Его зовут Ангел

Кажется, Ангел разбил нос.

– Что с тобой?
– Борис Владимирович подходит к нему.

– Ничего, - не убирая руку от лица, отвечает он.
– Упал.

– Упал?
– недоверчиво повторяет учитель и косится на Галанова, который не двигается уже очень долгое время. Ну, или мне кажется, что долго.
– Уверен?
– спрашивая, Борис Владимирович дает Ангелу шанс признаться, но тот упрямо кивает. Он не собирается выдавать Галанова, и я понимаю, почему.

– Да. Я упал. Запнулся о больную ногу.

Борис Владимирович хмыкает и потирает левой рукой свои темные с проседью усы.

– Ладно, - вздыхает мужчина и смотрит на ребят.
– В зал, балбесы. Урок начался. Августа, проводи его в медпункт.

Когда все уходят, я подхожу к Ангелу, борясь с желанием убежать, чтобы меня не вырвало прямо у него на глазах.

– Ты как?
– спрашиваю я, хотя это глупый вопрос.

– Давненько я не разбивал нос, - ухмыляется он, запрокидывая голову.

Я морщусь, так как чувствую запах крови и говорю:

– Пойдем. Тебе надо остановить… кровь.

Он смотрит на меня, не опуская головы.

– Не переносишь вид крови?
– догадывается он.

Я лишь киваю.

– Ладно. Веди меня в медпункт, мой проводник.

Я вздыхаю с облегчением, потому что Ангел не утратил оптимистический настрой. Я бы на его месте загибалась и рыдала, как маленькая, от такой боли… Ведь боль ужасная, когда ломают нос, верно?

Мы доходим до медпункта. Повезло, что он открыт, а то большую часть рабочего дня там никого нет. Я открываю дверь и придерживаю ее, чтобы Ангел зашел внутрь. Медсестра, полная женщина сорока лет, увидев нас, подпрыгивает и подходит к нему.

– Что случилось?
– спрашивает она.

– Разбил нос, - отвечает он невнятно.
– Может быть, даже сломал…

Медсестра берет его за локоть и ведет к кушетке. Он садится.

– Не опускай голову, - говорит она ему и скрывается в небольшой комнатке. Затем выходит оттуда с медикаментами.
– Убери руку.

Он убирает.

Я не могу наблюдать за этой процедурой и говорю дрожащим голосом:

– Я подожду тебя в коридоре.

– Ладно, - отвечает Ангел.

Я вылетаю из медпункта.

Проходит несколько минут. Я брожу по коридору туда-обратно, нервно кусая ногти. Меня трясет, потому что я вспоминаю, как Ангел упал, как я чуть ли не набрасываюсь на Галанова, как его глаза стреляют молнии, глядя на меня…

Мое сердце делает бешеный толчок в груди, когда дверь медпункта открывается, и оттуда выходит Ангел. У него в ноздрях вата, а на лице улыбка. И чему он радуется?

– Ну как?
– спрашиваю я.

– Перелома нет, - отвечает он, и его голос звучит забавно.
– Сильный ушиб. Скажи, у вас всегда такая медсестра?

– Какая?

– Ну… суетливая.

– Ага. Всегда. Это же ее работа - суетиться.

– Да, - кивает он.
– Спасибо, кстати.

Я перевожу взгляд с его носа на глаза.

– За что?

– За то, что заступилась, - Ангел выглядит смущенным, на его щеках появляется легкий румянец.

А вот я краснею по-настоящему.

– Не ожидал от тебя такой пылкой реакции, - признается он, опуская взгляд к полу и улыбаясь.

Я и сама от себя не ожидала.

– Пойдем на физкультуру, - говорю я растерянно и разворачиваюсь в сторону лестницы.

– Эээ, может, прогуляем?
– неожиданно предлагает он.

Я останавливаюсь и непонимающе смотрю на него.

– Ммм?

– Прогуляем физкультуру?

Я, наверно, смотрю на него целую вечность, широко распахнув глаза, и не могу подобрать слова.

– Это… совсем не ангельский поступок, - в итоге бормочу я.

Он смеется, и я чувствую, как где-то в районе солнечного сплетения стремительно разрастается клубок приятного тепла, вызванного именно смехом Ангела.

– Ну, так что скажешь? Согласна?

Он ждет моего ответа, и я киваю, но разумом понимаю, что мы не можем просто так взять и уйти. Ангел широко улыбается.

– Тогда пошли скорее, пока нас не заметил кто-нибудь, - говорит он.

Глава шестая

Мы переходим на спокойную ходьбу только тогда, когда сворачиваем с улицы, и школа исчезает из поля нашего зрения.

– Итак, - начинает Ангел, - почему сложилось так, что ты против всех?

Я молчу минуту, подбирая слова.

– Не всегда изгоями становятся те, кого отвергли, - наконец, отвечаю я. Я не смотрю на Ангела, но ощущаю на себе его внимательный взгляд.
– Иногда люди сами отталкиваются ото всех, потому что… потому что в какой-то момент понимают, что не созданы для этого мира. Точнее, что этот мир не для них.

– Правдиво, - Ангел коротко кивает.
– Значит, дело не во всех, а в тебе?

Я пожимаю плечами.

– У всех у них обостренное самолюбие, - ухмыляюсь я.

Ангел смеется.

– Согласен. Я в этой школе без малого три недели и уже жалею, что могу слышать. Иногда хочется стать глухим, потому что они болтают о реально всякой чуши!

– О да. Это они умеют делать лучше всех…

Между нами застревает ловкая тишина, которую разбавляют звуки проезжающих машин и шелест листьев, которых колышет холодный ветер. Я тяну рукава за края и натягиваю их на кулак.

– Я не люблю осень, - вдруг говорит Ангел.
– Хотя осенью красиво.

Я смотрю на него и слабо улыбаюсь. Мне не нравятся все времена года, потому что они пусты, так же, как и моя жизнь. Ведь все зависит не от красоты мира в тот или иной сезон, а оттого, что происходит в это время. У меня ничего не происходит.

– Мне нравится весна, - добавляет он.

Я морщусь.

– Весной сплошная слякоть.

– Но зато все пробуждается после зимнего сна. Это, по-моему, прекрасно.

Моя улыбка становится шире.

– Теперь я больше уверена в том, что ты не впишешься в наш класс, - говорю я.

Он с любопытством смотрит на меня.

– Да? Почему? В смысле, я и так это знаю, но…

– Они не используют такие слова, как «прекрасно», «красиво». Они не знают, что такое вежливость. И уж точно они не говорят о том, какое время года им нравятся. И не только наши одноклассники такие. Все люди… перестали быть людьми, - я низко опускаю голову и начинаю изучать асфальт.