Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

В то лето императрица Елизавета жила в Петергофе, а великая княгиня Екатерина — в Ораниенбауме, тогда как великий князь Петр готовился к занятию трона, окружая себя влиятельными аристократами. Однако у Дашковой не было желания возвращаться к малому двору Петра, и она получила разрешение жить в доме отца, расположенном на берегу Финского залива ^[89] . Проведенные в Москве годы и материнство изменили ее, она стала взрослой. Когда Дашкова, наконец, встретилась со своими родными, они заметили, что она не очень хорошо выглядит, похудела и осунулась. Не менее бунтарская и идеалистичная, она уже больше не была наивной пятнадцатилетней девочкой. Если в прошлом она презирала фривольность елизаветинского двора, теперь она совершенно не выносила идеализацию Петром Фридриха II Прусского и его нелепые военные игры с льстивыми голштинскими солдатами. Еще более усложняло ситуацию то, что рядом с ним оказалась Елизавета Воронцова, его любовница и сестра Дашковой. Петр, Елизавета и их окружение отправлялись в императорскую резиденцию в Ораниенбауме и там к своему полному удовольствию вместе с голштинскими гвардейцами играли в войну. Они маршировали с воображаемой армией, курили, пьянствовали и по-немецки общались с «генералами», которых Дашкова описывала следующими словами: «Эти голштинские генералы были из прусских унтер-офицеров, либо из сыновей голштинских и немецких сапожников, покинувших родительские дома» (26/47). Она считала отвратительными такие глупые и ребяческие развлечения; ее собственные «игры» с Преображенской гвардией будут настоящими и серьезными.

89

В настоящее время — деревня Мартышкино, улица Дачная.

Дашкова, восприимчивая и эрудированная женщина, смотрела на развлечения сестры с презрением и насмешкой. В «Записках» она язвительно описывала двор Петра в ряде изрядно театрализованных сцен, в которых часто высказывала свои мнения и суждения мужским голосом ^[90] . Дашкова при малейшей возможности искала общения с Екатериной, и ее склонность к великой княгине не прошла незамеченной. Согласно ее рассказу, Петр III как-то отвел ее в сторону и предупредил, что «разумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые выбрасывают лимон, выжав из него сок» (25–26/47). На самом деле, предостережение Петра раскрывает собственные опасения Дашковой касательно Екатерины, выдавая ее чувства относительно склонности ее подруги использовать людей. Таким образом, она заставляет Петра повторить высказывание Кастера, которое Петр не мог знать, поскольку оно было напечатано после его смерти, и которое сама Дашкова прочла много позже. Кастера написал: «Когда она (Екатерина II. — А. В.-Д.) использовала кого-нибудь, как ей хотелось… она поступала с ним, как обычно мы поступаем с апельсином: высасывая сок, мы выбрасываем кожуру в окно» ^[91] . Дашкова могла также знать, что Вольтер процитировал высказывание Фридриха II о нем: «Не беспокойтесь: мы выжмем апельсин, а затем, когда проглотим сок, выбросим его» ^[92] . Итак, Дашкова просто заменила апельсин на лимон, вложила свое мнение в чужие уста и тем самым дистанцировалась от личных чувств, дав их высказать Петру, ее признанному врагу.

90

О театральности в «Записках» см.: Levitt М. С. Virtue Must Advertise: Self-Presentation in Princess Dashkova’s Memoirs // The Princess and the Patriot. P. 39–56.

91

Cast'era J. H. Life of Catherine II. V. 1. P. 330. В большинстве случаев Дашкова не соглашается с Кастера. См.: Корнилович-Зубашева О. Княгиня Е. Р. Дашкова за чтением Кастера. С. 355–370.

92

Davidson /. Voltaire in Exile. P. 7.

