Эксперимент

– Нет, Левиафан, это твоя голова и твои руки вредят людям.

Он улыбнулся, отошел от нее, сел за стол, осушая бутылку. Взяв из пачки сигарету, он затянулся сизым дымом.

– Лилит, прекрати колдовать надо мной, вызывая совесть или стыд. Я еще раз говорю, я давно распрощался с этим чувствами. Мне никогда не было жалко людей и не жалко сейчас. Для меня сложнее убить мышку, чем отца семейства. В моей иерархии мироустройства, некоторые вещи и природа занимают более важную и высшую ступень, чем глупый человек, который разрушает все вокруг себя, и, все равно в ближайшие лет сто, живя в таком темпе, вымрет. Так почему я должен жалеть то, что убивает ценных и дорогих для меня существ и вещи? Лилит, ты, вечно потерянная в поисках смысла во всем, скажи мне, ты видишь смысл любить и жалеть людей? Только ответь мне честно!

– Нет, не вижу. Но это не значит, что можно ходить и убивать всех подряд…

– Почему? Почему люди могут ходить и убивать все, что им под руку попадется, а я не могу истреблять все, что попадется под руку мне?! Что за дискриминация, Лилит? Ты вроде справедливая девушка. Так куда же сбежала сейчас от тебя логика и справедливость? Знаешь что, давай закроем эту тему! Не надо пытаться меня менять. Воспринимай меня таким, какой я есть. Ты не можешь измениться в двадцать три года, с чего ты взяла, что я могу и должен измениться в четыреста восемьдесят пять лет?

Лилит молча посмотрела на него и попыталась забрать бутылку, но он не отдавал ее.

– Хватит пить, я сказал! – прикрикнул он на нее.

Лилит удивленно уставилась на него, затем развернулась и пошла на кухню. Там из шкафчика она достала новую бутылку и пришла с ней назад, сев напротив Левиафана, попивая, также как и он, прямо из горла.

– Что с трупом делать? – спросила она, не смотря на него.

– Дай сюда бутылку! Труп – это не твоя забота! – грозно произнес он.

– Почему я должна отдавать тебе бутылку? – Лилит посмотрела на него удивленно, демонстративно, убирая подальше виски.

– Потому что ты слишком много пьешь по пустякам! А я не хочу, чтобы алкоголь влиял на твое здоровье! – разъяснил он.

– Да? Неужели? Когда я прошу не убивать людей, ты говоришь, чтобы от тебя отстали и прекратили указывать! – наигранно захлопала она глазами.

Левиафан поджал губы и сузил глаза.

– Лилит, я бы не советовал тебе злить меня…особенно в данный момент!

– А то что? – она подалась вперед, делая вид, что совершенно не боится его, – ты свернешь мне шею, как и Свеа?

– Нет…я просто отниму у тебя бутылку и разобью ее тебе об голову! – соврал он, нервно докуривая сигарету.

– Иди лучше с трупом разберись, со мной не надо разбираться, я еще пока живая! – Лилит отвернулась от него, встала и пошла на диван.

Когда она обернулась, Левиафана за столом уже не было.

Он вернулся только спустя час, с печальным лицом. Медленно подошел к Лилит и заглянул сквозь ее глаза прямо ей в душу.

– Скажи, что у меня сейчас галлюцинации нет …У тебя же на лице грусть и печаль? – съязвила Лилит, поворачивая голову в его сторону.

Он поднял на нее глаза и с его физиономии испарились эти два призрачных чувства, вместо них появилась злость и издевка.

– Милая, ты не могла бы помолчать? – приказывающей интонацией попросил ее Левиафан.

– Нет, Левиафан, конечно, я не могу сейчас помолчать! Понимаешь, мне не хочется сейчас молчать!

– Ну, тогда я тебе кое-что расскажу, после чего ты точно замолчишь! – гневно произнес он, бросая на нее яростные взгляды.

