Экспансия

Ольговичи, как и нынешний черниговский князь Владимир Давыдович, оказались обделенными. После Вячеслава Ольговича Киев должен был занимать он, Игорь, как следующий в родстве брат, но тут появился Изяслав и нарушил все правила. Такое прощать нельзя никак.

Ольговичи и Давыдовичи сразу после восстания в Киеве и занятия стольного града Изяславом стали создавать коалицию всех недовольных таким положением дел. Большая надежда была на Юрия Владимировича, князя Ростовского. Но тот погряз в своих делах, не мог покинуть пределы Ростово-Суздальского княжества из-за непокорности бояр, а также ожидая войны с муромско-рязанскими князьями.

Последние также могли стать союзниками Ольговичей, и уже были такие переговоры, но… Братство. Оно влезло в сложные политические расклады и смогло, может, только временно, но примирить ростовцев и муромцев.

Еще одной причиной того, почему не стоило начинать битву с Братством, было то, что пока Ольговичиусловно поддержали идею создания такой вот организации православных рыцарей. Поддержали, но помогать отказались. Пока… Вот станут они во главе Руси, займут вновь Киев, тогда и можно будет говорить о Братстве и думать, как их сделать полностью управляемыми, чтобы потомки Олега Святославовича заняли главенствующую роль в организации.

— Почему мы их не разбили? Если раньше времени Изяслав или кто иной узнает, что мы пошли договариваться с половцами на их участие в войне, то можем не успеть подготовиться, — сетовал молодой и горячий Святослав Владимирович, когда поравнялся со своим родичем, Игорем Ольговичем.

Молодого княжича доводы Алексея не особо впечатлили. Парень жаждал боя, своего первого, настоящего сражения.

— А зачем твой отец раньше времени пошел на Гомий? Разве тем самым он уже не начал войну? — с пренебрежением говорил Игорь Ольгович.

— Гомий был и будет нашим! — вспылил молодой княжич.

— А Киев мой! Но я не побежал сломя голову биться с Изяславом, напротив, отблагодарил его, что прислал тело брата моего, Вячеслава. Так что мстить нужно не сердцем, мстить нужно головой, осознавая, что и как делать, — поучал княжича Святослава новгород-северский князь. — Твоему отцу я отдал на кормление Чернигов, как было завещано нашими отцами, что Давидовичи — младшая ветвь Ольговичей и быть нам заодно.

— Но этот отряд… — продолжал настаивать Святослав.

Была у княжича такая черта, что он не уступал в споре никогда, даже когда уже понимал, что не прав. Упертость — не самое худшее качество для князя, но все качества должны иметь меру и быть конечными. Нельзя быть всегда милостивым или всегда гневным, так и с упертостью.

— Они не узнали нас. А в Шарукани… — Игорь Ольгович зло ухмыльнулся. — Хочет хан Елтук в этот раз с большим успехом сходить на Русь, так пусть соглашается со мной и в мелочах. Пусть схватит этого юнца-тысяцкого, с какими бы целями тот не шел в Шарукань.

— Скажи, князь новгород-северский, а нельзя нам обойтись без кипчаков? Они же не станут разбирать, что и кого грабить, пострадают и наши люди, уведут их в полон. Кому тогда нужна земля, если на ней некому работать? — продолжал свое обучение Святослав, ища ответы на самые волнительные вопросы.

— Уже нельзя, сын моего друга, без кипчаков никак. В Ростове на стол сел князь Андрей Юрьевич, он не сильно жаловал наши переговоры с его отцом. Так что рассчитывать на то, что Ростов с нами, не приходится. Можно было бы ждать помощи от Новгорода, но он далеко. А так… Есть у меня мысль, что Галичского князя привлечь можно в союз, — задумчиво сказал Игорь Ольгович. — Но и мы не лыком шиты. Чернигов, Брянск, Курск, Новгород-Северский, иные города — мы наберем немало воинов, а половцы помогут. Все правильно, Святослав, у нас нет иного пути. Нро стоит только взять Киев, так и Рязань с Муромом попросятся к нам и иные станут просить о милости.

На самом деле, Игорь Ольгович так не считал. Но не говорить же мальцу, что у них сейчас настолько сложная ситуация, что проигрыш обеспечен, если только помощь от половцев. Не степняки выступают в роли просящих, а новгород-северский князь, как и черниговский. Если Ольговичи с Давыдовичами суммарно, со всех городов, могут набрать тысяч пять ратников, то у половцев войско куда больше, пусть один русич и стоит двух кипчаков. Игорь Ольгович рассчитывал заинтересовать походом пять орд, не меньше. А это… тридцать тысяч степных воинов. Много, очень даже много.

— А вот и Шарукань, — сказал Игорь Ольгович через час с начала разговора со Святославом.

— Это? Разве это город? Где стены? — возмущался княжич, но Игорь Ольгович его уже не слушал.

Глава 10

— Разве это город? — задал вопрос Лис.

Вот по таким вопросам можно определять степень патриотизма у человека. Человек, гордящийся своим, самобытным, достижениями своего роду-племени, он всегда больший патриот, чем тот, кто смотрит на успехи иных народов. Десятник уже на въезде в Шарукань стал сыпать скепсисом, в чем преуспел настолько, что смог превзойти и Фому, так же выказывающийся в духе «они варвары».

Нет, не варвары в том уничижительном понимании слова, как это использовалось в иной реальности, да и в этой так же, но сильно раньше, эти люди другие. И тут, в центральном стойбище половцев была культура и своеобразие.

Чуть иное восприятие бытия и все — записываем в унтерменши. Я видел в своей прошлой жизни разные культуры, огромное количество людей, которые своим мировоззрением отличались от меня. Привык к разнообразию цветов кожи, разрезов глаз и прочей внешней отличительности. Не мог только согласиться с одним культурным явлением — поеданием себе подобных. В Африке были каннибалы, которые считали такое вот правильным.

Так что кипчаков я не воспринимал, как более низких в цивилизационном развитии, но понимал, что вот с этими ребятами, нам не по пути. История России знает примеры общения с инородцами, наверное, как никто более в мире, ну или тут можно было бы соперничать с великими колониальными империями. Но у России получалось выстроить взаимодействие, сделать своими, влить в общество людей даже с иной верой. Чего только стоит история с кассимовскими татарами, или с башкирами. Да, это были не безоблачные отношения с розовыми «понями» и единорожками, но и внутри самих русских распри случались часто.

Так что, не будь кипчаки моими врагами и антагонистами Руси, я мог бы воспринимать их дружелюбно и уважительно. Но уважение к врагу — это такое скользкое понятие, часто граничащее с желанием победителя еще больше унизить своим милосердием побежденного.

Я хочу, чтобы Русь победила. И тогда можно проявить милосердие, разрешить места для кочевий, но влить половцев в русское государство, требуя с них не только выход-дань, но и воинов. А так же строительство церквей, чтобы и грубой и мягкой силой покорять умы иноверцев-иноплеменников.