Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
Таков был второй урок, преподанный молодому журналисту. Однако согласиться с Розенбаумом и Ованесовым, бросить газетную работу Сегал считал своего рода бегством с поля боя.
Позже, когда стал штатным корреспондентом городской, потом и центральной газеты, он встретился и познакомился лично с подлинными газетчиками-бойцами, бессребрениками, бесстрашно атаковавшими пером своим всякую нечисть в новом обществе. Однако журналистский ренессанс в стране продолжался недолго. Незабываемый тридцать седьмой год сильно проредил ряды подлинных журналистов: были сотни - уцелели
Глава двенадцатая
Затянувшаяся, изрядно надоевшая осень с ее нудными моросящими дождями и пронизывающими жесткими ветрами, внезапно и разом кончилась. Исчерпавший себя ноябрь, казалось, по волшебству свежим морозцем осушил насквозь пропитанные влагой московские улицы и бульвары. По зимнему неярко светило низкое, негреющее солнце.
Именно в такое утро Сегал, принаряженный в свой единственный костюм и демисезонное пальто, по случаю приобретенное на барахолке, бодро шагал к новому месту работы, в редакцию заводской многотиражки «Все для победы».
О чем он думал в эти минуты? В общем-то ни о чем: все было передумано, взвешено и решено. Как бы там ни было, его основная профессия - журналист. Значит, перо в руки и за дело.
Он пришел в редакцию почти первым и застал там лишь худощавую, полногубую, с голубыми выпученными глазами женщину, как оказалось, машинистку. Ефим поздоровался.
– Здгавствуйте, - ответила она картаво, изучающе рассматривая Ефима, - вы наш новый соттудник Сегал, да?
– Как вы догадались?
– Очень пгосто - по фотоггафии в нашей газете. А то, что вы будете у нас габотать, знает вся гедакция. Меня зовут Анфиса Павловна, фамилия Пышкина, - представилась она.
– Если хотите, можете почитать пока подшивку нашей газеты.
– Она протянула Ефиму папку и неспешно затюкала на пишущей машинке.
Ровно в девять в редакцию вошел человек среднего роста, весь в сером: серая шапка, серое длинное пальто в елочку, из-под которого выглядывали широченные серые брюки. Он суховато поздоровался с машинисткой, глянул на Ефима, прошел в другую комнату и закрыл за собой дверь.
– Наш гедактог, - негромко, но значительно объяснила Анфиса Павловна, Федог Владимирович. Сейчас доложу ему о вас.
Через несколько минут она вышла от редактора и сказала Ефиму, что он может войти.
Не отрывая глаз от бумаг, редактор кивком указал на стул:
– Садитесь, товарищ Сегал, я сейчас.
Ефим внимательно вглядывался в его лицо - бледное, удлиненное. Раздвоенный подбородок указывал на упрямство и волю, тонкие крепко сжатые синеватые губы под длинноватым носом усиливали это впечатление.
Редактор неожиданно оторвался от бумаг, прямо посмотрел на Ефима. Сквозь толстые стекла роговых очков серо-стальные небольшие глаза глядели прокалывающе. Помолчав, редактор глуховато произнес тонкогубым ртом:
– Ну-с, будем знакомы. Гапченко Федор Владимирович. Зоя Александровна Горина, кажется, все мне о вас сообщила. Да и в материале Алевтины Михайловны многое сказано... Так что заочно я с вами вполне
знаком. Кстати, как вам понравился ее репортаж?У Бфима чуть не вырвалось: ремесленная стряпня. Но начинать с этого он посчитал неудобным, ответил дипломатично:
– Материал как материал... думаю, следовало бы его подать, как вам сказать, несколько деловитее, что ли...
– Имеете в виду - квалифицированнее?
– Пожалуй, так...
Правая щека редактора передернулась, будто змейка пробежала снизу вверх по ней.
– Я понял вас. Алевтина Михайловна как журналист слабовата... весьма. Да и все мы тут не очень... Вы специалист в газетном деле, вот и покажите нам класс... Мы с удовольствием поучимся.
Ефим насторожился: «Встречает не с цветами! Упрям, с апломбом. Работать с ним вряд ли будет легко».
– Вам, конечно, известны обязанности ответственного секретаря?
– спросил Гапченко, не услышав ответа Ефима на свои последние слова.
– В основном, да: макет, верстка, типография...
– У нас не совсем так, - поправил редактор.
– Наша газета выходит пять раз в неделю: четыре раза на двух полосах и один - на четырех. Пишущего народа в редакции - раз, два и обчелся. Предприятие у нас огромное, уйма подсобных служб - дел невпроворот, скоро сами убедитесь. Ответственным секретарем вы будете скорее формально, мы пригласили вас на освободившееся место как рабочую пчелу - делать мед, можно и горький. А техническую работу...
В кабинет вошла женщина средних лет, полноватая, чуть ниже среднего роста. Поздоровалась, повесила свое пальто рядом с пальто редактора.
– Знакомьтесь, - сказал Гапченко, - Софья Самойловна Адамович, мой заместитель. Это наш новый сотрудник, Ефим Моисеевич Сегал.
Софья Самойловна села рядом с Ефимом, спустила с головы на покатые плечи белый пуховой платочек, обнажив мелковолнистые, чуть седеющие каштановые волосы. Темно-серыми глазами быстро осмотрела Ефима с головы до ног. Ее смазливое, типично восточное лицо, кроме угодливости, ничего не выражало.
– Я, Соня, поясняю нашему новому сотруднику, - обратился к ней Гапченко, - что техническую работу у нас есть кому делать.
– Ну, хотя бы тебе.
– Конечно, — согласилась Софья Самойловна, замигав короткими ресничками и придав лицу на этот раз выражение особой деловитости.
– А Ефиму Моисеевичу, как классному журналисту, - Ефим опять отметил про себя тон, которым это было сказано, - придется поставлять материал, разбирать поступающие в редакцию сигналы и еще кое-чем заниматься... Ну, допустим, возникнут непредвиденные обстоятельства...
– Конечно, - подтвердила Софья Самойловна.
– Знаешь, Соня, Сегалу не понравился опус Крошкиной о нем и его смене. Давай поручим ему, - глядя на Ефима с полуприкрытым подкусом, предложил Гапченко, - написать очерк страничек на десять о Радужине и его бригаде.
– Конечно, - снова согласилась Софья Самойловна.
– Не возражаете?
– обратился редактор к Ефиму.
– Вообще-то мне больше по душе критические материалы, посложнее да позаковыристее...