Его Величество бомж

Поворачиваю его лицом, так что он теперь по другую сторону бортика, под слегка отогретые ноги толкаю резиновый коврик, всё лучше, чем кафель. Опять вынимаю ножницы, у него такая окладистая борода, что сотню станков потратишь, пока сбреешь. Предвосхищая реакцию, сразу берусь за подбородок, он понял и не сопротивляется,

– Ну, вот и славно, - разговариваю, как с маленьким ребёнком, которого первый раз привели к парикмахеру, - сейчас побреемся, и станешь сразу красивым! Хороший мальчик…

Глава 2.

Он безропотно терпит, пока я щёлкаю ножницами в опасной близости от лица и, вообще, проявляет полное равнодушие к процедуре. Даже странно, я сначала думала, он ножниц испугался, ну мало ли, что в его жизни с ними связано, но выходит, ошибаюсь, он именно волосы на голове жалеет.

На ум приходит библейская легенда о Самсоне, непобедимом богатыре, чья сила таилась в волосах, которые он не стриг с детства. И я рассказываю бомжу про то, как герой, влюбившись в прекрасную Далилу, доверил ей свою тайну. Она же коварно воспользовалась этим и лишила его волос, отчего он потерял силу и попал в плен к филистимлянам. Слушатель мой очень внимателен и, уверена, понимает.

Наконец, всё что можно, сострижено, я оставила ровно столько длины, чтобы сформировать красивую бородку, которая будет сочетаться с причёской и, вспенив немного жидкого мыла, перехожу конкретно к бритью на лице, освобождая его от излишних зарослей. Но и так уже ясно, что человек молод, по виду едва ли ему тридцать, если привести в порядок и откормить, пожалуй, нет и тридцати.

Для удобства, велю приподнять голову, он, не имея возможности отвернуться, упирается в меня взглядом. Я стараюсь переключиться на поле своей деятельности, но невольно пересекаюсь. У него удивительные глаза: здесь при ближайшем рассмотрении на ярком свету они не голубые и не серые, а какие-то сине-фиалковые. И взгляд вдумчивый, глубокий. Ну не бомж он, не бомж!

С такими глазами только два пути: или повелевать миром, или удалиться от него, чтобы познать нечто большее и впоследствии быть причисленным к лику святых. Невольно идя за этой мыслью, анализирую, что на иконе бы он смотрелся вполне гармонично: пронзительно-печальный взгляд, правильной формы мужской нос, лицо овальное, и бородка не для скрадывания дефектов, он действительно хорош.

Но смирения в мужчине нет! Я же успела уловить в этих глазах и смятение, и протест, и гнев, и ещё палитру быстро сменяющихся эмоций, абсолютно чуждых для человека, отринувшего суетное, мирское…

Уфф, побрила! Я побрила бомжа?!!!

Думала, дыру во мне прожжёт своими синими брызгами, будоражит. Бомж будоражит! Охренеть, невозможно такое!

Но ничего, держусь, а он ведь и глаз не отводит, словно забыл, что сидит абсолютно голый и весь в моей власти, как будто, кто-то другой проснулся внутри, и этот другой вовсе не так покорен, просто позволяет делать с ним то, что не претит его душе.

И ещё помимо моей воли, организм своей женской сущностью считывает и посылает сигналы, что передо мной мужчина в полном расцвете сил и детородного возраста, и взгляд его именно соответствует данному определению.

К этому времени и волосы незнакомца просохли. Демонстративно кладу ножницы на бортик купели и предлагаю,

– Давай, хоть косу заплету, что ли, иначе в отделении заставят состричь, а так может, не сильно внимание привлечёт.

Он тут же преображается, теряя мужскую заинтересованность и, нехотя поворачивается спиной, ножницы в его поле зрения, и непонятно почему сжимается весь, напрягая спину и плечи, будто ждёт удара сзади. А я снимаю перчатки, с волосами в перчатках не поработаешь, достаю из кармана гребень, который припасла в помощь себе для стрижки, вот глядишь, всё-таки пригодился, и начинаю потихоньку расчёсывать с концов его колтуны.

Кто бы мне сказал, чего я так нянчусь с бомжом? Приворожил, что ли? Для самой загадка.

Я вообще-то, довольно брезглива, конечно, насколько позволяет профессия медицинской сестры приёмного отделения. Работая здесь, с чистыми руками остаться невозможно. Ну, так на то, есть перчатки, маска и ещё куча всяких дополнительных средств, в случае необходимости. И я ими никогда не пренебрегаю. Одним санитайзером руки столько раз за смену обработаю, что потом тонну крема надо вымазать, чтобы кожу восстановить. А потому, без надобности, никогда ничего и никого руками стараюсь не трогать и в лишний контакт не вступать.

Но есть в сегодняшнем пациенте, нечто такое, что притягивает. С одной стороны, беспомощность, но с другой, я чувствую, что он не так прост и вовсе не слабак, только не ясно, врёт моя интуиция на этот раз или нет. Она у меня такая переменчивая дама, врёт и не краснеет, а я потом выпутываюсь из историй!..

Наконец, справившись с его почти дредами, рассматриваю, что мы имеем. Не хило: волосы цвета льна, гораздо ниже лопаток, довольно густые,

– А, ну-ка глянь на меня! – он разворачивает вполоборота ко мне своё лицо, и я нахожу очень органичной эту причёску к его типажу. Ну чем не благородный рыцарь времён средневековья: рост высокий, ширина плеч впечатляет, вот только ужасная худоба мешает воспринимать его благородным рыцарем, скорее, рыцарем печального образа, - ладно, - разворачиваю опять спиной к себе, - пойдёт и так.

Берусь за волосы и начинаю плести, потом, думаю, на конце перехвачу аптекарской резинкой, и не расплетётся, будет вполне опрятно. Печальный рыцарь напряжён так, будто ждёт, что я его сейчас чем-нибудь огрею между лопаток. С чего бы?

Но, как только делю всю массу волос на три части, понимаю, в чём дело, и сама застываю в напряжении.

По мере того, как открывается шея, вижу, что с ней что-то не так,

– Что это? – сдвигаю всю гриву в сторону и кверху. А у него от затылка до самых плеч, захватывая самый выпуклый седьмой шейный позвонок и даже ниже, стекая сужающейся нитью между лопаток, вся кожа расписана в совершенно непонятной технике.

Изображения неизвестных букв причудливо сплетаются в вензель, обрамлённый с обеих сторон ветками плетущегося растения, а снизу картину завершают скрещённые между собой не то сабля с рапирой, не то шпага с каким-то длинным клинком, я в этом не разбираюсь.

Да и Бог бы с ним! Мало ли сейчас татуировок всяких делают и однотонных и цветных, но это не тату! И не клеймо. Не понимаю, как оно выполнено. Касаюсь пальцем, поначалу кажется, аппликация наклеена. Поцарапала ногтем, парень ежится и пытается отстраниться.

– Больно? – уточняю. Как обычно, в ответ тишина. Стараюсь подцепить с краю, но аккуратно. Рисунок однотонный бело-металлического оттенка. И если бы мне было всё равно, или я считала, что такое возможно, то больше всего это похоже на вышивку гладью серебряными нитями по коже!

Но ведь это же бред! Кто же вышивает по живому? Кто позволит на себе такое сделать? Да и если бы сделать, то выболит это место, выгниет всё, организм отторгнет, хоть самим золотом расшей!

Одно дело пирсинг, уши проколоть, пупок, мало ли чего ещё, но чтобы сплошняком, сквозь кожу протащить столько нитей в одном месте, пусть и серебряных, никакое живое тело не смирится.