Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
– Забрать их!
– приказал Спирин.
– И поскорее уходите с дороги!
– Я позабочусь о машине, - заметил Рыбаков.
У убитого майора тем временем забрали удостоверение и пистолет.
Коровин привязал здоровую руку водителя к руке лейтенанта. Кубату руки связали сзади. Он с любопытством наблюдал, как Рыбаков и Шменкель осматривали машину. Когда в руках у Шменкеля оказалась коричневая кожаная папка, Кубат крикнул ему:
– Это папка господина майора, в ней штабные документы!
– Документы?
– переспросил Рыбаков.
– В машине лежит и чемодан господина майора. В нем
Шменкель машинально провел рукой по щекам: он уже три дня не брился. Теперь ему стало понятно, почему майор сразу же схватился за пистолет, как только увидел его.
– Этот парень, как граммофон, говорит и говорит...
Рыбаков кивнул в сторону словоохотливого Кубата, который уже вытаскивал из машины чемодан майора.
– Ну и хороши же сапоги у господина майора, - заметил Кубат и, проведя рукой по голенищу, прищелкнул языком.
– Ну, вы готовы?
– крикнул партизанам Спирин.
– А радиоприемник?
– удивился Шменкель.
– У нас в лагере нет радио, а здесь хороший приемник.
– Эй, Виктор, иди-ка сюда!
– крикнул Рыбаков Спирину.
Тот побежал, но не переставал торопить ребят:
– Мы не можем здесь долго торчать!
– Давай посмотрим, что тут еще есть, - уговаривал товарища Рыбаков и нажал одну из кнопок радиоприемника. Сначала раздался голос женщины-диктора, а потом послышались звуки марша.
Казаков и Коровин, которые, как и большинство партизан, с самого начала войны не слышали ни последних известий, ни музыки, двинулись было к машине, чтобы посмотреть на приемник.
– Вы что, с ума спятили?!
– закричал на них Спирин.
– Не спускайте глаз с пленных!
Рыбаков выключил радио и проговорил:
– Хорошо бы передачу из Москвы послушать.
Спирин нахмурил брови и посмотрел на товарищей, однако чувствовалось, что ему тоже очень хотелось послушать Москву.
– Радио, - не успокаивался Рыбаков, - это очень важное средство политической борьбы. По радио мы можем ловить сводки Совинформбюро и говорить людям правду о положении на фронтах. Тогда нам не придется пользоваться бог знает какими слухами. Виктор, подумай о Тихомирове, для него этот приемник будет дороже всего!
Спирин почесал затылок и спросил:
– А можно вообще поймать Москву?
– Все зависит от батарей, - объяснил Шменкель.
– Если они еще не разряжены, наверняка можно.
– Если ты долго будешь говорить, мы сегодня вообще ничего не сделаем, - съехидничал Рыбаков.
– Ну давайте, снимайте, только быстро...
– Приемник очень хороший, - заметил Кубат.
– Аккумулятор есть. Если хотите, я помогу вам снять радио, вынуть инструмент из багажника, предложил свои услуги солдат.
Шменкель обошел машину и открыл багажник. Там были самые различные инструменты.
Рыбаков, глядя на Кубата, начал нервничать:
– Что он еще хочет? Если он не замолчит, я его быстро успокою...
– Оставь его. Он говорит, что в машине есть небольшое динамо. С его помощью мы сможем заряжать аккумулятор.
Движением головы Шменкель приказал Кубату подойти к нему.
– Оружие есть?
– Господин говорит по-немецки? Я почему-то сразу так и подумал.
– Я хочу
знать, оружие у тебя есть?– еще раз спросил Шменкель.
Пленный показал на машину. Там стоял карабин.
– Помоги мне, но не вздумай попытаться удрать, а то дам очередь из автомата вдогонку, и все.
– С этими словами Шменкель развязал пленного. Ну, неси сюда ящик с инструментами.
Рыбаков нахмурился, Фриц же только махнул на него рукой.
– Парень, кажется, не торопится попасть в свою часть, - заметил Фриц и, повернувшись к пленному солдату, сказал: - Ну а где же ваша батарея?
– И думаю, вот тут. Пожалуйста. Я не очень-то разбираюсь в технике.
Солдат стал помогать Шменкелю снимать радиоприемник.
– Ты кто по профессии?
– спросил его Шменкель.
– Официант... Работал в отеле "Европа" в Брюнне.
– Убери-ка пальцы. Так... а теперь тяни. А как ты попал в Россию? Уж не собирался ли разбогатеть и завести собственную гостиницу?
Кубат вытер мокрый от пота лоб:
– Неужели я похож на завоевателя? Никто не спрашивал меня, согласен я сюда ехать или нет.
– Так, теперь держи приемник!
Спирин тем временем поднялся на высотку и оттуда дал знак, что пока все спокойно. Через четверть часа приемник и аккумуляторные батареи были сняты с машины. Бензин партизаны слили, а машину подожгли.
Ящик с инструментами и приемник взвалили на Кубата, которого Рыбаков то и дело подгонял возгласами "давай, давай!".
Добрались до лагеря. Впереди шел пыхтевший от тяжелой ноши Кубат, за ним врач, красный как рак и ужасно злой: он был недоволен, что его, лейтенанта, привязали к какому-то водителю.
За несколько дней лагерь нельзя было узнать. И не потому, что зазеленела трава, а на кустах появились клейкие листочки. Просто в нем уже не было загородок и заборов между отрядами. Это был партизанский лагерь, в котором вся караульная служба подчинялась единой комендатуре, хотя внутренний распорядок в каждом партизанском отряде оставался свой. Как и раньше, у каждого отряда были своя собственная кухня, свои продукты, бани, конюшни.
Все новшества исходили от Николая Афанасьевича Морозова, старшего лейтенанта-артиллериста, командира отряда имени Котовского. Все наболевшие вопросы партизаны обсуждали на общих собраниях.
Определив пленных в одну из землянок (возле нее сразу же выставили часового), Спирин пошел к Морозову доложить о своем возвращении. Николай Афанасьевич, невысокий, очень подвижный мужчина, уже шел ему навстречу. Он был подстрижен ежиком, отчего лицо его казалось скуластым. Морозов поздоровался с разведчиками, задержав долгий, изучающий взгляд на Шменкеле. Фриц уже привык к такого рода взглядам.
Спирин коротко доложил командиру о результатах разведки. После этого разведчики пошли мыться. Мылись они не торопясь, с явным удовольствием. Командир отряда Васильев после бани вызвал Шменкеля к себе.
Командир был чисто выбрит, на нем была свежая рубашка. Здесь же сидел и Тихомиров.
– Я слышал, вы захватили штабные документы? Ты их просмотрел? спросил Тихомиров.
– Нет, товарищ комиссар.
Портфель сразу же забрал Спирин.
– Знаю. Просмотри документы, да поскорее. И коротко доложи мне о самом главном.