Его сладкая месть

— Рассчитываешь на своего бывшего любовника? — тон голоса Крейна не меняется. — Что ж, попытаться стоит, если он еще не уехал прочь из города. Я в свою очередь позабочусь о том, чтобы обо всем узнала его супруга. Тебе известно, кто у нас Маргарита Александровна?

Очередной удар. Я его отбиваю. Еще не знаю, что скоро их будет столько, что не спасет даже щит.

— И об этом тебе известно. — Мой голос не дрожит только чудом. От пощечины еще болит сердце, а хуже встречи с женой Валерия, прокуроршей от бога, и не придумать. Самое простое, что она сделает — подкинет мне наркоту. А самое непростое — даже думать не хочу.

— Да, мне известно все. Козыри закончились?

— Я лучшая подруга Юлии Лавровой!

— И ты думаешь, мэр кинется сломя голову решать чужие вопросы? Что ты готова ему предъявить? Преследование? Я не делаю ничего запредельного. А господину Лаврову перед новыми выборами и на пороге второй волны пандемии совсем не до твоих проблем. Поэтому хватит играть в детский сад. Никто не будет вызывать родителей хулигана к директору. Я предлагаю нам решить этот вопрос как двум взрослым людям без обмена непонятными любезностями.

Я подняла глаза. В тот момент я и вправду его не боялась. Мне казалось — ненавидела. Ведь симптомы возбуждения и ненависти бывают так зеркально похожи.

— А если я тебя пошлю на хрен, Саша?

Если он сейчас попытается ударить меня снова, я накатаю заявление. Побои недостаточны для снятия, но я умею быть убедительной. Я ни в чем не виновата! Если мужчина опустился до запугиваний, вместо того чтобы попытаться завоевать меня снова — его личные проблемы!

Я закусила губу и против воли разорвала наш зрительный контакт. Если бы все сложилось иначе! Если бы Крейн нашел в себе силы и волю осознать собственные ошибки, ослабить поводок давления, понять мои мотивы поступков и попытаться начать все сначала!

Но нет. Ему было даже плевать на то, по какой именно причине я ушла! Ему не нужно было мое согласие ьез жестких рамок. Я сейчас все это прекрасно понимала.

— А если ты пошлешь меня на хрен, Марина, я пошлю твою жизнь в ад. И это не пустые слова.

— Я тебя не боюсь. И знаешь, если раньше у меня были сомнения, что я зря испугалась твоей любви и ушла, то теперь их вообще не осталось.

Алекс застыл. На один короткий миг. Я ощутила, как его взгляд прошивает меня насквозь, будто мои слова стали для него потрясением. Какая часть слов? То, что я не боюсь? То, что он разрушил все своим прессингом именно здесь и сейчас? Или…

— Так значит, ты бежала, испугавшись моей любви. Ты думала, я никогда тебя не найду? Посмотрим, напугает ли тебя чувство, которое идет в шаге от любви.

Он не хотел больше видеть перед собой ту беспечную и веселую Марину Самохвалову, которая однажды обняла его сердце своими теплыми ладошками.

Тогда это самое сердце еще у него было. Билось в ритме моего имени. Отзывалось оглушающим стуком на каждое прикосновение и улыбку.

Я и подумать не могла, что Алекс вырвет его из своей груди без всякой анестезии в тот момент, когда я уйду. Исчезну из его жизни под покровом ночи.

— Мактуб, как говорят арабы. Верно? — от этих пафосных и одновременно простых слов у меня начало подниматься давление. — Куда не беги, все дороги ведут ко мне. Кто бы знал, что именно таким образом…

Я смотрю на то, что происходит дальше. У меня странное чувство — как будто я своими словами о причине побега сорвала стоп-кран в его извращенном рассудке.

Его руки расстегивают пряжку ремня. Два пальца показывают в пол. И я понимаю, что несмотря на боль и шок, первое моё желание было подчиниться. И не потому, что мне этого хотелось. Потому, что если я не сделаю — будет хуже…

— Тебе стало легче? — нет, я не кричу. Сажусь на кровати, жду, когда пройдет головокружение, и я, наконец, смогу уйти по-королевски, с гордо поднятой головой. — Наверное, я заслужила. Хотя однажды ты сказал… что никогда не будешь бить женщину по лицу…

— Это не самое страшное из того, что я с тобой сделаю. Однажды ты решила, сто можешь уйти просто так. Ничего не поясняя. Я не буду рассказывать, как жил без тебя. Я взыщу с тебя по полной за эти пять лет. Можешь не сомневаться.

— Ты псих. Ты конченый псих.

Я стараюсь не смотреть в его темные глаза под сурово сведенными бровями. В зрачках Алекса апокалипсис. В плотно сжатых губах — заклинание самого дьявола. Во всей позе застыла ненависть. Слова могут врать. Но я помню, как считывала мысли и эмоции тогда еще своего мужчины одним касанием.

— Можешь успокаивать себя этим все оставшееся время. На колени, Марина. Покажи, что мне не придётся превращать твою жизнь в кошмар. Сделай мне хорошо так, чтобы моё желание тебя разорвать поутихло. Ну?

Встаю, понимая, что в голове шум, тело ведет, как после трех коктейлей, и пройти ровную линию попросту не смогу. Меня шторит от эмоций куда сильнее, чем Алекса с демоническим блеском в глазах. Вниз не смотрю. Итак уже кроет от желания закричать и бежать сломя голову.

— Ты же не думаешь, что я тебя отпущу? Я повторю, Марина. Если ты прямо сейчас слушаешься и показываешь мне это на коленях — я постараюсь сделать так, чтобы тебе не было плохо или больно постоянно. Можешь уйти. Но поверь, я верну тебя таким способом, что ты проклянешь ту минуту, когда не согласилась на мои условия с первого раза.

— Катись к черту, больной ублюдок! — не повышая голоса, твердо говорю я, обходя свой оживший кошмар и направляясь к двери.

Я в шоке. Но когда прохожу мимо Александра, против воли бросаю взгляд на его атлетически сложенное тело. На широкую грудь. Рубашка подчеркнула каждый мускул. За время нашей разлуки он стал похож на киноактера. И сердце начинает биться ритмом, который я узнаю из тысячи. И, черт возьми, мой взгляд падает вниз. На его мощную эрекцию. На два пальца, указывающих на пол. К его ногам. К пьедесталу его власти и агрессии, пока неявной…

— Марина.

Он не останавливает меня. В голосе — холод и сталь. Не поворачивает головы, не пытается схватить за локоть или заблокировать двери. Но это и не нужно: я понимаю, что добавь он твердости в голос, моя решимость превратится в пыль.

— Марина, не усугубляй свое положение. Я не буду добрым, как раньше. Вернись и встань на колени. Спасай себя, пока я не передумал.

На щеке пульсирует след его ладони. Алекс бил не сильно. Хотел отрезвить, напугать. Но вряд ли — причинить боль. Только его пощечина хлестнула меня по сердцу.