Дашкова не нуждалась в советах Петра и не считала его авторитетом. Поскольку она была его крестницей, Дашкова чувствовала, что может открыто бранить его за жульничество в его любимой карточной игре campis ^[93] . Он не соблюдал правила и после проигрыша партии кидал еще одну золотую монету, чтобы его не исключили, пока, наконец, Дашкова не отказалась играть с ним. Она также дерзко исправляла хронологические неточности в его исторических анекдотах или спорила с ним по юридическим вопросам. Во дворце на обеде перед приблизительно восемьюдесятью гостями опьяневший Петр начал объяснять необходимость отрубить голову некоему прапорщику из кавалергардов за интрижку с племянницей императрицы Елизаветы. Дашкова возмутилась и стала при всех с ним спорить, объясняя, что такой незначительный проступок не может служить основанием для казни. Более того, Петр, должно быть, забыл, что смертная казнь была отменена в России в 1753 году указом императрицы. Изумленный великий князь попытался обратить все в шутку, показав язык своей вредной крестнице. Однако это столкновение наделало при дворе много шума, и Герцен посчитал, что именно открытое противостояние Дашковой положило начало ее политической карьере.

93

«За большим столом и со многими, с превеликим хохотанием и криком, забавлялся он в любимую свою игру кампию, которую игру также не видывал я никогда до того времени» (Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. М., 1986. С. 425). Кампия — карточная игра; набор, колода карт (см.: Словарь русского языка XVIII века. Вып. 9. Из — Каста. СПб., 1997. С. 228). Прим. переводчика.

В то же время она продолжала сближаться с Екатериной, которая, бывало, останавливала свою карету у дома Дашковой и посылала ей приглашение провести вместе вечер во дворце. Две женщины все более привязывались друг к другу, углубляя взаимное доверие. С возвращением двора в город они продолжили обмен письмами и записками. Постепенно тайные встречи и переписка вылились в заговор против Петра. В своей активной оппозиции монарху Дашкова пошла против всей своей семьи. Она находилась под абсолютным влиянием Екатерины, которая всячески поощряла ее поддержку и обожание.

В сентябре 1761 года Дашкова вернулась в Петербург из Ораниенбаума, а Екатерина еще оставалась в Петергофе. Екатерина писала Дашковой: «Я, как нельзя более, чувствительна ко всем доказательствам дружбы, которые Вы мне даете, и умираю от скуки с тех пор, как Вы меня покинули, так как трудно найти, не говорю уже здесь, но во всей России кого-нибудь, кто бы мог достойно заменить Вас». К концу года становилось все более очевидно, что здоровье императрицы ухудшается и что она долго не протянет. Екатерина поддерживала заговорщицкий характер их дружбы: «Ваше письмо я получила вчера вечером, уже собираясь ложиться в постель. Я думаю, появление посыльного, будь то мужчина или женщина, в такой час могло бы показаться подозрительным, но Вы доставите мне большое удовольствие, если завернете ко мне сегодня часов в пять после обеда; пройдите по маленькой лестнице». Дух веселья и праздничных забав звучит на страницах многих писем Екатерины к Дашковой в предшествующие перевороту месяцы: «Между 5 и 6 часами отправляюсь в Екатерингоф. Там я переоденусь, потому что не хочу ехать по городу в мужском костюме; поэтому отказываюсь брать Вас к себе в карету и советую Вам прямо отправляться туда, а то, чего доброго, этого действительно прекрасного всадника примут за моего обожателя» ^[94] .

94

Справочный том к запискам Е. Р. Дашковой. С. 101, 113–114, 116.

Двадцатого декабря 1761 года, за пять дней до смерти императрицы Елизаветы, Дашкова, хоть и была нездорова, поднялась с кровати, тепло оделась и отправилась в экипаже на встречу с Екатериной. Та вызвала ее запиской на тайное свидание и просила приехать незамеченной и воспользоваться черным ходом. Была полночь, когда она достигла деревянного дворца на Мойке и, оставив экипаж на некотором расстоянии от императорской резиденции, чтобы ее не увидели в столь поздний час, прошла пешком к входу для слуг и к «маленькой лестнице», ведшей к апартаментам великой княгини. Катерина Богородская, горничная, которой Екатерина полностью доверяла, встретила гостью и проводила ее по темным коридорам дворца в будуар великой княгини, где Екатерина ждала ее в постели. Она, казалось, была удивлена тем, что Дашкова, больная и дрожащая, решилась выйти из дома в такую холодную ночь, и пригласила ее лечь в постель согреть ноги. Это была первая из трех ночей, описанных Дашковой, когда она делила постель с Екатериной.

