Эксперимент Зубатова. Легализация рабочего движения в первые годы XX в.
Шрифт:
Во Владимире Зубатов переписывался с бывшими коллегами и сотрудниками; особое место в этой переписке занимает несправедливо обойденное исследователями эпистолярное общение Сергея Васильевича со своей бывшей секретной агенткой З.Ф. Жученко-Гернгросс (в письмах Зубатову подписывалась как «Зинаида Жукова». – С.М.) [161] .
Первое известное письмо Жукова отправила из Лейпцига во Владимир, в дом Тарасова на Дворянскую улицу, 11 января 1904 г.: «Schau, schau, и вы, дорогой друг, собираетесь повидать свет и, правду сказать, пора будет вам оглянуться и посравнить воочию, а не с птичьего полета. Оставьте дома тоску и всяческие искания, приезжайте “знатным иностранцем” и повидайте действительно широкие горизонты… После таких этапов, как Москва, Питер и вдруг Владимир, с широкими, тихими горизонтами, для довершения крайностей, Германия – совсем разумное дело. Письмо ваше всколыхнуло мои “тихие воды”…» [162] На это довольно фривольное письмо Зубатов отвечал обстоятельно, рассеивая сомнения бывшей сотрудницы относительно материального обеспечения: «Могу вас уверить и успокоить, что происшедшие перетоны на вас нисколько не отразились, и вы будете также и впредь гарантированы от материальных невзгод. В этом я получил уверения» [163] .
161
Эта переписка, без указания на номера архивного фонда, описи и дела, впервые
162
ГА РФ. Ф. 571. Оп. 1. Д. 17. л. 1.
163
Там же. Л. 4.
В этом же письме Сергей Васильевич, с одной стороны, воспевает тишину и спокойствие провинциального города, а с другой – старательно скрывает пробивающуюся между строк тоску: «В настоящее время ушел с головою в зубрежку немецких вокабул, этимологий и синтаксисов. Это и полезно, и нравственно успокоительно. В нашем городе нет ни театра, ни чего-либо иного. Безлюдье на улицах и отсутствие какой-либо общественной жизни… Жене и мне сие особо нравится. Газеты получаются из Москвы в тот же день, и по ним можно не отставать от жизни. Звон многочисленных церквей напоминает Москву – и я в родной сфере. Если мой немецкий окажется к Пасхе в больших онерах, то, может быть, проедусь летом в Германию, чтобы повидать жизнь воочию, а не так, как я привык видеть до сего времени. Конечно, повидаемся и вспомним старину» [164] . Поездка Зубатова в Германию не состоялась, и Жукова не скрывала глубокого разочарования: «Милый плюс моего Лейпцигского “пленения” – ознакомление с социал-демократическим течением – является хорошей мне помощью не предстать перед братией в состоянии спящей или спавшей царевны… При этом я, как всегда и везде, думаю о вас, дорогой друг, и как мне больно было узнать, что поездка не сбылась: буду надеяться, что этот план отложен, а не сдан в архив» [165] . В ответ Зубатов поделился мыслями, вероятно, присущими ему на протяжении всего периода, начиная с увольнения из Особого отдела: «Неоднократно приходилось нам с вами обсуждать, что за оказия такая, что над хорошими людьми тяготеет часто какой-то гнусный рок, и на вас это было особо явственно» [166] .
164
Там же.
165
Там же. Л. 6.
166
ГА РФ. Ф. 571. Оп. 1. Д. 17. Л. 7.
В последнем письме Жуковой от 11 мая 1904 г. Зубатов жаловался на здоровье: «Спасибо вам сердечное за внимание к моим глазам и вообще к моей особе. После операции я, боясь сначала шрифта, отодвинул на задний план немецкий, а потом обнаружилось столько позапущенного на отечественном языке, что я со страстью упиваюсь возмещением пропусков, и надежду на заграничное путешествие пришлось отложить» [167] .
Несмотря на потерю влияния и проблемы со здоровьем, Сергей Васильевич не забывал давать своим друзьям по переписке советы (к примеру, советовал Жуковой изучать ницшеанство, символизм и неокантианство [168] ), а порой и не стеснялся выступить в роли «доморощенного психолога», поучая некую Прасковью Алексеевну Семенову: «Такого фантазера и глупого человека на выстрел подпускать к серьезным делам нельзя. Этот психопат вас по миру пустит и сделает это с самым простодушным видом. Он вас так изучил и влез в ваше доверие, что вы черное в его поведении считаете за белое и наоборот. Я убежден, что он вас разорит, и теперь же настоятельно вам советую: изгнать его с глаз своих долой и впредь его к себе не пускать. Если этого не сделаете, то будете несчастным человеком» [169] .