– Говори…

– Я убрал труп из комнаты, отнес его в лес и, там, устроил мини-похороны. На обратном пути, я вдруг вспомнил, что у него есть жена, которая могла знать, что Свеа пошел к нам. А это значит, у нас появился свидетель. Ты же знаешь, что делают со свидетелями? Насколько я помню, этих людей всегда уничтожали всяческими изысканными путями. Ну и так как я живу с человеком, изредка, сам следую человеческим законам и правилам, поэтому я решил действовать по всем канонам людской жизни. То есть, иными словами, я убрал лишнего человека в ее собственном доме. После совершения грязного дела, я услышал тихий шум в соседней комнате. Как ты думаешь, что я увидел там, когда вошел в комнату? Двух маленьких девочек. Нет, Лилит, нет, не смотри такими глазами, я же не совсем озверел, я не такой жестокий, как ты думаешь. Благодаря моей жалости и состраданию, я, конечно же, убил их потому, что слишком жестоко оставлять расти двух птенцов без родительской опеки. Ибо у них потом будет слишком агрессивное восприятие жизни. Подводя итог всего рассказа, мы имеем четыре трупа из-за твоей шуточки. Причем два из них даже не успели еще выучить слово «жизнь», не то что начать ее. Вроде ничего не упустил…Фух – Левиафан заморгал и перевел глаза на Лилит.

Она сидела совершенно шокированная исповедью (если это конечно можно так называть) вампира. Он поднял к потолку совершенно бесстыжие глаза и улыбнулся.

– Вот видишь, какой я нашел способ заткнуть тебе рот, хотя бы ненадолго! – воодушевленно воскликнул он.

– Мне надо побыть одной… – Лилит встала и вышла из комнаты.

Она лежала на кровати, глядя в окно, за которым яркое солнце, кроваво-красного цвета, садилось за горизонт.

– Я поражена…Левиафан действительно чудовище из морских глубин. Я сама мизантроп. Была бы у меня безнаказанность, я бы наверное тоже отправила пару, тройку людей в мир иной…Но убить ребенка – это уже слишком! Хотя, ребенок – промежуточная стадия между рождением и становлением олицетворением жестокости. Но кто дал нам право судить себе подобных? Я не хочу никого винить в сложившейся ситуации. Я даже могу понять душевный смысл поступка Левиафана. Для него мы, все люди, ничто и ему абсолютно неважно, сколько лет человеку – пять или сорок пять. По его мнению, перед смертью все равны, она не ищет и не отбирает людей из одной возрастной категории. Смерти, безусловно, плевать, кого вырвать из лап жизни, тем самым, спасая от зла, от мучений и от добра, а кого оставить умирать медленно и мучительно, в течение долгой жизни. Левиафан идеально исполняет роль смерти. Но есть разница, маленькая, но она как паскудная заноза, колит и колит. И разница эта в том, что смерть – бессмертна, а Левиафан может сам оказаться жертвой той, кого он умело пытается скопировать. Но забрать у жизни ребенка…Это мне кажется слишком, даже для госпожи смерти. В противном случае, количество детских смертей было бы приблизительно равно количеству взрослых смертей. Тогда получается, что тетка с косой имеет больше жалости, чем чертов вампир. И когда смерть вершит свое правосудие, она после не сидит, как Левиафан, и не паясничает. Видимо для него нет никаких правил, нет законов, нет условий о том, что смерть человека – не повод для насмешек, издевок и цинизма. Ему настолько наплевать на всю человеческую расу, и неважно в каком она состоянии, в зародыше или уже при смерти. Он ненавидит людей, прекрасно понимая, за что он их ненавидит. Для него мы все одинаковые, он не знает о том, что есть все-таки люди, которые беспокоятся о том, о чем и он. Я, как ни странно, могу понять его в этом. Если я за двадцать три года разочаровалась в людях, то я могу представить, как он разочаровался в нас, за четыреста восемьдесят пять лет. Но он совершает ошибку тем, что не хочет понять, что люди встречаются разные, полная противоположность толпе одинаковых. Он утратил веру в людей. Наверное, если бы я испытывала сплошной негатив от людей почти пять веков, я бы тоже перестала верить потому, что люди действительно ничего не делают для того, чтобы самим начать снова верить себе, в свои силы. Все мы сейчас стоим с опущенными руками потому, что по нашему собственному мнению, у нас нет сил бороться дальше. Но силы на самом деле есть. И как бы это прискорбно не звучало для Левиафана, наши силы и, вместе с ними, наше будущее – в наших детях! Ребенок – человеческий кишечник. Он также прекрасно впитывает всю новую информацию. И если человек хочет закидать свой кишечник калом и шлаками, то он и будет впитывать этот кал, без отвержено и безоглядно, так как у него нет мозгов. Но если человек погружает туда только свежие и хорошие идеи, то за таким ребенком будущее. Сложность заключается в том, что не все взрослые люди имеют ум, и они дают свои детям не то, что надо для впитывания потому, что сами безвозвратно тупы. Но все-таки дети – это идеальный план по спасению человечества в целом. И убивать детей – равносильно убийству собственного будущего. Но опять же, Левиафана это не касается потому, что он утратил свою человечность полтысячелетия назад. И взамен этого он обрел великую и нудную вечность, и поэтому у него нет будущего, независимо от будущего человечества потому, что вечность не имеет временного пространства. И в этом случае, я могу осудить его потому, что своими поступками он обрекает нас на гибель, при этом, как истинный эгоист, отхватив себе слегка мнимое бессмертие. Как же ему внушить, что дети – это будущая сила, которая может спасти от уже приготовленной для нас участи, хреновой участи. Как внушить обманутому человеку, попытаться дать еще один шанс людям? Как объяснить, что есть маленькая надежда, но с очень живым и сильным сердцем на то, что все может измениться в лучшую сторону? Ведь рано или поздно люди поймут, что детский мозг – есть белоснежный лист бумаги, и какой сценарий ты на нем напишешь, такой и будет исполняться. И лучше люди пусть задумаются об этом рано, чем поздно, потому что поздно может оказаться действительно поздно. Может, конечно, я слишком оптимистична, но мне кажется, что не все еще потеряно. Мы сможем изменить то, что уже натворили, точнее это смогут изменить наши дети, но по нашему сценарию, хорошо прописанному на их белом листке. И самое важное – надо писать этот алгоритм действий уверенным черным маркером, чтобы ни одна тварь не смогла в дальнейшем подтереть его и дописать что-нибудь свое.

