Егерь: заповедник

Меня поражает землистый цвет его лица. Похоже, за ночь генералу стало не лучше, а хуже.

Или он сам донимает себя невеселыми мыслями?

— Что ты делаешь, Георгий? — укоризненно говорит Беглов генералу, — Неужели не можешь удержаться от курения?

— Отстань, Володя, — вяло отмахивается генерал и хрипло кашляет.

— Как вы себя чувствуете, Георгий Петрович? — спрашиваю я.

— Как видишь, — сердито отвечает Вотинов. — С вечера Трифон две капельницы вкатил, с утра — еще одну.

Генерал закатывает рукав и показывает мне свежие синяки в сгибе локтя.

— А толку? Все равно ничего не помогает. Видно, пора мне на пенсию.

— Ерунда, — убежденно говорю я. — Никакое лечение не помогает в один день. Надо дольше полежать.

— Да сколько можно? — возмущается Георгий Петрович. — До конца жизни теперь в больницах куковать?

Он тушит окурок, ищет глазами, куда его выбросить. Не находит и сердито засовывает в карман.

— Пойду в палату.

— Посиди еще, Георгий, — говорит ему Беглов. — Подыши чистым воздухом.

Оставив их дышать воздухом, я поднимаюсь по ступенькам медпункта.

Трифон сидит за своим столом, заполняя карточку.

— Прикрой дверь, Андрей, — негромко говорит он мне.

Я плотно прикрываю дверь и спрашиваю:

— Что с Георгием Петровичем? Поможет лечение?

Трифон строго смотрит на меня. На его лице выражение отрешенности — как будто он видел не только меня, но и еще что-то за моей спиной.

— Поможет.

Голос Трифона звучит решительно.

— Но только лекарствами мне не обойтись. Ты подготовил баню?

— Все уже готово, — киваю я. — Воду наносили, дрова в печке.

— Хорошо, — задумчиво говорит Трифон. — Присядь, послушай меня внимательно.

Он кивает мне на свободный стул, и я сажусь.

Трифон зажимает сильные ладони между колен и говорит:

— Мне понадобится твоя помощь. Сможешь сделать, как я скажу?

— Да, — киваю я.

— Думаю, после бани генералу станет хуже. Он потеряет много сил. Это нормально — лечение не дается даром. Ночью минует кризис. Я буду с ним рядом. Уверен, Георгий Петрович справится. У него сильный характер.

Трифон качает головой, обрывая сам себя.

— Это неважно. Запомни вот что — когда натопишь баню, проветри ее, как следует. Чтобы воздух был чистым и сухим. Это важно. Потом закрой дверь и дай бане настояться. А в восемь часов приезжай за нами. Успеешь?

— Конечно, — говорю я. — Ты скажи, может, что-нибудь надо купить? Я съезжу в город за лекарствами.

— Не надо, у меня все есть. Ты барсучий жир принес?

Я молча ставлю на стол плотно закрытую банку с жиром.

Трифон смотрит жир на свет. Потом открывает банку и принюхивается.

— Хорошо, — наконец, кивает он.

Открывает дверцу холодильника и убирает жир туда.

Потом посмотрел на меня.

— Все будет хорошо, Андрей. Помни про наш уговор. Никому ничего не рассказывать.

— Помню, — говорю я.

* * *

Вернувшись домой, я гружу готовые аншлаги в машину. Длинные стойки не помещаются в кузов, приходится подвязать брезентовый верх и оставить борт открытым. Гаишникам это, конечно, не понравилось бы. Но здесь, в деревне, до этого никому нет дела.

— Андрей Иванович, возьмешь меня с собой? — спрашивает Беглов. — Хочу попробовать Нохой в лесу. Вдруг она, и вправду, сможет искать грибы?

— Поехали, Владимир Вениаминович, — усмехаюсь я.

— Только ты своих собак не бери, ладно? — просил Беглов. — А то Нохой их боится.

Умные псы уже нетерпеливо прыгают в вольере — видят, что я собираюсь, и надеются побегать по лесу.

— В другой раз, — говорю я им.

Наливаю собакам в миски свежей воды. Бойкий не упускает момент — ставит мощные лапы мне на грудь и лижет в нос длинным розовым языком, нетерпеливо скуля.

Я треплю пса по мощному загривку.

— В другой раз. Завтра возьму вас с собой.

Владимир Вениаминович выводит из дома Нохой на поводке — для этого ему пришлось силой вытаскивать собаку из-под кровати.

— Ничего, — успокаивает он сам себя. — Привыкнет.

Я с сомнением качаю головой. Пугливые собаки переучиваются с большим трудом. Случается, хороших молодых псов бракуют потому, что они боятся выстрелов и не могут работать. Бывает, собака боится зверя и не идет на него. А может от страха и кинуться к хозяину, ища защиты. И собьет с ног как раз в момент выстрела.

Беглов угадывает мои сомнения.

— Ну, мне с ней не охотиться, — оправдывает он Нохой. — Может, и пригодится — грибы искать. Все же, шаманы так говорили.

Но уверенности в его голосе нет.

Я бросаю в кузов штыковую лопату и топор.

— Сядь сзади, Владимир Вениаминович, — прошу я Беглова. — Придержи аншлаги, чтобы не выпали на кочках.

Глава 16

Я еду не спеша, стараясь, чтобы машину не трясло на ухабах. Недавние дожди смыли с дороги песок, и кое-где наружу торчат гладкие большие булыжники. Их приходится объезжать, чтобы не влететь подвеской.

Я останавливаю машину у расстрелянного аншлага.

— Ничего себе, — говорит Беглов. — Кто это так позабавился?

Сквозь дыры в железе просвечивает солнце.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Поймал бы — руки бы оторвал.

Берусь за стойку аншлага, расшатываю его и выдергиваю ее из земли. Стойка еще крепкая, но вверху ее порядком измочалила дробь.

— Нохой! — зовет Владимир Вениаминович. — Идем!

Он вытаскивает собаку из машины. Ошейник не снимает и поводок тоже не отстегивает.

— Боюсь, как бы не убежала, — объясняет он. — Ищи ее потом.

— Далеко не ходите, — предупреждаю я. — Мне нужно минут двадцать. Потом поедем к следующему аншлагу.

— Хорошо, — кивает Беглов. — Мы тут рядышком пройдемся, по краю леса.

— Я посигналю, когда закончу.

Владимир Вениаминович и Нохой скрываются в лесу.

— Ищи, ищи, — приговаривает Беглов.

Нохой с равнодушным видом трусит рядом с ним. Искать она ничего не собирается, ее вообще не интересует лес.