Экипажи готовить надо
Шрифт:
А в это самое время Люся Иванова из последних силенок карабкалась по склону вверх. Ногу старалась ставить туда, где трава была выбита шедшими впереди, руками хваталась за кусты и так поднималась на один шаг. Потом был еще шаг, еще один, еще. Альпеншток она потеряла в первом же овраге: выронила, он и укатился вниз.
Сердце колотилось нещадно, спину под рюкзаком жгло, ноги сделались как две веревочки. Привычно ровная земля то вставала перед Люсей как стена, то косо проваливалась в пропасть. В кедах было скользко, будто кто налил туда сметаны. И обидно было, что она, Люся, самая
Их негромкие голоса здесь, на склоне, слышались отчетливо.
– Ну, я бы никогда не решилась, - глухо говорила Анна Петровна.
– Взять на себя такую ответственность… А я так поняла, что раз старший вожатый идет с отрядом, значит, поход разрешили…
– В том-то и дело, что Иван самовольничает… А я вижу - уходят… И это… Как физрук, я был обязан пойти. Никуда не денешься…
– Что делается, господи, что делается!.. И какой же Иван Ильич тоже! Ничего не скажет… я-то ведь не посторонний человек, правда?
– Так вы, наверное, и самого-то главного не знаете? Что отряд идет без продуктов…
– То есть как без продуктов?
– Ничего не взяли на складе совершенно!
И тут Люся услышала какой-то нехороший смех Анны Петровны, отчего сделалось страшно. Голоса же внизу слились в одно сплошное бормотанье, но через минуту опять явственно донесло голос Анны Петровны:
– Нет, я с ума сойду!..
И голос физрука:
– Как только ребятишки запросят есть, я потребую повернуть обратно…
– Без разрешения, без продовольствия, - снова заговорила Анна Петровна.
– А места-то какие! Я понимаю пройтись, красивые пейзажи посмотреть, но тут же… У меня уже, знаете, неплохое мнение стало складываться об Иване Ильиче, но эта его затея…
– Он забывает, что идет с пацанами, а не с солдатами. Жарища как в пекле!
– Вы взгляните вон на ту девочку, - понизив голос, сказала Анна Петровна.
– Ноги едва тащит, - прогудел физрук.
– Не надо было брать ее, ни в коем случае. Девочка насквозь больная, слабая…
"Господи, уж не обо мне ли?.. Это же я насквозь больная…" Люсе стало не по себе, и ноги у нее подогнулись.
А как ей хотелось вместе со всеми! Целую ночь она проплакала, от обиды трудно было дышать. "Почему я не такая, как все, почему?" - спрашивала она мокрую подушку.
А утром еще раз попросила вожатого, так попросила!.. Он долго на нее смотрел. Смотрел, смотрел, а потом… положил руку на плечо и сказал: "Хорошо, Люся, ты пойдешь с нами".
Ах, как зазвенели колокольчики в ушах! Хорошолюся, хорошолюся, тыпойдешьснами, тыпойдешьснами! И вот теперь…
– Эй, девочка, слышишь?
– услыхала Люся, очнувшись.
– Дождись нас, мы сейчас!
– это сказал физрук. Сказал, а потише добавил: - Придется тащить на себе.
"Тащить? Кого тащить?
– мысли у Люси совсем смешались.
– Меня тащить? Да ведь засмеют же! А Иван-то Ильич увидит? Да что же это, что же это?.."
И Люся, закусив соленую и мокрую губу, упала на четвереньки и так заработала руками и ногами, что вмиг выползла наверх. Не передохнув даже, вскочила на ноги, бросилась к спуску и чуть было не наступила на развалившегося
в траве Юрку Ширяева.– Ффу! Чёй-то устал… - пожаловался Юрка.
– Курить надо больше, - пролепетала на ходу Люся.
Но вдруг остановилась. Ей сделалось жаль Юрку. Лежит тут один…
– Давай руку, что ли! Давай-давай, пошли, а то… - Она тревожно оглянулась.
Широкая Юркина физиономия была сама бестолковость.
– Ну!
– требовала Люся и вся дрожала от нетерпения, так что Юрка, как загипнотизированный, протянул ей руку.
Глава 23
Старший вожатый Юрий Павлович устал, как черт, но был доволен: удалось отснять такие кадры! Он то забегал вперед и ловил в объектив ползущие со дна оврага крошечные фигурки, то панорамировал, то прятался в кустах и снимал оттуда крупным планом лица, ноги, спины с рюкзаками.
Теперь он залег на краю обрыва, нацелился на спускающихся по противоположному склону Ирину и парнишку, похожего на бочонок.
– Ну, как?
– весело спрашивала Ирина отдувающегося Севу Цвелева.
– В порядке, - Сева расплылся, польщенный вниманием.
– Устал, поди?
– Овражки ничего-о!
– басит Сева, выбирая ногой уступчик почти над самым плечом Ирины: склон крут.
– Мне бы чего поесть, я бы тогда…
– Поесть? Да ты и так вон как пончик, - с улыбкой обернулась Ирина. Но вдруг споткнулась, потеряла равновесие и, ойкнув, покатилась вниз.
Кувыркнулась несколько раз и застряла - ноги вверху, голову прижал рюкзак, лицо в траве, и, видно, никак ей не сообразить, где земля, где небо?
Посмеявшись над собой, жалобно позвала:
– Бо-оченька, миленький, скорей!
– Беда мне с вами, - отечески басит Боча, помогая вожатой выпутаться из лямок рюкзака.
Поднялась, быстро огляделась, не видел ли кто "акробатического этюда", одернула брюки и черную куртку с красным воротничком, поправила прическу.
– Спасибо, Сева, спаситель ты мой, - нежно сказала и пригладила Бочин чубчик.
– Бжалст!
– с достоинством фыркнул Боча.
Ровное жужжание камеры оборвалось, Юрий Павлович усмехнулся своим мыслям, отполз в тень березы, принялся менять кассету.
Ирина же, так и не заметив старшего, прошла мимо и стала спускаться в следующий овраг. Она уже порядком устала, два раза срывалась с крутизны и летела вниз, а на склон иногда приходилось взбираться чуть ли не ползком; удивлялась, что ноги у нее, оказывается, не такие уж и сильные, как ей думалось, даже слегка сердилась на них; и все равно настроение было отличное. И думала она о том, как много интересного приключается с ней этим летом…
Вспомнилась первая вместе с Иваном вылазка за лагерь.
– Ну, вот ромашка, смотрите, - говорил Иван и приминал руками траву вокруг цветка, - это же целый мир! Есть что-нибудь стройнее? Есть что-нибудь проще? Совершеннее? Вы только посмотрите…
И странно ей, Ирине, было видеть, как бородатый верзила, опустившись на колени, разглядывает и умиляется обыкновенной ромашке.
"Что это? Детская восторженность? Удивление дикаря? Или он играет, изображает из себя кого-то не от мира сего?"