Экипаж специального назначения

Откуда здесь американцы? Ну… наверное, с парашютом сбросили. И американцы, и англичане, островные нации, им жизненно важно иметь плацдарм на европейском континенте, с враждебно настроенным к рейху населением. И неважно, будут это коммунисты, националисты или наркоторговцы, разлагающие Европу дешевым белым ядом. Они своего все равно добьются. Если мы не помешаем…

Пролязгала автоматная очередь. Звука выстрелов почти не было слышно – лязг затвора громче. Проводник дал команду идти дальше…

В кого стрелял проводник, стало понятно, когда мы проходили поворот тропы. Партизанский наблюдатель, вон валяется. Изорванная пулями одежда, валяющаяся рядом винтовка. Черт с ним. Будущее все равно за нами…

– Девять целей открыто, – прошипел в ухо Микаэль, передавая бинокль, – пулеметное гнездо справа вверху.

Опираясь на локоть – в отличие от остальных, я предпочитал лежать не на животе, а на боку, – я поднес к глазам бинокль, сделанный в Йене, на фабрике Цейса. Да… вон палатки, а вон и цели. Стоят открыто, гады. Совсем не боятся…

Посмотрел справа вверху – почти сразу нашел пулеметное гнездо. Вон оно. Так быстро я нашел его по одной простой причине – я его и сам бы там разместил. Вон поваленное дерево, а на местных склонах растет не только кустарник, но и довольно приличные по размерам деревья, вон палка пулеметного ствола, а вон и каска торчит.

Идиоты.

– Девять открыто, – сказал я громче, чем требовалось, передавая бинокль. – Пулеметное гнездо справа вверху.

– План атаки, – зашипел роттенфюрер, – на позиции остаемся я, Карл, Золтан. Вы скрытно спускаетесь вниз, занимаете позиции вон там, по кромке. Вон там, три дерева, видите?

– Да.

– Занимаете позиции, залегаете. Пулемет открывает огонь по пулеметному гнезду, я убираю из снайперки открытые цели в лагере. После чего мы даем красную ракету и прекращаем огонь. Красная ракета – сигнал к вашей атаке. Идете строем, в линию, уничтожаете все в лагере. Зеленая ракета – отход. Вопросы?

– Что, если нас раскроют при выдвижении к объекту? – сразу спросил я. Все-таки с Восточного фронта, понавидался там.

– Ложитесь и ведете беспокоящий огонь, мы открываем огонь на подавление. После чего – атака на лагерь с того же самого места. Понятно?

– Еще вопрос. Пулеметчик может накрыть огнем нас. Слишком близко.

Роттенфюрер раздраженно пробурчал что-то насчет слишком умного русского, но вынужден был признать, что вопрос закономерный. Пулемет – штука неточная.

– Сектор обстрела пулемета ограничим колышком. При огневом налете – на открытую позицию не выходить, прятаться за деревьями. Все ясно?

– Яволь.

Роттенфюрер все-таки у нас хороший, хотя и хорват, а не немец. Но это оправданно. Вооружен он карабином Маузера с оптическим прицелом и глушителем. В горной войне – отличное оружие, но не здесь. Дело в том, что горы здесь – поросшие лесом, ничего не видно, и все схватки происходят обычно так: шквальный огонь по внезапно появившимся целям, через «зеленку», потом – перезарядка, отход или попытка сменить позиции, шквал пулеметного огня, пытающегося пробить безопасные сектора в «зеленке». Я это знаю, в кавказских горах воевал – есть что рассказать вечером у костра. Например, про лагеря в «зеленке», про блиндажи, которые не увидишь, пока не наступишь. Или про кавказские породы деревьев – древесина такая твердая, что местные исламские партизаны связывали ветви в несколько рядов, очень плотно и получали укрытие, которое не всегда пробивалось пулеметом, которое полностью скрывает тебя в положении лежа и которое можно даже передвигать при необходимости. Про такое не слышали даже опытные местные егеря, которые много чего повидали…

– В атакующей группе за старшего… – роттенфюрер на секунду сбивается, находит взглядом меня, – Влад. Подчиняться ему, как мне.

Ну, в общем, ожидаемо. Инициатива поимела своего инициатора. Такое есть во всех армиях мира.

Забираю ракетницу – символ командира.

