Экономика

– Видал, – говорю я.

– Корову?

– Что корову? Причем тут корова блять, – говорит Иванов.

– «Лайф» транслирует, – говорю я, – захожу, корова рожает. На следующий день еще одна.

– Это та же самая, – говорит Куликов.

– Думал разные, – говорю я.

– Нет, та же.

– А в чем хайп? – спрашивает Иванов. – Типа сх поднимаем?

– Хуй знает. Думаю, какой-то прикол будет. Может быть из её вагины вылезет какая-нибудь реклама, – предполагает Куликов.

– Это постмодернизм, – говорю я

– Может Навальный родится? Как Эйс Винтура из носорога, – шутит Иванов.

– Кофеварка «Редмонд», например, – говорит Куликов.

– Кофеварка «Ремингтон»… – бормочу я.

– Или квартира-студия в Новом Оккервиле, – говорит Куликов.

– Вчера там рожала свинья.

Перерыв заканчивается. Мы возвращаемся в зал. Я проверяю микрофоны. Батарейки заряжены. Звук работает. Все в порядке.

…Да, согласно закону у девелопера появилась возможность не заказывать 500 технических планов, для того чтобы поставить на учет все квартиры в многоквартирном доме, достаточно одного техплана на весь дом, но к сожалению, на данный момент воспользоваться этой нормой закона нет возможности…

Конференция продолжается. Люди оживлены. Вопросы налоговой политики в сфере недвижимости вызывают все больший интерес в обществе.

– Я все-таки еще раз повторю, что все вопросы кадастрового налогообложения должны решаться в рамках правового поля с участием представителей федеральной налоговой службы, – кряхтит очередной чиновник. Встает пожилой директор геодезической фирмы:

– В какое правовые поле вы вернулись? Каждый второй работодатель платит зарплаты «в серую». Жалобы на таких работодателей анонимно не принимаются. Таким образом вы ставите людей перед выбором – жалуйся, но тебя уволят. Вы нагло и хамски переложили ответственность за невыплаты или серые выплаты зарплат ни и без того бесправных людей.

– Позвольте, это все-таки федеральный вопрос и не к нам, а к налоговой, – пищит зам директора. – Давайте не отклоняться от темы недвижимости, коллеги.

– Я ко всем вам!

– Коллеги, давайте не отклоняться от формата… – пытается сгладить другая зам.

Предприниматель не слушает:

– Где вы видите в данном формате вашей работы «правовое поле»? Ваше правовое поле – это когда олигарх сын прокурора и корги вице-премьера засекречивают свои дворцы в реестре прав собственности на недвижимость, прячутся за кодами типа ЛДУЗ или ЯФУ9, ваше правовое поле – это Керимов, который выводит из страны 400 милионнов долларов, а его арестовываете на вы, а прокуратура Франции. Ваше «правовое поле», это выведенные из страны 1,5 трлн долларов за последние 20 лет. Вы 28 лет не в состоянии внедрить прогрессивный налог якобы по причине «невозможности его собрать», продолжаете абсолютно нагло грабить и без того нищее население РФ, в то время как несколько процентов купается в роскоши. Это по вашему «правовое поле»? Это характеризует вашу работу как «успешную»? – он садится. Все молчат.

Я размышляю над тем, стоит ли мне, бюджетнику-нищеброду, так уж стоять за это государство? С точки зрения этики и должностной инструкции я должен прямо его защищать в таких вопросах, как этот. Должен ли я голосовать так как прикажут? Буду ли защищать это в критический момент? Готов ли я умереть за яхту Сечина? Лучше умереть за яхту Сечина, чем жить ради себя.

Розовая гадость

– Привет, ты еще в управлении? Есть проект один рекламный, – спрашивает Манохин.

– Уже полтора года как ушел, – валяясь на диване, отвечаю я.

– А до того где-то в производстве был? Между управлением и этим?