Лилит и не заметила, как все ее рассуждения происходили не в ее голове, она говорила вслух. Так же, в комнате, рядом с ней, остался сидеть незамеченным, Левиафан, который прекрасно слышал весь монолог. Он даже чуть-чуть удивился внезапному появлению такого рода мыслей в голове Лилит. Видимо ее родители совершили ошибки в написании алгоритма, по которому ей теперь надо жить.

– Оказывается, у тебя интересные мысли бывают! – сказал Левиафан с иронией.

Лилит вздрогнула от его голоса, так как она не ожидала увидеть его рядом.

– Господи, Левиафан, я же сказала, что хочу побыть одна! – она встала с кровати и попыталась выйти из комнаты.

– Прошу минуточку внимания! – протяжным голосом проговорил Левиафан.

Лилит остановилась около дверей и безжизненно посмотрела на него исподлобья.

– Милая, случайно подслушав твои мысли, я принял кое-какое решение. Послушай меня внимательно и запомни то, что я сейчас скажу. Я обещаю тебе, слышишь, обещаю, что ни один ребенок не пострадает по моей вине, более того, если при мне что-то случится с каким-то дитем, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему.

Обещание, конечно же, звучало красиво и громко, но взгляд вампира говорил о некоем, только что сделанном одолжении, которое делать ему совершенно не хотелось.

– Хорошо, Левиафан, я запомню это… – Лилит вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь.

Левиафан посмотрел на неподвижный фантом Лилит перед дверью и снова лег, погрузившись в свои собственные мысли, побывав, хоть на секунду, в голове Лилит. Потому, что она забыла, что в этом доме нельзя было говорить вслух ничего. Что хотелось бы сохранить в секрете.