– За мной, дистанция пять метров! И тихо!

Вопреки правилам, иду первым. Командир первым идти не должен, но я иду. Опять-таки в нарушение правил автомат снят с предохранителя – сюрпризы всякие бывают, а у меня руки заточены на другое оружие, боюсь, что не успею снять с предохранителя быстро. Приклад у плеча, глаза по сторонам, вправо-влево. Те, кто воюет на Восточном фронте, давно имеют отработанные тройки для головного дозора: первый не смотрит никуда по верху, только под ноги, чтобы не пропустить мину или растяжку, второй смотрит по верхнему уровню, третий идет чуть на отшибе, но в пределах видимости, чтобы в случае чего залечь и прикрыть пулеметным огнем остальных, дождаться подхода основных сил отряда. Но здесь войска СС менее опытные, и приходится брать все на себя. Успокаиваешь себя только тем, что по горным тропам бродят местные, и вряд ли партизаны, которым важна поддержка местного населения, будут минировать тропы, по которым ходят они сами.

А так – красиво тут. Даже очень. Почти как Кавказ, точнее – его лесистые предгорья. Зелень склонов, луга, рощи, из деревьев – дуб, бук, ольха, кое-где тополь. Красивейшие горные озера, горные села – они больше похожи на поселения в баварских Альпах, чем кавказские села. Местные в общем-то выращивают то же, что и на Кавказе, большой популярностью пользуется табак тут его выращивают везде. Балканский табак очень крепкий, его сюда турки завезли. Здесь почти нет орешника, который в лесах Кавказа настоящий кошмар: создает что-то вроде подлеска, высотой выше человеческого роста, очень плотного, с цепкими и громко ломающимися сучьями, еще и с папоротником – можно пройти в метре от затаившегося в орешнике местного и не заметить его. Нет черемши. На Кавказе исламские партизаны, если их задерживают в лесу, говорят, что ходили собирать черемшу. А местные, интересно, что говорят?

Тропинка идет вниз, и в любой момент мы можем услышать свист пуль, который скажет нам, что засада провалилась. Кое-где из земли торчат отполированные ногами камни, о которых я вполголоса предупреждаю остальных по цепочке – нет ничего хуже, чем потерять одного из своих из-за перелома руки или лодыжки. Автомат стволом почти вертикально вниз, в землю, – мне надо видеть, куда я ступаю.

Сзади слышится треск и приглушенное ругательство, потом шум. Черт! Я останавливаю колонну, подаю сигнал опасности.

– Здесь Влад. Что там? – спрашиваю по рации.

– Пьер упал. Обломилась ветка.

Опять Пьер! Эти французы… его больше всего слышно на привале и меньше всего – в бою. Неудивительно, что французы проиграли в 1940 году, совсем неудивительно.

– Тихо всем!

Прислушиваюсь. Если бы это было на Кавказе – уже открыли бы огонь. Но сейчас – тихо. Видать, местные партизаны такие же бестолковые, как и местные войска СС. Здесь даже можно выходить в город. На Кавказе выйти за пределы части одному – скорее всего смерть, даже если вышел с оружием.

– Продолжаем движение!

Продвигаемся дальше. Начинаем подниматься вверх. На дне ущелья полно всякой дряни, которую принесла вода с ливнями. Омерзительно пахнет. Выходим на рубеж атаки. Я приказываю укрыться. Рубеж атаки я сознательно выбираю несколько ниже по склону, чтобы еще снизить риск нашего случайного накрытия огнем пулемета.

Смотрю на часы.

Когда секундная стрелка касается минутной, пулемет на гребне открывает огонь. От свиста пуль многие вжимаются в землю, кто-то, наоборот, тянет голову вверх.

– Лечь! Лечь!

Любопытной Варваре…

Скорострельный по самое не могу – «MG42» кончает ленту меньше чем за минуту. Хлопки снайперки в этой какофонии не слышны совсем. По лесной поляне плывет дымок.

Кто-то пытается встать.

– Лежать! – рычу я по-немецки. Еще не хватало…

Со склона медленно взлетает ракета.

– Цепью! Беглый огонь! Дистанция пять! Вперед!

Вообще – опасно. То, что мы делаем. Явно видно, что местным не хватает опыта, а наступление с огнем на ходу – то еще дельце…