Экипаж

– А что у тебя с английским? – поинтересовался заодно.

– Крепкая мужская дружба, – не прекращая своих упражнений, ответил Валера.

Это был уже хороший повод, чтобы зацепиться и попытаться продолжить беседу. Леонид Саввич прикрикнул:

– Ты мне похами еще! Вот куда ты будешь поступать?

– Не знаю пока. Но уж точно не в летное!

– А чем тебе летное не подходит? – ревниво спросил отец.

– Чтобы потом, как ты, туда-сюда? Как таксист? – насмешливо сказал сын.

– Что? – Зинченко-старший не ожидал подобного ответа, сочтя его чуть ли не святотатственным.

Валера закончил подтягиваться и спрыгнул с перекладины.

– Слушайте, можно я посплю, а? – сощурился он.

Ирина похлопала мужа сзади по спине, махнула рукой – мол, ладно тебе, пусть спит мальчишка. Раздраженный Зинченко вышел из комнаты и, остановившись подле двери, с искренним недоумением воскликнул:

– Ну вот как с ним нормально разговаривать?

– А ты пытался? – донеслось из комнаты сына, а следом раздался звук закрываемого замка.

Это доконало Зинченко, который и так был уже на взводе. Он снова прошел к комнате, толкнул дверь, но та была уже заперта. Чувствуя свое бессилие и злясь от этого еще сильнее, он крикнул:

– Я тебе запрещаю запирать дверь! Ты слышишь?

С досады он саданул кулаком по двери и едва удержался на ногах – она распахнулась, отпертая Валерой.

– Да я-то слышу, – зло отозвался сын.

С минуту они сверлили друг друга взглядами, ни один не собираясь уступать другому. Наконец Валера резко повернулся, вернулся на кровать и зарылся в одеяло с головой.

Налицо был классический конфликт поколений, столкновение двух позиций – с разными взглядами, мыслями, жизненными установками, целями и ценностями. Но Зинченко-старшему, привыкшему ко всему подходить с единожды и навечно устоявшимися незыблемыми правилами и мерить единственной рулеткой любой размер и фасон, это было невдомек. Сейчас он ощущал лишь, что между ним и сыном неукротимо разрастается пропасть…

Ирина подошла сзади, тихонько тронула за рукав:

– Леня, ты бы нашел с работы кого. У вас же там есть те, кто английский хорошо знает? Может, кто с ним справится.

Леонид Саввич, ничего не ответив, вышел из комнаты. О чем с ней говорить, если она даже не понимает сути происходящего? Он пытается поставить сына на место, приучить раз и навсегда к заведенному в этих стенах порядку – а она про английский!

Нет, никто, решительно никто не понимал Леонида Саввича в родном доме, и он с грустью и тоской ощущал, как этот дом становится для него все более далеким и чужим…

Однако, немного поостыв, Зинченко все-таки согласился внутренне с тем, что сыну нужен наставник в английском.

Куда сейчас без иностранного? Сам Леонид Саввич знал его плохо, со скрипом: картаво-шепелявый, труднопроизносимый гнусавый язык не давался ему, и Зинченко за годы службы добился лишь того, что выучил несколько расхожих фраз, достаточных для общения с пассажирами. Для того, что сверх, были бортпроводники, отлично подкованные в английском.

Но обратиться Зинченко решил не к ним, а к симпатичной жене пилота Синицына Елене Михайловне. Леночка, как он ее называл, была покладистой, доброжелательной и к нему, Зинченко, относилась с почтением – почти таким, как ее супруг, для которого Леонид Саввич был кем-то вроде эталона пилотажа, и он все наматывал рейс за рейсом, пытаясь догнать и перегнать его, как некогда СССР Америку.

Вот ее-то, Леночку, и искал Зинченко, придя на следующий день на службу. Пройдясь для начала по служебным помещениям, он уловил какой-то шум, доносившийся из кабины тренажера, хотя в это время там никого не должно было быть. Озадаченный Зинченко подошел к двери. Открыв ее, он увидел стажера Гущина, сидевшего за штурвалом.

Взглянув на включенный экран, Зинченко увидел возникающую в тумане взлетную полосу. В ужасающих метеоусловиях на нее медленно опускался самолет, которым управлял Гущин.

Зинченко беззвучно усмехнулся уголком рта. Все ясно. Стажеру не дает покоя его поражение, и он пытается запоздало взять реванш. Зря. Пустая трата времени – ничего у него не выйдет. Тут нужны опыт и сноровка, а у этого выскочки – один гонор. Правда, не без способностей парень, надо признать, но все же…

Зинченко хотел уже выключить прибор, но помедлил. Интересно было посмотреть, как этот стажер снова разобьется всмятку. Прислонившись к стене, Леонид Саввич стал наблюдать.

Лицо Гущина перекосилось до неузнаваемости от неимоверного напряжения, он изо всех сил тянул рычаг на себя, стремясь успеть затормозить. Зинченко мысленно считал секунды до катастрофы – семь, шесть, пять…

Воображаемая полоса вдруг подтянулась к кабине, будто та всосала ее внутрь. Касание!

Зинченко оторвался от стены. Так, вот сейчас самолет врежется в стену, через полсекунды, ну!

Самолет сел. Он буквально чуть-чуть прокатился по полосе и замер, горделиво посматривая сверху глазами иллюминаторов.

Леонид Саввич некоторое время смотрел, не веря в реальность происходящего, затем резко протянул руку к выключателю. Полоса исчезла, свет погас, тишину прорезал скрипучий голос Зинченко:

– Вы что тут делаете?

– Вы видели? Я посадил его! Еще чуть-чуть… – Гущин чуть не задыхался от возбуждения. Пьяный от восторга, он невменяемым взглядом смотрел на Зинченко, ожидая от того похвалы. Посадил! Посадил же! В нереальных условиях!

Зинченко оставался сдержан. Вместо того чтобы кинуться на шею Гущину, он строго произнес:

– Есть замечательное правило. Не прошел тренаж – не лезь в фюзеляж. Кто вам разрешил пропускать занятие по эвакуации?

Гущин поднялся. Поняв, что никакого одобрения от Зинченко он не дождется, двинулся к двери, не ответив на вопрос. Леонид Саввич проводил его задумчивым взглядом. Позабыв о Елене Михайловне, которую искал, он прошел в кабину, занял освобожденное Гущиным место и включил ту же программу.

Спустя час, взмыленный и злой, Зинченко проходил вместе с Гущиным через металлоискатель. Сколько он ни пытался, ему так и не удалось посадить злополучный самолет. Более того, он уверился в безнадежности этого занятия и если бы не видел своими глазами, как это проделал Гущин, – никогда не поверил бы.

Однако перед полетом Зинченко постарался вернуть себе обычный невозмутимый вид. Хвалить Гущина он не собирался. Не хватало еще, чтобы этот пилот, который и так воображал слишком много, возомнил себя круче своего наставника! Наверняка получилось у него это случайно, а может быть, вообще какой-то сбой в системе. Иначе не объяснишь.