«Да, милая, ты права. В кои-то веки, ты права. Я действительно разочаровался в людях. И этот осадок такой сильный и сидит он так глубоко, что я вряд ли смогу его достать из себя. Я даже не буду пытаться это делать. Опять же, основываясь на твоих совершенно точно попавших в цель словах, я не верю людям и вряд ли когда поверю снова. Только знаешь, Лилит, тебе детей-то не жалко? Ты взваливаешь на них такое чертовски провальное дело, ты обрекаешь их расхлебывать то, что человечество творило не один год и даже не один век. Но вообще, идея-то хорошая. Дети действительно могут, но вот вопрос – смогут ли люди? Честно, милая, я сильно завидую тебе, завидую твоей выдержке и слепой вере в лучшее, и в неопознанные объекты, которые называются людьми, в радужный оптимизм. Ты, скорее всего, уже умрешь от старости и не сможешь увидеть то будущее, которое ты сейчас себе описывала. Но я тебе также обещаю, что через пару сотен лет, я приду на твою могилу и расскажу тебе, сработал твой план или нет. Милая, если он не сработает, мое обещание по поводу детей аннулируется, и они будут умирать и своей смертью и с помощью моих рук, как и взрослые. Если же он сработает, я клянусь тебе, что ни один человек больше не пострадает от моей руки. Я не могу верить людям, естественно включая и тебя, но я могу притвориться. А верить конкретно тебе – круче, чем плясать на лезвии ножа. Но я так же, как и ты хочу будущее…Мне же надо в каком-то вакууме прозябать свою вечность. Если людишки вымрут как динозавры, по своей глупости, в отличие от ящериц, которых грохнул не то метеорит, не то земля обозлилась и заморозила их, то мне будет очень скучно и нечего есть. Такая беспросветная перспектива меня совершенно не радует. Поэтому я притворюсь, что я верю тебе, а не людям потому, что люди сильны, когда надо сломать, а когда дело до ходит до ремонта… Вот тут-то и начинается: «голова болит», «денег нет», «времени нет»…О господи, Лилит, ты все еще так наивна и юна. Ну, о каком восстановлении планеты ты говоришь, если люди не могут восстановить, например, свою собственную квартиру? Они не могут взять свою попу в руки, сходить и купить клей, чтобы подклеить обои! Милая, ты понимаешь, что такое квартира, что такое планета, и что (заметь не кто, а именно ЧТО) такое люди и какую роль они играют в этом? Но я не буду раздувать свою мысль дальше, а то я сам себя переубежу и не буду притворяться верующим Фомой. Время…в этой ситуации, наш телепатический спор разрешит время. Жаль, конечно, что у тебя его нет, зато у меня его навалом. По правде говоря, я бы даже подарил тебе вечность, только для того, чтобы увидеть твое лицо, когда твоя, как ты ее назвала, маленькая надежда, рухнет. Я дал бы тебе вечность, чтобы увидеть, как чертово разочарование поглощает тебя и кидает в вечность недоверия, безразличия и бессилия, которые потом будут терзать тебя так, словно ты побывала в самом настоящем аду. Но я, конечно же, не буду дарить тебе столь совершенный подарок. А знаешь, почему он совершенный? Потому, что время может помочь тебе увидеть то, что ты так глупо и опрометчиво отказываешься видеть и понимать. Хотя, это особо-то и неважно потому, что я всегда буду знать, выиграла ты или с полным крахом проиграла. Самое обидное, я бы с удовольствием посмотрел через сотню лет, другую, на то, как ты будешь страдать, поняв, что в первую очередь, ты проиграла сама себе. Ты обманула себя глупой надеждой и верой в чертовых людей. А все потому, что когда-то ты не послушала доброго и старого друга Левиафана, который тебе всегда говорил, что человеческая раса не достойна веры! Но дело твое, играй одна с маленькой кучкой энтузиастов против всего населения планеты, против истории. Я желаю тебе удачи, Лилит. Сейчас я скажу очень искренне, я очень хочу, чтобы твои мысли оказались правдивыми и дееспособными. Правда, помоги, не знаю кто, тебе в этом нелегком деле. Ха-ха…Забавно, что ты пытаешься тягаться не только с себе подобными, но еще и со мной! Но вот этот негласный спор между нами – единственный спор, из которого мне хочется, чтобы ты вышла победителем!».