Экспансия

— А тебе не терпится сражаться? — усмехнулся я. — Я о том и сговаривался сейчас. Нам не нужны ссоры с русичами на половецких землях. Вот в этом и есть слабость Руси, что князья грызнуться промеж собой. А собери они всю силу свою, да объединись, так и не меньше тех латинян собирали бы войско.

— Это вряд ли. Они и три тьмы собирают, — скептически заметил Фома. — Где ж такую прорву прокормить, а вооружить?

— Русь может выставить и больше тридцати тысяч. Пока не сильно больше, но я тут для чего? Скоро и сорокатысячное войско сможет воевать, — сказал я, всматриваясь в даль, где все еще стояли в боевых порядках потенциальные противники.

— Ты? Ты собрался все это изменить? — с долей скепсиса спрашивал Фома.

— А разве уже не изменяю? Сколько уже в моей тысяче людей? Две с половиной сотни? Уже больше. И набор идет, и не зря я оставил Геркула и Ефрема обучать новых воинов. А по весне еще ратники придут, не сомневайся. Так что только у Братства будет более тысячи ратных, — сказал я с улыбкой и резко посерьезнел. Все, дайте обозникам в руки еще запасные луки.

— Поломают же, тати необученные, — высказался десятник.

— Правило вспомни! — прикрикнул я на Фому. — Сначала выполняешь приказы, а после, если есть возможность, мы их обсуждаем.

— Прости, тысяцкий-брат, сейчас исполню, — поправился десятник.

— Не хочешь ты сотником становится, споришь со мной, — пробурчал я вслед Фоме, рванувшему исполнять мои приказы.

Странное дело получается, что у меня уже две с половиной сотни воинов, да еще кандидатов в воины более сотни, а сотник только один — витязь Геркул. А между тем, и так имеющаяся система подчинения и управления не без изъянов, так еще и с кадрами проблема. Но я считаю, что два сотника у меня на подходе: Боброки Фома. Лис тоже не плох, но пусть походит десятником хотя бы полгода, да и Ефрем также. И без того у многих взлет карьеры, как старт у сверхзвуковой ракеты.

Я наблюдал, как уходит отряд русичей, периодически посматривая по сторонам и наблюдая за своими воинами. Словил себя на мысли, что несколько жалею о том, что бой не состоялся. Это не жажда крови. Это желание проверить собственные силы в полевом сражении. Еще не случалось такого, чтобы я командовал войсками в серьезном противостоянии с равным или даже более сильным противником.

Я не считаю сражение с язычниками-сектантами серьезным. Там было все же избиение слабо подготовленных, по большей части, неумелых воинов. Или, может, уже по прошествии некоторого времени та засада, которую мы устроили сектантам, казалась несложным делом.

Но сейчас бой с хорошо вооруженными воинами мог стать более сложным экзаменом. Между тем, такие экзамены необходимы. Без них стать настоящим воином и командиром невозможно. Никогда, даже самая оснащенная, уставшая от многочисленных учений армия, не может считаться сильной, пока войска не ощутят психологию и напряжение настоящего боя.

— Высылайте дозоры! — приказал я примерно через час после того, как наши несостоявшиеся противники скрылись с поля зрения.

Еще час, и пришли сведения, что встреченные нами русичи, не останавливаясь, движутся в сторону Шарукани.

Конечно, возникали в голове мысли, что я сейчас, возможно, лезу прямо в пасть к тигру. Или, скорее, собрался ворваться прямиком в гущу большой стаи шакалов. Я почти уверен, если скажу своим воинам, что нужно разворачиваться и уходить в Киев, то меня не только не ослушаются, но и поймут. Аргументы я найду. Но, чтобы я ни сказал в ходе реализации такого решения, все это будет выглядеть оправданием. Мало того, что я буду оправдываться перед своими со-ратниками, так придется еще убеждать и себя в том, что это не трусость, а здравый смысл.

