Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

Покинув сестру и отца, Дашкова отправилась домой поцеловать дочку, маленькую Анастасию, однако у нее не осталось времени переодеться во что-нибудь более обычное для нее, чем военный мундир. Именно в этот момент она обнаружила в кармане орден Святой Екатерины, о котором совсем забыла. Позже, когда она попыталась вернуть его Екатерине, императрица возложила орден на нее, прикрепив к плечу ленту и добавив: «А это — за ваши заслуги» (61/75). Дашкова носила теперь красную ленту ордена Святой Екатерины, которая до недавнего времени украшала императрицу. Она была очень довольна оказанной ей честью и своими достижениями: «Я поцеловала ей руку. И вот… я стою в офицерском мундире, с лентой на плече» (61/76). Так, в первом сиянии победы Дашкова стала кавалерственной дамой ордена Святой Екатерины. Императрица наградила ее самым высоким орденом, какой могла получить женщина в России XVIII века. Самыми высокими орденами — Святого Андрея Первозванного для мужчин и Святой Екатерины для женщин — по статуту награждали за особые заслуги. Первой женщиной, получившей орден, была жена Петра Великого Екатерина I. В большинстве случаев только члены царской фамилии и принцессы крови награждались орденом Святой Екатерины с большим крестом, другие получали малый крест. Екатерина не только удостоила Дашкову высокой чести, она также сделала ей щедрый и богатый подарок, поскольку разрешила оставить себе большую инкрустированную бриллиантами звезду, ранее принадлежавшую Екатерине I и оценивавшуюся в 6500 рублей, которую она обнаружила у себя в кармане.

Дашкова была теперь на равной ноге с самыми выдающимися и могущественными членами своей семьи. 9 февраля 1762 года, в связи с празднованием, отмечавшим намерения России заключить мир с Пруссией и вернуть ей все завоеванные земли, Петр III наградил орденом Святой Екатерины Анну Воронцову, ее тетку ^[153] . Говорят, что, в отличие от Дашковой, после переворота Анна сняла ленту и вернула ее Екатерине. Как кавалерственная дама ордена, она не могла нарушить клятву, данную Петру, однако Екатерина не приняла ленту и попросила Анну по-прежнему носить ее ^[154] . 9 июня 1762 года Петр также украсил этим орденом сестру Дашковой Елизавету, а менее чем через три недели, участвуя в дворцовой революции, Дашкова ловко отобрала его у нее ^[155] . Она заявила, что Петр наградил Елизавету только потому, что был весел и пьян. Только те женщины, которые оказали особые услуги отечеству, могли удостоиться такой чести, а в глазах Дашковой услуг императорской любовницы было для этого недостаточно. Следовательно, не объясняется простым совпадением тот факт, что Дашкова обрела свою славу за счет унижения сестры, которая лишилась ордена. Это событие еще более увеличило антагонизм в семье, а Елизавета обвинила сестру в похищении ее ордена и других драгоценностей ^[156] .

153

Карабанов П. Ф. Статс-дамы и фрейлины русского двора в XVIII столетии. С. 495.

154

Алексеев В. Н. Графы Воронцовы. С. 31.

155

Бантыш-Каменский Д. Н. Дашкова. С. 183–184.

156

АКВ. Т. 31. С. 191, 193, 220.

При дворе также критически отнеслись к поведению Дашковой по отношению к своей семье. Граф Флоримунд Мерси д’Аржанто, австрийский посол в России, писал, что «во время переворота княгиня Дашкова не обращала никакого внимания на свою семью» ^[157] . Дашкова знала о направленной на нее критике и заявила, что обращалась к императрице с просьбами касательно семьи. Рюльер очень драматично, хотя и неправдоподобно, описывает следующую сцену. В Петергофе в день переворота, когда Дашкова обнаружила, что в зале присутствует ее семья, «она бросилась на колени среди них, говоря „Ваше Величество, вот моя семья, которой я пожертвовала ради Вас“. Императрица затем приняла их всех с самой удивительной добротой и в их присутствии вручила Дашковой ленту [ордена Святой Екатерины] и драгоценности ее сестры» ^[158] . Дашкова совершенно отвергла это описание, справедливо указав, что никого из семьи Воронцовых не было в Петергофе 29 июля ^[159] .