Степень их физической близости и то, какую роль это играло в их отношениях, определить трудно ^[95] . На эмоционально насыщенные отношения женщин оказывали влияние литературные образцы. Возникающие между женщинами чувства красноречиво описаны, например, в страстных письмах Юлии д’Этанж ее кузине и наперснице Кларе в эпистолярном романе Жан Жака Руссо «Новая Элоиза» (1761). Они отлично характеризуют выражение дружбы между молодыми женщинами того времени — традиционный для XVIII века мир эмоций, поцелуев и объятий, выраженный на языке чувств. Язык этот был часто условным, выученным, приобретенным в основном чтением модных авторов.

95

О возможности эротических отношений между Дашковой и Екатериной, а также о представлениях о сексуальности в XVIII веке см. введение Ж. Гейт в издании: Dashkova Е. R. The Memoirs of Princess Dashkova / Translated by K. Fitzlyon. P. 8–13.

В этом случае Дашкова рисует себя, в отличие от господствующей и подавляющей Екатерины, почтительной, уступчивой и подчиняющейся, восклицающей: «Приказывайте, повелевайте мною!» После этих слов Екатерина взяла ее руку, прижала к сердцу и заверила Дашкову: «Со всей искренностью и полным доверием к вам я говорю, что у меня нет никакого плана». Восторженная и полностью доверившаяся восемнадцатилетняя женщина поклялась в абсолютной преданности старшей подруге и позже в своих «Записках» описала, как Екатерина «бросилась в мои объятия, и несколько минут мы сидели, прижавшись друг к другу» (30/50). Лишь потом Дашкова узнает, что Екатерина не была с ней откровенной, что ею манипулировали и что к тому времени серьезный план уже разрабатывался с людьми, о которых Дашкова ничего не знала. Гораздо позже в письме к Кэтрин Гамильтон Дашкова охотно признала, что в юности была слишком наивной и слишком хорошо думала о человеческой природе ^[96] .

96

Смагина Г. И. О смысле слова «воспитание». С. 262.

Императрица Елизавета умерла 25 декабря 1761 года. На трон взошел ее племянник Петр III, который правил лишь шесть месяцев. При воцарении Петра Михаилу Воронцову удалось сохранить свой пост великого канцлера, и все Воронцовы — за знаменательным исключением Дашковой — поддерживали государя. Состояние Романа Воронцова увеличилось, он получил звание генерала. Его сына Александра назначили полномочным министром (послом) при британском дворе, а немного позже — послом в Голландию. Главной причиной попадания Романа в фавор при дворе были отношения между его второй дочерью Елизаветой и государем. Екатерина лаконично описывает ситуацию при дворе: «Намерения Петра Третьего не были более тайной. Они состояли в том, чтобы вывести гвардейские полки и привести в город его голштинские войска, заточить меня (один раз приказ арестовать ее уже был отдан, но затем отменен. — А. В.-Д.), жениться на его любовнице, графине Воронцовой, переменить веру и произвести тысячу других перемен» ^[97] .

97

Веселая Г. А. Путь к трону. С. 185.

