Екклесиаст
Шрифт:
В данном случае очень не повезло пятиконечной звезде. Символ чистой любви, нежных духовных отношений между двумя половинами человечества – пятиконечная звезда вдруг превратилась в обыкновенного рогомёта, особенно если перевернуть её вверх ногами, то есть вверх рожками. Ну что ж, у каждого свой путь, у символов тоже. Причём, мне с богининым праздником исключительно повезло. На такого рода мистерии никто из посторонних никогда не допускался, только Сабациус где-то перед кем-то замолвил за меня нужное словечко, и сам потащил в горы одному ему известными тропами.
Наша дорога кончилась на площади и мы принялись пробираться меж праздно гуляющей толпы поближе к центру,
Я обратил внимание на ритуальное вращение дервиша потому, что патриарх Никон в семнадцатом веке тоже ввёл в церковный обряд крестный ход вокруг церкви, но противусолонь, то есть, против солнца.
Известно, что против Солнца, против потока времени, против природы и человека настроен идти только проклятый аггел Сатана. Но Никон убедил царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим, что это-де веление Божие. Вот Русь и хромает с тех времён противусолонь и всё никак не доберётся до ворот земного рая под таинственной, долгожданной, сакральной, необъяснимой вывеской «Коммунизм».
Вероятно, двери заветного рая кто-то спрятал за толпой памятников идолу, взирающему добрыми глазами в завтрашний день и показывающему каменной рукой направление пути – «Вперёд!», то есть «Назад, откуда пришли!». Ведь любой шаг вперёд равносилен двум шагам назад – это ли не знать «русскому» человеку.
Ритм тамбуринов убыстрялся. Убыстрялось и вращение дервиша, причём, он согнулся ещё ниже. Казалось, так быстро вращаться не в человеческих силах. Однако дервиш долго не переставал, будто заведённая игрушка, кружиться на одном месте. Потом всё-таки упал на спину и так застыл. Халат, распахнувшись, обнажил грудь, на которой виднелись причудливые красные и чёрные узоры.
– Это не наколки. Это шрамы, – кивнул Сабациус на лежащего дервиша. – Делается при мистерии посвящения в дервиши. Так что у них так просто монахом не станешь, даже странствующим.
Один из музыкантов поднялся с земли, не прекращая бить в бубен, ступил босыми ногами на лежащего без сознания дервиша, и так же начал кружиться на человеческом теле, не касаясь ногами земли. Внезапно всё кончилось. Танцующий также упал рядом с неприходящим в сознание дервишем. Свалившаяся ниоткуда тишина сначала оглушила, но не продолжалась долго.
Вдруг с разных сторон послышалась музыка, зазвенели бубны, кимвалы, снова зарокотали тамбурины, и в центре площади, словно ниоткуда возникли девушки. Толпа гостей, заполнивших площадь, непроизвольно ахнула. Многие площадные мужчины сладострастно защёлкали языками. А закружившиеся в танце девушки, исполняющие в основном аппетитный танец живота, отдавались звукам музыки всей душой, но, может быть, немножко и телом.
– Это баядерки, – пояснил Сабациус. – Ах, женщины! Они также замысловаты, прекрасны, изысканы и удивительны, как наши самые извращённые мысли о них. Ты меня понимаешь? Если какая понравится, то можешь прямо здесь на площади, даже уходить никуда не понадобится. Они будут благодарны, потому что только сегодня и только здесь всё можно. При этом нужна самая малость – обязательное согласие женщины.
– Вот ещё! – фыркнул я.
В ответ на «стыдливое фэ», спутник мой разразился заразительным хохотом. Даже шляпа из рогатого бычьего черепа съехала ему на затылок. Признаться, я и сам прыснул в кулак, так как смех Сабациуса оказался заразителен до умопомрачения.
– Ах, я и забыл, –
прокашлял он, утирая слёзы, – забыл, что в вашем государстве ни секса, ни любви не существовало вообще, что детей регулярно приносят аисты, а тех, кого забыли принести, находят в капусте. И что, подобная быдловатость продолжается до сих пор?– Сейчас, вроде бы, полегче стало, – отмахнулся я от пересмешника. – Даже девочки у нас тоже вдоль дорог водятся. Но чтобы вульвы зубастые!.. Хотя… хотя наши тоже скоро до этого докатятся, ведь в России любят всё забугорное: мысли, чувства, сленг, рекламу, секс и даже политические указания хозяев.
– Не надо передо мной над Россией зубоскалить! – вдруг огрызнулся Сабациус. – Я сам родом из Гипербореи. Смекаешь? Так что у каждого времени свои причуды. Здесь – зубы, у вас – болезни. И не только сексуальные. Можно пожалеть любого и сразу всех ваших дермократов, танцующих под сифилитичные дудочки прокажённого масонства. Разве не так? Но заметь, Лейба Бронштейн живее даже Ульянова-Бланка! Так что добром они власть не оставят.
– Так, – я даже открыл рот. – Но откуда тебе стало известно…
– От верблюда, – оборвал меня собеседник. – Я, вишь ли, не лезу к управлению государством, потому что пока не превратился в кухарку и не болею снобизмом, а вот на Проповеднической ниве подрабатывать не отказываюсь. Может быть, и с тобой только ради этого валандаюсь. К сожалению, нас мало, но нужны мы пока что земле грешной, ибо не я то кто?!
Вот и подумай: Россия сейчас гибнет, задыхается от наглости американской налоговой политики и от политически наглых налогов, от узаконенного беззакония и прочей шелухи. Скоро, очень скоро у вас назначат налоги на воздух. И так же скоро в Москве исчезнут все старики, инвалиды и даже пока ещё честные философы, поэты, музыканты, художники, писатели. В лучшем случае всех станут отправлять для смиреной кончины за сто первый километр в резервацию, предназначенную для чем-то ещё недовольных, хотя обозначат всё переселением, скажем, в прекрасные таун-хаусы. А в таком таун-хаусе даже скотину зимой не держат, чтобы не подохла.
Против такого афронта мне возразить было нечего. Тем более, дела правящих миром были известны всем. Ещё Иисус Христос сказал: «судите Меня по делам Моим». Только как это я сам недопёр? Нокомильфо. Ну, да ладно. Посмотрим, что день грядущий нам готовит.
Девушки в это время не прекращали танцевать, обернувшись спинами к центру круга, где стояли ещё пять танцовщиц тоже спинами друг к другу. А на тесном пятачке, в центре танцующих, скрывалась последняя из полуодетых девиц. Её за телами остальных было не особо видно. Вернее, видно, только разглядеть нельзя. Угадывалась мощная дама в кисейных одеждах и всё. Она, кстати, и вызвала всеобщее внимание собравшихся. Многие из мужчин откровенно показывали на прячущуюся за телами подруг женщину и оживлённо обменивались по ходу мудрыми досужими мыслями.
Барабанная дробь учащалась, девушки вовсю танцевали на животах, то есть увлеклись танцами живота и увлекали за собой зрителя. Вероятно, это было начало той самой мистерии, о которой рассказывал мой гид, куда-то в одно мгновенье испарившийся. Обаятельные, совсем не грубые движения девушек, разносившийся от них по площади запах лаванды, мускуса и ландыша кружили голову собравшимся мужчинам.
Правда, среди гостей были и женщины, но те, как правило, уже не нуждались в покровителе и с деланной беспечностью смотрели на соблазнительные танцы девушек. Наблюдать со стороны поведение присутствующих дам, таких же баядерок, только на разных уровнях, оказалось для меня занятием более чем любопытным.