Его искали, а он нашелся

Высокий и худой старик людского племени, по крайней мере внешне относящийся именно к людям, не внушал ни страха, ни опаски, ни даже желания - изможденный, будто бы голодал многие месяцы, напоминающий низшего мертвяка усохшими мослами даже больше, чем сами мертвяки, едва заметно пошатывающийся на несуществующем ветру. Казалось, его могло убить простым присутствие даже не архидьявола, а любого сколь-либо значимого изверга. Казалось, что это одетое в изорванное и выцветшее рубище тело само прямо сейчас умрет. Но старик стоял под гнетом флера всеобщего, под штормом из энергий, под взглядом разглядевшего его Паноптикума, стоял и не умирал.

А еще были цепи, частью сокрытые под рубищем, а частью открыто свисающие с изможденного тела, позвякивая ржавыми звеньями, где под ржавчиной скрывался черный, как вороново крыло металл. Господин мог заранее понять, кого что он увидел, мог осознать и, возможно, даже успел бы предпринять какие-то действия. Но не имел он даже мысли, даже права на мысль, что это вообще возможно - увидеть эту мерзость здесь и сейчас, в этот день. Старик поднял голову, вглядываясь в несущиеся на него силуэты давно отдавших свою вечность тел бесцветными и тусклыми глазами, взглянул на них и шагнул навстречу. Уже пропали Тени, уже перестало литься огненным дождем Пламя, уже не в силах был взывать к реке Времени первый из принцев. Но даже продолжай они свои атаки, этот выродок шагнул бы сквозь чужие чары с таким же равнодушным и ко всему безразличным фатализмом.

Не оттого, что был неуязвимым, не потому, что не боялся ран и даже не из желания красиво умереть, но исключительно от понимания - у него все равно не выйдет сдохнуть.

Шаг.

Мгновения глухи к мольбам Закона, а скорость смены события в этой битве такова, что с первого исполненного поклона до сей секунды не прошло даже пяти минут, даже трех минут не прошло! Тем не менее слова старика произнесены, неспешно и глухо, хрипло и кошмарно в их неизлечимой мерзости, неправильности, гибельности. Не должно нигде, ни под Небом, ни в благословенном всеми Пороками славном Пекле, существовать подобного, не имеет оно на то никакого права, потому что должно исчезнуть, сгинуть без следа вместе со всем тем, что оно несет миру!

Но слова сказаны.

– Никто не пройдет там, где пала Вера. [1] - Слова не громкие, но буквально въедающиеся в суть любого, кто смел их слышать, независимо от своего желания, вызывали у верховного изверга предельную, сконцентрированную ненависть.

Море сношающихся силуэтов словно налетает на прибрежные скалы, останавливаясь и пытаясь то ли обойти вышедшего вперед безумца, то ли вообще откатиться назад, но конструкт, его драгоценный Паноптикум страшно опаздывает не успевает завершить перестройку, отпустить уже отмеченные жертвы, будущих братьев и сестрицу.

– Тысячи надежд угасли безвозвратно.
– Сияющие милосердной Похотью силуэты запертых в Паноптикуме избранных счастливчиков не блекнут, нет, загрязняются, покрываются скверными ранами, гнилостными пятнами, прикосновениями той же мерзости, что наполняет старика.

Паноптикум обречен, изначально обречен, не имея ни малейшего шанса против выродка, вставшего у него на пути. В тот момент, как конструкт включил в себя нового участника, связал его нерушимым Законом, навязал контракт, что должен был стать оружием конструкта, а не против него, все было кончено. Потому что контракт заключен, а этому ничего больше и не нужно, чтобы передать дальше собственную заразу. Проклятый, забытый и лишенный абсолютно любых прав, ненавидимый извергами даже больше, чем людьми, которыми тоже ненавидим, не способный умереть никаким способом, даже если изо всех сил попробует свою жизнь оборвать.

– Тысячи огней без ответа.
– Паноптикум захлебывается, пытается действовать в ответ, но любое передаваемое наслаждение, вся Похоть мира, отборнейший Порок будто падают в бездонный колодец, даже не сбивая старику шага, не ломая гнилой до основания ритм его мелодии, в которой слышен лишь усталый звон проржавевших цепей.