157

СИРИО. Т. 18. С. 461 (12 июля 1762 г.). Позже он был главным советником Марии Антуанетты в Версале и даже выбирал ей приданое.

158

Rulhiure C. History. P. 155.

159

АКВ. Т. 7. С. 654.

Поведение Дашковой разгневало Александра, ближайшего к ней члена семьи. Он забеспокоился о Елизавете и просил за нее императрицу; Екатерина уверила его, что «изменит к лучшему» положение его сестры, насколько это будет возможно ^[160] . Он также несколько раз писал Дашковой, что первой ее обязанностью является забота о сестре, о которой он очень волнуется. Из Лондона, где он был тогда российским посланником, он посылает письмо, якобы чтобы поздравить ее с получением ордена Святой Екатерины. Это был, однако, только предлог, чтобы упрекнуть ее в том, как она обращалась с сестрой, и жестко покритиковать Дашкову за то, что она не живет по принципам, которые так страстно поддерживает: «Согласно новостям, достигшим меня из Петербурга, ее императорское величество была очень добра к вам; следовательно, я не могу извинить ваше нежелание проявить больший интерес к судьбе нашей сестры… Мне кажется, что даже если она причинила вред императрице каким-либо образом, а я не слышал ничего подобного, вам следовало бы получить не награды для себя, а прощение для нее и предпочесть его ленте св. Екатерины. Вы тогда бы не нарушили те философские принципы, которые вы проповедовали мне и которые заставили меня поверить, что вы презираете пустые награды. Но я ошибался, вы высокого мнения о них, как и все остальные» ^[161] .

160

Там же. Т. 5. С. 118.

161

Там же. С. 159–160 (6/17 августа 1762 г.).

Тем самым Александр повторил упрек Михаила Воронцова, что Дашкова ничего не сделала для своей семьи, и еще раз через несколько дней потребовал от нее прийти семье на помощь ^[162] . Он был так разгневан на Дашкову, что всерьез рассматривал решение никогда больше не писать ей, однако чувствовал, что не может его принять, не посоветовавшись сначала с дядей. Поэтому он послал ему копию своего последнего, как он надеялся, письма сестре. Михаил отверг это решение — она все же была членом семьи. Он не разрешил Александру совершенно порвать с сестрой и ответил, что хотя поведение Дашковой не может вызвать с их стороны чувства любви, он запрещает ему прекращать переписку с ней. Он объяснил Александру, что, согласно пожеланию его отца, Романа Воронцова, он уничтожил его последнее письмо к Дашковой ^[163] . Александр еще раз упрямо написал дяде, что, узнав больше о поведении Дашковой, он не намерен впредь общаться с ней ^[164] . В то же время Дашкова энергично защищалась и утверждала, что сделала все возможное для своих тети и дяди и что ее сестра в безопасности и живет в отцовском имении ^[165] .

162

Там же. С. 160–162 (30 августа/10 сентября 1762 г.).

163

Там же. Т. 31. С. 191 (24 августа 1762 г.).

164

Там же. Т. 29. С. 171–172 (22 октября/2 ноября 1762 г.).

165

Там же. Т. 5. С. 164 (Октябрь 1762 г.).

Все же Александр тянул время, находя для себя трудным выполнить желание Михаила Воронцова, поэтому дядя еще раз убеждает его продолжать переписку, разве что в «соответственно сдержанной манере» ^[166] . Наконец, Александр уступил и написал Дашковой, еще раз упрекая ее в том, что она не ходатайствовала за сестру. Хуже того, он недвусмысленно обвинил ее в воровстве. «Говорят, — писал Александр, — вы завладели всем, что имела моя сестра, и вы отказались снабдить ее даже тем необходимым, что ей требовалось для отъезда в деревню» ^[167] . Дашкова отвечала со всей убедительностью, энергично защищая себя от обвинения в том, что она украла драгоценности сестры. Она заявила, что никогда не брала ничего из имущества сестры. Елизавета оставила все в квартире в Зимнем дворце, Рославлев запечатал ее гардероб, и все драгоценности оказались в распоряжении Екатерины ^[168] .