Я чувствую желание поболтать:

– Не совсем, скорее, в промышленном проектировании. Фирма взялась за строительный генподряд и пиздец. Набрали авансов несколько миллиардов, не сделали нихуя, оборудование и станки не закупили из-за санкций, все в судах, все требует денег обратно, а их нет, – рассказываю я. – Должны были 3.5 ярда, а сами жили за счет кредита «Сбера» на полтора. Заказчики, кстати, все микроэлектронка оборонная. За страну страшно. Короче, долго это не могло про…

– А щас ты где? – Манохин останавливает мой пиздеж. – Кстати, давно не виделись. Надо сходить в бар как-нибудь.

– А сейчас в нефтегазовом сервисе. Мы более положительным делом занимаемся, – я делаю паузу, поправляя подушку. – Но если есть работа, я готов. Могу рекламировать все что угодно. Лучше B2B конечно, – подумав, говорю я. – Разумеется, я эффективно справлюсь с этой зада…

– А сейчас строительство или проектирование? Мне просто нужен человек по теме для завода одного, – перебивает Манохин. – Мне кажется, это по твоей теме. Сходи на встречу, я тебе контакты на почту отправил. Та заводская проходная, что в люди вывела меня!

Я смеюсь и соглашаюсь.

На проходной у заводских корпусов дежурит строгая интеллигентная дама в очках. Я подхожу к окошку перед турникетом.

– Паспорт.

Я передаю паспорт и говорю:

– Вы не подскажите, как пройти на завод «Розовая дрянь»?

– Сразу направо, прямо до конца, потом в цехах увидите, – говорит вахтерша, не глядя на меня.

Она возвращает мне паспорт с неким запечатанным письмом.

– Письмо передайте им.

– Эээ, ну ладно. А вы что?

– Сама я туда не хожу. Боюсь.

– А что там? – испуганно спрашиваю я. – Собаки?

Приспустив очки, она смотрит на меня: – Лед. Скользко.

– Ладно, – говорю я, забирая письмо.

За шлагбаумом между стеной и сараем – двор из разбитых бетонных плит, еще одна проходная, еще несколько металлических сараев, один из них вплотную примыкает к массивному пятиэтажному заводскому зданию советского времени с огромными грязными окнами. Из здания выезжает погрузчик и выходят несколько гастарбайтеров. Поминутно созваниваясь и узнавая путь, я прохожу через зал на первом этаже, в котором стоит острый запах хлорки, открываю ржавую металлическую дверь, поднимаюсь по лестнице, на которой страшно воняет табаком, прохожу в другую сторону через еще один зал, в котором рабочие в респираторах возят тележки с белыми пластиковыми канистрами, в которых видна розовая жидкость. Очень грязно. Не стоило так наряжаться. Машина разливает жидкость в бутылки на конвейере. Я прохожу этот зал и открываю еще одну железную дверь. За ней лестница, ведущая в еще один цех, после которого в другом углу цеха – очередная дверь и лестница, и я попадаю в то, что здесь называется офисом.

Меня встречает наиболее жирная женщина из когда-либо существовавших. Пикантность ей придают усы. Она похожа на Ведьму пустошей из «Ходячего замка».

– До вас непросто добраться, – дружелюбно говорю я

– Да… мы…. высоко… забрались, – тяжело дышит она

«Интересно, как она сюда попадает без лифта? Или тут крюк для рояля снаружи здания, как в Амстердаме?» – размышляю я.

Сумоистка семенит в кабинет. Я иду за ней.

Грохнувшись в огромное кресло, скрипнувшее от нагрузки, она некоторое время приходит в себя. Я думаю о том, что если кинуть в нее ручки из стакана на столе, они будут вращаться вокруг. Уровень воды в заливе повысился. И это не нагонная волна. Это прилив. Я терпеливо жду. Галилей был не прав.

– Вы… вас нам порекомендовали на… ши партнеры с Киров… ского завода. Я видела вашу работу, вполне приемлемо…

– Спасибо. А вам что нужно, сайт и буклет?

Она принимается рассказывать о продукции завода, хотя это не имеет никакого значения. Завод может производить все, что угодно – ватные палочки, мыло, спагетти, черенки для лопат, массу с запахом гуся или сырный продукт. В действительности завод производит реагенты против гололеда и обледенения, которыми поливают улицы зимой в Москве и Питере.