Еще там, на берегу Днепра, когда я смотрел вслед удаляющегося половца, который увозил Рахиль, я дал себе слово, что не останусь безучастным и сделаю все возможное, чтобы ее вызволить. Так что, когда купец Арон предложил мне привезти выкуп за его дочь, я цинично воспользовался слабостью отца, который готов был отдать все, лишь бы только его дочь вновь оказалась рядом с ним.

Пока мы собирали всю информацию, медленно и опасливо передвигались в сторону Шарукани, нас настигла ночь и пришлось останавливаться. В этот день мы прошли втрое меньшее расстояние, чем в любой другой переход. Несмотря на то, что сон — это необходимая составляющая любого перехода и он строго нормированный, уснуть долго не получалось.

Словил себя на мысли, что походя, не особо даже стремясь к этому, стал заводить себе гарем. Ладно, Марта. У нас с ней почти деловые коммерческие отношения. Но, как быть с тем, что рядом со мной в скором времени окажется еще и Рахиль? А еще Улита. Однако, я готов от всех нынешних моих женщин отказаться или выбрать одну из них для серьезных отношений, не Марту, конечно. Но, куда пристроить в последнем случае остальных?

— Тревога! — от крика я вынырнул из сна.

Вот помню, что снилось что-то приятное, интересное, а, что именно вспомнить не смог. Между тем, я был зол, что меня разбудили. А потом я еще больше разозлился за то, что разбудили так поздно. Рассветало, а это значит, что часа полтора, как мы уже должны быть в пути. Все-таки январь, дни короткие, но от этого расстояние к пункту назначения короче не становится.

— Тысяцкий, у нас гости. Тебя не будили, хотели разобраться. Ночью слышали звуки, а утром заметили, что рядом с нами находятся половцы, — докладывал Фома.

— Сколько их? — спросил я, уже облачаясь в своибоевые доспехи.

Удивительно хорошо спалось в санях, укутавшись сразу в две шубы. При этом я был в облегченной кольчуге, которую не снимаю при переходах. Но в бой идти я намерен только в своем пластинчатом доспехе.

Тревога не оказалась сложной, но она не была и тревожной. Половецкий разъезд увидел нас и, естественно, заинтересовался. Стоило мне выехать метров на двести вперед, отдаляясь в компании с толмачом от лагеря, как подошли двое половцев. Письмо, небольшой пергамент, в котором указывалось о необходимости выкупа, решило все вопросы. В наилучшем исходе встречи помогли еще пять кун серебром.

До Шарукани оставалось не более тридцати верст.

* * *

Игорь Ольгович бросил презрительный взгляд на укрепления уже ненавистного ему Братства и ударилсвоего коня серебряными шпорами. Животное, привыкшее к такому обращению, не возмутилось, а, напротив, выполнило желание хозяина — со скоростью ветра конь понес новгород-северского князя прочь.

С каким бы удовольствием князь Игорь разбил бы этот отряд Братства, но… Нельзя. Слишком много причин было для того, чтобы не вступать в бой. Были доводы и за то, чтобы драться князь презирал страх перед поражением и не боялся драки. У него отличная дружина, сильные и умелые воины. Вот только, он не глупец, чтобы атаковать в лоб пусть укрепленные позиции обороняющихся, когда защитников не так чтобы и намного меньше атакующих. При всей лихости, Игорь Ольгович понимал такой бой — это преступление. Даже потеря пяти десятков опытных воинов не стоит того, чтобы атаковать тех, кто не знает о том, кто им встретился.

Сотник Алексей, посланный на переговоры, ну и для того, чтобы оценить противника, убедил князя не воевать. А Игорь Ольгович часто прислушивался к советам Алексея, которого считал одаренным воином.

Были и другие причины, почему не стоит драться. Это необходимость всеми силами сохранить тайну подготовки войны. Достаточно только одному воину уйти и все… киевский князь узнает о подготовке войны Ольговичей и Давидовичей и наносит удар по Чернигову. Алексей смог убедить, что русичи не могут знать, рядом с какими большими делами для будущего Руси они оказались.