166

Там же. Т. 31. С. 193 (2 декабря 1762 г.).

167

Там же. Т. 5. С. 167 (9 декабря 1762 г.).

168

Там же. С. 168–170 (13 марта 1763 г.).

Хотя резкий тон Дашковой огорчил его, Александр, кажется, смягчился и был готов помириться со своей провинившейся сестрой. В своем примирительном ответе он объяснил Дашковой, что узнал больше о ее действиях сразу после переворота и о том, как она отправилась в отцовский дом утешать Елизавету. Он не смог обуздать свою склонность к морализаторству и добавил, что она не должна забывать о благодарности своей сестре. Ведь именно Елизавета помогла организовать миссию ее мужа в Константинополь, вступилась перед Петром за Дашкову, предотвратив ее высылку в Москву, позволила ей некоторое время жить в ее доме и сделала множество других добрых дел. Наконец, он надеялся, что она не забыла своего отца, дядю и тетю, которым она обязана воспитанием, образованием и положением в обществе ^[169] . Александр также попытался стать посредником между ней и остальной семьей, но раны были слишком глубоки, и Михаил Воронцов, к примеру, не желал мириться. Он писал, что он вообще презирает сплетни и особенно семейные ссоры, поэтому больше не будет обсуждать ее дела, ведь она больше заслуживает жалости, чем гнева. Возможно, через какое-то время она осознает свои ошибки и попытается исправить свои идеи и поведение. Он посоветовал, чтобы их действия по отношению к ней оставались строго в рамках приличий и не вели к дальнейшим обострениям. Они должны обращаться с ней так, будто имеют дело с посторонним человеком ^[170] . Довольно неохотно Дашкова также согласилась простить их и написала брату, что желает «забыть все его несправедливые обвинения» ^[171] .

169

Там же. С. 170–173 (17/28 апреля 1763 г.).

170

Там же. Т. 31. С. 220 (22 мая 1763 г.).

171

Там же. Т. 5. С. 173 (19 октября 1763 г.).

Воодушевляющие события последних нескольких дней переворота оказали большое влияние на жизнь Дашковой. Она попыталась преодолеть обычные представления о жизни, мечтала о личной свободе и индивидуальных возможностях. В реальности ее ожидали остракизм, печаль и разочарование. Дашкова чувствовала, что ею пренебрегли, а вклад ее не оценен, несмотря на записку Екатерины о том, что ей выплатят 24 тысячи рублей за преданную службу трону и обществу. Сама эта выплата была оскорбительной, поскольку Дашкова не нашла себя среди первых в списке награжденных, когда он был напечатан в газете ^[172] . Высшая категория включала сорок персон, которым Екатерина была особо обязана, и подразделялась на четыре группы. Дашкова, вместе с шестнадцатью прочими, была награждена как участница «второго эшелона». Она была разочарована и в «Записках» опять замаскировала свой гнев, дав Ивану Бецкому, который был камергером и советником Екатерины, слово, чтобы выразить императрице неудовольствие в том, что его участие в революции не было достаточно оценено. Человек большого ума, таланта и энергии, Бецкой также находился под серьезным влиянием французских просветителей, особенно Руссо. Один из первых поборников единого образования для обоих полов в России, он основал Смольный институт благородных девиц и ряд благотворительных учреждений. Очевидно, из-за его стремления открыто выражать недовольство Дашкова назвала его сумасшедшим.

172

Санкт-Петербургские ведомости. 1762. № 64. 9 августа. См.: Первые пособники Екатерины 11. РА. 1864. № 2. С. 201; СИРИО. Т. 7. С. 110.

