефим так и сделал бы, если бы не ожидал ответа из городской газеты, где ему через месяц-другой обещали место в штате. Поэтому он ограничился тем, что ответил в ее тоне: