Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Фрица поддержал Коровин. Вмешался командир, и партизан удалось успокоить.
– Сегодня мы повторяем выступление депутата рейхстага, председателя Коммунистической партии Германии Вильгельма Пика, - произнес диктор.
Коровин сразу же перевел эти слова. Стало совсем тихо. И вот заговорил Вильгельм Пик. Он оценивал сложившееся положение.
"Немецкие мужчины и женщины! Немецкая молодежь! Немецкие солдаты, находящиеся на фронте и на оккупированной территории!"
Коровин слово в слово перевел и это. Стоявшие впереди шепотом передавали слова Коровина дальше.
"Среди вас, видимо,
Шменкель сначала подумал, что передача эта, возможно, всего-навсего трюк гитлеровской пропаганды, однако стоило ему услышать слова "председатель Коммунистической партии Германии", как теплая волна прилила к сердцу.
"Наши матери и жены не знают покоя ни днем ни ночью. Их мучает мысль, живы ли их родные и близкие, находящиеся на фронте. Каждый час они могут получить известие о гибели близкого им человека..."
Постепенно до Фрица все яснее доходил смысл слов говорящего.
"...Каждый из нас хочет, чтобы с этой войной было покончено. Остается один выход... Вы не должны идти по пути Гитлера. Вы должны встать на свой собственный путь... Национальные интересы нашего народа требуют, чтобы Гитлер был свергнут, а наш народ наконец сам решал свою судьбу..."
Теперь у Шменкеля исчезло чувство, которое иногда мучило его: что он чужой среди партизан. Вмиг улетучились все сомнения, которые не давали ему покоя в последние дни. Вот теперь партия обращалась к нему, обращалась на немецком языке. Партия жива, она действует, и голос ее из Москвы доходит до Германии, где эти передачи тайком слушают товарищи Шменкеля.
"...Я говорю вам, что у вас есть силы свергнуть этот режим. ...Если немецкие солдаты, находящиеся на фронте и в оккупированных ими областях, объединятся и, покончив с этой войной, с оружием в руках вернутся на родину, если, объединившись с рабочими и крестьянами, одним ударом покончат с гитлеровской кликой, а заодно и с концернами, которые только наживаются на войне..."
"Значит, оружие нужно повернуть против тех, кто нас толкнул на эту бойню. Я и сам не раз думал о том же, но все это казалось мне безнадежным. А теперь это же самое говорит партия. Как часто мне хотелось доказать, что есть еще и другая Германия!" - думал Фриц.
"...Соотечественники, мужчины и женщины, разве, свергнув Гитлера, вы не сможете жить в мире и дружбе с другими народами?.. Своим трудом мы построим другую Германию..."
"Новую Германию, о которой мне как-то говорил и Рыбаков и комиссар, Германию, в возможность существования которой я уже не верил, когда смотрел на убитых и сожженных гитлеровцами жителей села на Духовщине".
"...Но все это станет возможным только в том случае, если все вы немедленно, каждый на своем месте, станете разоблачать поджигателя войны Гитлера, разоблачать его ложь. Необходимо подорвать его военную машину путем саботажа и забастовок, необходимо повсеместно создавать подпольные комитеты, организовывать демонстрации против войны и голода, мобилизовывать силы на борьбу..."
Это были указания партии, продиктованные здравым смыслом. Шменкеля охватила радость: он был счастлив слышать голос партии, которая не оставила его ни после гибели
отца, ни тогда, когда он находился в Торгау, ни сейчас, в лесах Смоленщины."...В настоящее время самая главная задача заключается в единении всех сил, выступающих против Гитлера и войны. Только свержение гитлеровской диктатуры принесет вам спасение. С войной можно покончить, только свергнув гитлеровскую тиранию. Вперед к этой борьбе!"
Голос в эфире смолк. И снова зазвучал голос диктора:
– Говорит Москва! Мы передавали на немецком языке речь депутата рейхстага, председателя Коммунистической партии Германии Вильгельма Пика, произнесенную им по радио 8 апреля 1942 года.
Коровин перевел партизанам всю речь Пика.
– Товарищи!
– крикнул комиссар Тихомиров.
– Да здравствует Коммунистическая партия Германии! Ура!
– Ура!
– подхватили партизаны. В воздух полетели фуражки, а бойцы, стоявшие рядом со Шменкелем, бросились обнимать его.
* * *
Несколько дней спустя часовой, охранявший пленных, подозвал к себе Шменкеля.
– Один из немцев хочет о чем-то поговорить с тобой, Иван Иванович. Настырный такой, никак не отстает.
Из землянки кто-то говорил, мешая немецкие, русские и чешские слова. Шменкель сразу узнал голос Кубата.
– А ну, выпусти его сюда, - попросил Фриц часового.
Через минуту Кубат вылез из землянки, жмурясь от яркого солнечного света.
– Ну что ты хочешь?
Кубат огляделся и показал на пенек в стороне. Они отошли в сторонку и присели.
– Пусть пленные не слышат, о чем мы говорим, - проговорил Кубат, беря в руки цигарку, которую ему протянул Шменкель.
– Большое спасибо.
– Вы что, не ладите между собой?
– Мне не нравится этот шофер. За все время он не произнес ни единого слова, а на меня смотрит такими глазами, будто сожрать хочет. Врач и то держит себя лучше.
– Ты что-то хотел сказать мне? Уж не решился ли ты бороться вместе с нами?
Кубат покачал пальцем перед своим носом:
– Нет, благодарю. Винтовку в руки я больше не возьму. Но сидеть в полутемной землянке - занятие тоже не по мне. Умру с тоски.
– Значит; ты решился на что-то?
– Если разрешите.
– Гм. Я ничего не решаю. Нужно спросить комиссара...
– Прошу вас, - прервал его Кубат, - замолвите за меня словечко перед комиссаром. Ведь я был старшим официантом в отеле "Европа". Учился в Будапеште на повара для работы в отеле для иностранных туристов. Венгерскую кухню знаю не хуже французской. В Париже я стажировался два года.
– Нас здесь не интересует ни венгерская, ни французская кухня.
– Как здесь у вас готовят... Сердце кровью обливается.
– Мы здесь не собираемся открывать ресторан, - не без ехидства заметил Шменкель.
– Не забывай, что мы на войне.
– Этого я не забываю. Я видел, как партизаны стоят в очереди перед кухней. А разве нельзя всех усадить за столы? Я всех отлично обслужу.
Шменкель мысленно представил себе картину, которую нарисовал Кубат, и рассмеялся.
– Выбрось это из головы. В лучшем случае тебе разрешат помогать на кухне.
Когда Шменкель зашел в землянку к Тихомирову, у него сидел Васильев. Шменкель хотел было уйти, но командир остановил его словами: