Эхо давней любви

Митч рассмеялся.

— А когда я вошел, были новости.

Она тут же повернулась к телевизору и увидела метеорологическую карту во весь экран. Она закатила глаза и скорчила рожицу.

— Скажи-ка, — он опять стоял в дверях, не отрываясь от нее глаз, — почему это ты пьешь в воскресенье? — Потом саркастически улыбнулся. — Топишь в вине свои грехи или печали?

Блаэр поджала губы и сощурила глаза.

— До вчерашнего утра у меня не было никаких печалей, — тихо произнесла она. — А что до моих грехов, то уверена, они меркнут в сравнении с грехами какого-нибудь типа вроде… — она выдержала драматическую паузу и добавила: — …тебя.

Он спокойно смотрел на нее, все еще улыбаясь.

— Почему ты стараешься испортить мне настроение? — спросил он. — Я так рад был вернуться обратно, к нам домой. Я скучал по тебе.

Она повернулась к телевизору. Потом услышала, как он ушел обратно в кухню, взяла бокал с вином и залпом осушила его. Только Блаэр выпила, как на нее напала икота. Она икнула и резко вздрогнула всем телом. Рука взметнулась, прикрывая рот. Наконец, сдерживая дыхание так долго, что чуть не лопнули легкие, она глубоко вздохнула и тут же издала громкое «ик», не успев ни подавить его, ни закрыть рот.

Через секунду Митч вошел со стаканом воды и протянул его ей.

Заслезившимися и покрасневшими от усилий глазами Блаэр взглянула на него и пролепетала:

— Спасибо — ик!

Она хотела взять стакан, но он поставил его на стол и внезапно неистово сжал ее в объятиях, прежде чем она успела понять, что происходит. Она вскричала:

— Не смей — ик!

Быстрый, как молния, он с сокрушительной страстью поцеловал ее в губы, крепко обнимая, нежно, сильно гладя ее спину.

Она пыталась вырваться, противясь дерзкой силе, с которой он впился в ее губы.

Вдруг он отпустил ее. С лукавой улыбкой, склонившись над ней, он прошептал:

— Все прошло. Вот видишь.

Она с трудом могла дышать. Икота не возобновилась. Он сиял как серебряный новенький доллар. Так мог бы улыбаться только главный волшебник на этом свете.

— Это было отличное лечение, — чарующе прошептал он. — А теперь профилактика.

И он мягко, невероятно нежно поцеловал ее. Он осторожно обнимал ее и осыпал поцелуями, невыносимо ласковыми, легкими. Блаэр застыла, чувствуя, как последние остатки стойкости покидают ее. Она долго сопротивлялась, но теперь ее сопротивлению пришел конец. Она хотела целоваться с ним!

Она подалась навстречу ему, ее губы приоткрылись, а руки сплелись вокруг его шеи. Пальцы Блаэр зарылись в его мягких волосах.

Глаза Митча сверкнули, потом закрылись. Дистанция между ними исчезла окончательно, когда он с силой привлек ее к себе. Ее груди прижались к его груди; ее сердце ликовало и билось в унисон с сердцем Митча.

Их поцелуй перешел в резкий, настойчивый зов страсти. Их языки соприкоснулись и переплелись. Они опустились на диван. Его губы теперь быстро, горячо, исступленно целовали ее шею. Искры соединились в бурное, пылающее глубоко внутри Блаэр пламя.

Голова у нее закружилась, а все тело изогнулось, когда его язык скользнул по ее уху. Блаэр прижалась губами к шее Митча, ее тонкие длинные пальцы массировали его тело. Блаэр чувствовала, как пламя внутри нее все больше разгорается, раздуваемое учащенным горячим дыханием Митча.

Он положил ее на диван и лег сверху, покрывая лицо и шею Блаэр короткими страстными поцелуями. Вдруг она ощутила под юбкой над коленом его ладонь, которая делала плавные поглаживающие движения, пробираясь все выше. Она вздрогнула и через юбку схватила его руку, стараясь остановить. С легким вскриком она вымолвила, задыхаясь:

— Нет, Митч!

Митч замер, и на мгновение все звуки исчезли. Все застыло. Блаэр медленно открыла глаза и покачала головой.

Его голубые глаза затуманились, и он тяжело вздохнул. Смертельная мука отразилась на его лице. Его дыхание оставалось неровным, учащенным. Потом он потянулся, чтобы поцеловать ее в губы, но она слегка отвернулась, так что его губы скользнули по ее щеке.

— Блаэр, ну почему ты не хочешь? — прошептал он, касаясь губами ее кожи.

— Я не могу, Митч, — тихо ответила она. — Пожалуйста, не проси меня об этом. Я не могу.

Она чувствовала, что глаза ей застилают слезы. Она не собиралась заходить так далеко. Она только хотела поцеловать его. Она знала, что он страдает, но ведь и она тоже. И она не позволит ему облегчать его боль с помощью ее тела, а себе — с его помощью.

Митч испытующе смотрел на нее, и его губы дрогнули, когда он произнес сдавленным шепотом.

— Не знаю, что и сказать, Блаэр. Я чувствую себя, как в семнадцать лет на заднем сиденье машины.

Ее голос тоже был сдавленным и хриплым.

— С одной из тех испорченных девчонок? Да?

— Да нет, — коротко рассмеялся он. — Они никогда не нравились мне, мне нравились всегда как раз такие правильные, как ты. И всегда было так же больно, как и сейчас. — И добавил с искренним недоумением: — И тогда, в семнадцать, я понимал это не лучше, чем понимаю сейчас, когда мне тридцать два. Как тебе удается так резко обрывать свои эмоции, Блаэр? Ты словно закрываешь кран. Словно говоришь: «Ты уже попил, хватит с тебя».

Ее потемневшие глаза не отрывались от него.

— Митч, ты или слишком лестно или слишком низко обо мне думаешь; я не правильная девочка, но я и не водопроводный кран. Я всего лишь женщина, которая не желает спать с мужчиной, который для нее почти чужой.

Помолчав, он сказал:

— А ты не считаешь, что страсть делает чужих людей близкими?

Немного подумав, она ответила.

— Да. А когда она прошла, сгорела, испепелилась, эти близкие — снова чужие друг другу.

Он дотронулся до ее щеки.

— А за тобой не просто ухаживать, готов поклясться, — его пальцы скользнули и коснулись ее губ, потом он убрал руку.

Митч медленно поднялся с дивана, повернулся к ней спиной, разгладил рукой брюки, аккуратно заправил рубашку спереди, поправил на спине. Через левое плечо он посмотрел на нее и с невеселым смешком произнес:

— Ну, мы хотя бы прекратили твою икоту, правда?

— Да, — ответила она. — Уж с этим-то мы точно справились.