Страшнее Тени противника для изверга нет, это всем известно. Именно теневая магия наносит обитателям Пекла повышенный урон, именно Тень защищает от флера и магии душ лучше прочих щитов, именно для Теней любой изверг лишь желанная добыча. Но это все чепуха, мимолетное и неинтересное, просто закон природы, дилемма хищника и жертвы, пастуха и волка. Одни ненавидят все сущее в своем Одиночестве, и пусть их ненависть к смеющим испытывать в Пороках счастье дьяволам была чуть сильнее обычного, особой разницы Тени между ними и всеми остальными жертвами не видели, если вообще могли подобные мысли осознавать. Вторые относились к первым, как к смертельно опасному хищнику, злому, беспощадному и абсолютно скучному, потому что Тень совратить нельзя, только убить смертельной дозой флера.

Сейчас пред Господином вставало то, что изверги искренне ненавидят вне зависимости от домена или аспекта Порока. Будет это Гордыня, Агония, Похоть, Лень, Отчаяние, Злоба - совершенно неважно. Этот оппонент, эти выродки не так опасны в бою, победить их легче, отбиться проще, избежать конфликта не сложно, но никто его не избегает, потому что изверги, суть которых наслаждение Пороком, воспринимают вторых воплощением первозданного Зла. Зла, с которым нельзя говорить, нельзя спорить или переубедить, Зла, которое забирает у себя и всех тех, кто попадется ему на пути то единственное, что изверги воплощают и ради чего они вообще существуют.

За спиной старика развеваются удлинившиеся цепи, узлами и щупальцами рея на фоне пурпурных небес, а там, за этими цепями видны... словно сквозь окно в иное место, будто врата без врат... видны огни, такие похожие на искры его хранимых душ, такие страшные в своем отличии. Они не пылают Пороком, не воют в экстазе, наслаждаясь своим положением и всеми его прелестями. Это огни не душ, но Свечей, зажженных в неисчислимых храмах, которых давно нет. Огни Свечей, давно отгоревших, но не имеющих права погаснуть до конца - тусклые, усталые и преисполненные бесконечной обреченности.

Паноптикум пал, заразившись, запятнавшись той же заразой, что терзала остальные огни, став частью не сонма, но абсолютной тюрьмы из которой нет выхода, в которой нет надежды на перемену, нет ничего, кроме чужого долга, чужой судьбы и чужой смерти. Перед Господином порочной Похоти стоял первосвященник мертвого Бога, проводник воли инфернальных тварей, в каких обратилось оставшееся без Владыки божественное воинство, его Слуги, Творения и Вестники. Перед дьяволом стоял уже давно не человек, но инфернал, паскудный демон, гниль и плесень, не ведающая счастья и забирающая его у всех остальных. Абсолютно неубиваемое, всегда воскресающее заново существо, не имеющее права умереть без воли Бога, но и Бога тоже не имеющее, только память о нем, только горькую его славу.

Узника Инферно легко победить, особенно извергу, особенно учитывая всю ненависть вторых к первым. Инферналы могут осквернять обнаженные души, могут поглощать и после игнорировать любые количества флера, просто потому, что даже желай они поддаться ему, демоны не в силах превозмочь свою природу. Но прямой бой, атаки используемыми через души техниками и ударами, просто вобьют демона в пыль, дав победу дьяволу. Победу столь же решительную, сколь бессмысленную - умирая демон возродится вновь, восстанет в том саду божественном, что породил его когда-то, даже если Бога там уже нет. Восстанет в муках, восстанет против своей воли и продолжит свою жизнь без цели и без желания жить. Даже слабейших из них неимоверно сложно убить окончательно, а действительно сильных не прекратить даже самому Господину. Правда, перед ним и не истинный демон, а только почти ставший таковым первожрец. И ради того, чтобы проверить его неубиваемость изверг расстарается на славу, что, наверное, будет единственным исходом, какому они оба обрадуются одинаково.

Паноптикум потерян, до последнего не верящий в свой финал, до последнего надеющийся, что объятия друг друга спасут их всех от участи стать новыми Свечами, новыми огнями за спиной безымянного выблядка. До последнего держался его Закон, не давая извергу помочь, вырвать свою драгоценность из пасти вечного мучения. Новый противник ему не ровня, даже если он примет сторону остальной троицы, а троица примет помощь, он все еще сильнее их четверых, все еще победит, пусть теперь станет действительно опасно. Почему-то даже без зрящих или собственной интуиции, изверг знает, осознает эту мелодию каждым фибром сущности, каждым движением лепестка, каждым взмахом нити Истока - смертные эту помощь примут.