Недовольство Дашковой Петром отражало чувства многих, особенно тех, кто хотел видеть Екатерину на троне как регентшу при малолетнем сыне Павле. Несмотря на многочисленные приглашения, Дашкова предпочитала не появляться при дворе, ссылаясь на плохое здоровье, пока сестра Елизавета не послала ей письмо, в котором объяснила, что Петр не верит в ее недомогание. Уверенная в своем интеллектуальном превосходстве и гордая им, Дашкова не могла в то же время не завидовать высокому положению сестры. Боясь последствий выказываемого государем недовольства, она появилась при дворе и, согласно «Запискам», была немедленно атакована Петром. Дашкова едва могла поверить своим ушам, когда Петр велел ей не игнорировать его и собственную сестру, поскольку он вознамерился жениться на Елизавете, как только избавится от жены. Согласно Екатерине, Петр «хотел переменить веру, жениться на Лизавете Воронцовой, а меня заключить в тюрьму» ^[98] . Без сомнения, он сослал бы Екатерину в монастырь — традиционное место для неугодных при царском дворе женщин. Андрей Болотов писал о «чрезвычайной и непомерной любви» ^[99] государя к Воронцовой. Однако в преданности Петра Елизавете можно усомниться после описания М. М. Щербатовым ухищрений, к которым прибегал государь, чтобы скрыться от любовницы и провести ночь с княгиней Куракиной ^[100] . Елизавета отнюдь не была привлекательной женщиной, способной увлечь императора и надолго приковать к себе его внимание. Екатерина, которую, правда, нельзя назвать в данном случае беспристрастной, отзывается о Елизавете уничижительно, сравнивая с нею Дашкову: «Она была младшей сестрой любовницы Петра III, и 19 лет от роду, более красивая, чем ее сестра, которая была очень дурна. Если в их наружности вовсе не было сходства, то их умы разнились еще более: младшая с большим умом соединяла и большой смысл; много прилежания и чтения, много предупредительности по отношению к Екатерине привязали ее к ней сердцем, душою и умом» ^[101] . Панин также писал: «Его [Петра] любовница, фрейлейн Воронцова, была уродлива, глупа, надоедлива и неприятна» ^[102] .

98

Письмо Станиславу Августу Понятовскому от 2 августа 1762 г. — В кн.: Екатерина II. О величии России. С. 727.

99

Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. М., 1986. С. 421. Прим. переводчика.

100

«Имел государь любовницу, дурную и глупую, графиню Елисавету Романовну Воронцову, но ею, взошед на престол, он доволен не был, а вскоре все хорошие женщины под вожделение его были подвергнуты… Княгиня Елена Степановна Куракина была привожена к нему на ночь Львом Александровичем Нарышкиным, и я сам от него слышал, что бесстыдство ее было таково, что, когда по ночевании ночи он ее отвозил домой по утру рано и хотел, для сохранения чести ее, и более чтобы не учинилось известно сие графине Елисавете Романовне, закрывши гардины ехать, она, напротив того, открывая гардины, хотела всем показать, что она с государем ночь переспала. Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне Дмитрей Васильевич Волков, тогда бывшей его секретарем. Петр Третий, дабы сокрыть от графини Елисаветы Романовны, что он всю ночь будет веселиться с новопривозной, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла, государь пошел веселиться с княгинею Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрею какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с дацкою собакою. Волков, не зная ни причины, ни намерения государского, не знал, о чем зачать писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливой, то вспомнил нередкия вытвержении государю от графа Романа Ларионовича Воронцова о вольности дворянства, седши, написал манифест о сем. По утру его из заключения выпустили, и манифест был государем опробован и обнародован» (Щербатов М. М. О повреждении нравов в России. С. 77–78). Прим. переводчика.

101

Веселая Г. А. Путь к трону. С. 183.

102

Цит. по: Ransel D. L. The Politics of Catherinian Russia. P. 62.

Члены семьи Воронцовых не одобряли связь Елизаветы с Петром безоговорочно, хотя она и предоставляла им доступ к императору. Большинство из них терпеть не могли скандалов, а русское общество XVIII века могло вынести многое, если дело не доходило до скандала. К сожалению, Елизавета была известна своим истеричным поведением при дворе. Екатерина описывает в мемуарах ревность Елизаветы после сильной ссоры с Петром: «На другой день, после обеда часу в пятом она прислала ко мне письмо, прося меня, дабы я для Бога самого пришла к ней… Я пошла к ней и нашла ее в великих слезах; увидя меня, долго говорить не могла; я села возле ее постели, зачала спросить, чем больна; она, взяв руки мои, целовала, жала и обмывала слезами» ^[103] . В другом случае она устроила сцену, отказавшись носить портрет Екатерины, положенный ее фрейлинам, и настаивая на портрете Петра ^[104] .

103

Веселая Г. А. Путь к трону. С. 46.

104

Екатерина II. Мемуары. С. 710.