167
Там же. Л. 8.
168
Там же. Л. 7.
169
Там же. Л. 5.
30 ноября 1904 г. последовало распоряжение министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского о снятии ограничений с проживания и назначении С. В. Зубатову ежегодной пенсии от Департамента полиции в размере 5000 рублей, однако в Москву он переехал только в 1910 г. [170]
После революции 1905–1907 гг. Зубатов писал в журналы «Гражданин» и «Вестник Европы» [171] .
Роковой вестью для него стало отречение Николая II и его брата Михаила Александровича от престола: «Спиридович вспоминал, что известие об отречении Зубатов узнал за обедом у себя на квартире в Замоскворечье. Он молча выслушал страшную весть, вышел в другую комнату; раздался выстрел. Начальник канцелярии МВДД. Н. Любимов считал, что Зубатов шел на самоубийство осознанно, в то время как Спиридович усматривает в нем эмоциональный сиюминутный порыв» [172] .
170
Более подробно см.: Овченко Ю.Ф. Охранка и зубатовщина. М., 2017. С. 286–288.
171
Гражданин. 1906–1907 гг.; Вестник Европы. 1906. № 3. Большая часть писем С. В. Зубатова в журнал Гражданин размещена на сайте «Документы XX века». URL: http://www.doc20vek.ru.
172
Овченко Ю.Ф. Охранка и зубатовщина. М., 2017. С. 306.
В «Утре России» была опубликована небольшая заметка о самоубийстве С. В. Зубатова [173] : «В эти дни, когда весь русский народ радостно дышал воздухом свободы, сошел в могилу один из ревностнейших сподвижников старого режима, видный охранник и провокатор, предтеча гапоновщины, азефовщины, создатель целой эпохи в истории освободительного движения в России, названной “зубатовщиной”. Не вынесла мрачная душа холопа реакции яркого света свободы. Зубатов застрелился» [174] . В сообщении газеты приводились данные о том, что сын покойного, чиновник Государственного банка Николай Зубатов, позвонил в лечебницу доктора Лурье на Пятницкой улице с просьбой «оказания медицинской помощи застрелившемуся человеку». «При осмотре трупа оказалось, что Зубатов выстрелил себе в правый висок, и пуля вышла в левый висок. Смерть наступила моментально. На лице следы кровоподтеков, происшедших, по мнению доктора, от того, что покойный стрелял в себя стоя и затем после выстрела рухнул на землю вниз лицом. На письменном столе лежали записанные рукой покойного записки, в которых он просит никого не винить в его смерти, прощается с сыном и делает некоторые распоряжения» [175] . Несмотря на то, что, по свидетельству анонимного автора статьи, сын Зубатова назвал причиной самоубийства «страшную тоску» по стремительно
разрушающемуся монархическому строю, вряд ли этот мотив был единственным. Многолетняя травля со стороны как бывших коллег, так и революционеров, нереализованность в профессиональном плане осознающего свои таланты человека, возможные сложности в личной жизни – всё это могло составить комплекс внутренних проблем некогда влиятельного начальника Московского охранного отделения.173
Автор благодарит Кирилла Белокурова за предоставленный материал.
174
Утро России. 1917. 5 марта. С. 7.
175
Там же.
Товарищ прокурора московского окружного суда Лисовский выдал разрешение на предание земле тела самоубийцы [176] . В архивных документах и литературе не удалось найти данных о том, где был похоронен один из самых ярких руководителей московской политической полиции.
1.2. Портреты секретных сотрудников Московского охранного отделения и соратников С. В. Зубатова
Основным источником сведений об агентах С. В. Зубатова в рабочей среде являются заметки его заместителя Леонида Петровича Меньщикова [177] , который, работая в Московском охранном отделении, старался записывать информацию об их характерных особенностях и внешних данных. Впоследствии Меньщиков составил алфавитные списки и систематизировал эти заметки в двух томах под общим названием «Черная книга» [178] . В записках Меньщиков обращал внимание на то, каким образом агент поступил на работу в полицию, отмечал его розыскные успехи, а в некоторых случаях описывал его судьбу после увольнения. О каждом сотруднике охранки он писал по три или четыре лаконичных, но информативных предложения.
176
Утро России. 1917. 5 марта. С. 7.
177
Меньщиков Леонид Петрович (1869–1932) – в 1902 г. помощник начальника Московского охранного отделения, с 1903 г. – старший помощник делопроизводителя Департамента полиции. В 1909 г. эмигрировал во Францию, писал в разные газеты разоблачительные статьи об органах политического сыска в России. Умер в Париже в 1932 г.
178
Не опубликована. Находится в личном фонде Меньщикова в ГА РФ.