Внутреннее, эмоциональное отчуждение было для Дашковой очень болезненным, и когда она потеряла дружбу и поддержку Екатерины, то почувствовала себя очень одинокой. Присоединившись к заговору против Петра III, Дашкова пошла против своей семьи в надежде создать иной, необычный союз с Екатериной. Однако при этом она пренебрегла важнейшими правилами приличия, и это ее решение должно было иметь как личные, так и политические последствия. Она нарушила одно из самых строгих табу русского общества XVIII века — святость семьи и послушание дочери отцу. После переворота она обратилась к Никите Панину, которого считала одним из самых образованных и уважаемых людей Российской империи. Британский посланник Джон Хобарт, второй граф Бэкингемшир, в своих депешах подтверждает ее близкую связь с группой Панина ^[173] . Дашкова тем самым присоединилась к новой «семье», которая была фактически придворной группировкой, и с этого момента ее судьба была связана с интригами и политическими превратностями группы Панина. В соответствии с этим М. М. Сафонов отмечает: «Борьба между сторонниками Екатерины, братьями Орловыми и приверженцами цесаревича Павла объясняет нам самые темные места биографии Екатерины Романовны» ^[174] .

173

Екатерина II и ее окружение / Ред. А. И. Юхта. С. 123.

174

Сафонов М. М. Екатерина Малая и ее «Записки». С. 20.

Предательство Дашковой клана Воронцовых при дворе было больше чем семейным делом. В XVIII веке, по крайней мере до появления Потемкина в 1770-х годах, русский двор и правительство контролировались не политическими партиями как таковыми, но широкими коалициями могущественных семей и их родственников (родами или кланами) ^[175] . Эти властные структуры представляли собой в основном личные союзы друзей, родственников и любовников, имевших общие стремления и цели. Они не были четко ограниченными группами с хорошо определенными политическими программами. Скорее, эти многочисленные кланы состояли из обширных сетей, объединенных общими взглядами, интересами, патронажем и родственными отношениями. Это было время, когда аристократические олигархические кланы обладали в России огромной властью и даже могли сажать на трон или свергать монархов. В середине века, в эпоху правления императрицы Елизаветы, именно клан Воронцовых вместе с кланом Шуваловых контролировал внутренние и внешние дела Российского государства. Во время царствования Екатерины многочисленная группа под руководством Панина противостояла братьям Орловым и их сторонникам, таким как Бестужев-Рюмин. Главное различие этих двух группировок состояло в том, что Орловы защищали авторитарные формы правления, а Панин объединял тех дворян, которые хотели ограничить власть монарха законом. Первая окружала императрицу Екатерину, вторая была более тесно связана с малым двором и великим князем Павлом. Как и Дашкова, группа Панина выступала против немедленного возведения на престол Екатерины, растущего влияния братьев Орловых и, как им казалось, очевидного игнорирования права Павла на наследование. Они участвовали в перевороте не для того, чтобы посадить на трон Екатерину, но с желанием свергнуть Петра III. Группа Панина включала таких важнейших государственных деятелей, как его родственник Иван Неплюев и граф Миних, а также Куракиных, Репниных, Леонтьевых, Еропкиных, Румянцевых и др. ^[176]

175

См.: Ransel D. L. The Politics of Catherinian Russia. P. 1 et passim. Ран-сел подробно обсуждает центральную роль в России XVIII века близких к власти семейных кланов вообще и группировки Панина в частности.

176

Ransel D. L. The Politics of Catherinian Russia. C. 106–111.

Группа Панина также вобрала в себя остатки свергнутой воронцовской группировки — самого Михаила Воронцова, его брата и племянников. Отказавшись от практики тех, кто в первой половине столетия захватывал трон военной силой, Екатерина не преследовала и не ссылала служивших Петру III. Мягкая, более просвещенная политика Екатерины разительно отличалась от жестокости императрицы Анны по отношению к матери Дашковой и семье Долгоруковых, а также от грубой ссылки Дашковой, последовавшей в дни правления императора Павла. Конечно, некоторые из Воронцовых были на время отстранены от власти, но многие вскоре вернулись и заняли важные посты. Хотя взгляды Михаила Воронцова и Никиты Панина в ряде моментов различались, у них было также и много общего. Например, воронцовская группировка способствовала освобождению дворян от обязательной государственной службы, а группа Панина продолжила попытки ограничить власть императрицы путем включения ведущих аристократических семей в управление Россией. Во внешней политике Воронцов и Панин не сходились: Воронцов предпочитал про-французскую ориентацию и более близкие связи с Австрией, тогда как Панин призывал к союзу с Пруссией и Данией в «Северном согласии».