В секретные сотрудники попадали по-разному. Наряду с «заагентуриванием» революционера существовали и другие пути устройства агентом полиции. Нередко в губернские жандармские управления (ГЖУ) и охранные отделения приходили люди, оказавшиеся в затруднительном финансовом положении. В качестве примера можно привести сообщение начальника казанского ГЖУ в Департамент полиции от 14 марта 1905 г.: «10 сего марта ко мне явился студент 4 курса Казанской духовной академии В. А. Львов и заявил, что ввиду крайней необходимости уплаты долга в размере 256 рублей он выражает готовность содействовать агентуре и указать на преступную революционную деятельность некоторых лиц, при условии, если ему выдано будет вознаграждение лежащего на нем долга» [179] . Как правило, у подобных личностей не было шансов попасть в агентуру, так как имеющий большие долги человек не мог вызвать доверия и казался безответственным. «Сын богатого московского домовладельца, растратив изрядную сумму отцовских денег и опасаясь преследований, обратился в охранное отделение с просьбой принять его в сотрудники, полагая, вероятно, что звание шпиона застрахует его от всяких напастей; Зубатов от услуг П. отказался» [180] .
179
ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 457–458.
180
Там же. Л. 573.
В охранные отделения и ГЖУ приходили устраиваться и откровенные авантюристы: «Миончинский К.П., находясь на Кавказе в 1904 году, прислал в Департамент заявление с предложением услуг: обрадовавшись возможности заполучить “интеллигента”, Особый отдел Департамента полиции поспешил выписать этого доброхота в Петербург, однако из бесед с М. сразу выяснилось, что это аферист, ему отказали» [181] . Забавно и показательно, что Миончинский после того, как ему отказали, требовал возместить все транспортные расходы.
181
Там же. Л. 506.
Одиозные искатели приключений досаждали не только полиции, но и противоположному лагерю борьбы. В «Черной книге» Меньщикова содержится документ о некоем Исааке Персице, который около 1900 г. явился в Женеву к Плеханову, признавшись, что состоял агентом Зубатова. Он заявил о своем раскаянии и готовности загладить грехи, предложив свои услуги в роли нового Дегаева [182] . Предложение было отклонено Плехановым, находившим, что «раскаяние шпиона – вещь более чем сомнительная…» [183] . Раскаявшимся революционерам в МОО верили больше.
182
Дегаев Сергей Петрович (1857–1921) – член «Народной воли», сотрудничавший с подполковником Отдельного корпуса жандармов Г. П. Судейкиным. Выдал полиции многих народовольцев. Спасая свою жизнь, организовал убийство Судейкина, позже, по решению партийного суда, уехал в США, где и умер в 1921 г.
183
ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 572.
Будущие руководители и активисты легального рабочего движения становились секретными сотрудниками по стандартной схеме. Как правило, это были выходцы из революционного подполья, разочаровавшиеся в его идеологии вследствие общения с Зубатовым или же тяжелых условий содержания под стражей. Они были грамотны, отличались высоким уровнем интеллектуального развития. Многие руководители легальных рабочих обществ обладали харизмой, красноречием, различными другими талантами. Они надеялись на карьерный рост и связи с влиятельными людьми.
Стоит, впрочем, отметить, что увольнение и разоблачение сотрудника приводило его к полному жизненному краху и невозможности найти новую работу. Такие агенты, ежедневно опасавшиеся за свою жизнь, могли рассчитывать только на небольшую пенсию от Департамента полиции, но в некоторых случаях не получали и этого. В архиве сохранилось немало писем бывших агентов полиции, подобных этому: «…из дому меня выгнали <…> теперь я скитаюсь кое-где и как-нибудь. Искал место, но не нашел… Вследствие чего я осмеливаюсь просить Вас, не поможете ли вы мне в улучшении моего положения. Гавриил Иван Боголюбов» [184] . Бывших агентов выгоняли из семей, с работы, они вынуждены были прятаться от революционеров. Последние, впрочем, сами прятались от агентов полиции, ведя при этом асоциальный образ жизни: «Все разъехались, и я должен был жить без прописки целую неделю, таскаясь целые ночи на улицах… Спал даже в церквях, во время ранних служб. Ох, как измучился. Я не могу никому показаться из знакомых студентов и курсисток, боясь нацепить себе шпиона. Они все живут на Васильевском острове, а там шпионов целая улица… Дни пришлось проводить в публичной Библиотеке и заниматься философией. Положительно все выхвачены» [185] . Тяжелые жизненные условия бывших агентов и действующих революционеров были весомой причиной смены идеологического лагеря.
184
ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 2. Д. 30. Л. 113.
185
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 230. Д. 125. Л. 9.