Экстренный контакт

Не-а. Мне это ни капельки не нравится.

— Эй! — Я пытаюсь снова, на этот раз мой голос немного громче. Немного нетерпеливей. Отлично, очень нетерпеливый. — Здесь есть кнопка обслуживания номеров, которую я должна нажать?

Возможно, «обслуживание номеров» — не самая удачная формулировка, но, может быть, она раздосадует кого-то настолько, что они обратят на меня внимание.

Увы. Никакого ответа. Я поворачиваю голову к двери, намереваясь направить свой голос в сторону людей, у которых есть ответы.

Это движение оказывается огромной ошибкой. Я чувствую боль, которую могу описать только как то, что мой череп разрушается сам по себе, а за ней следует волна тошноты.

— Боже...

Я снова зажмуриваю глаза от зеленого света, потому что совершенно уверена, что самое зеленое, что есть в комнате — это мое лицо. Глубоко вдыхаю через нос и молюсь, чтобы тошнота не усилилась и не перешла в приступы рвоты.

К счастью, после того, что кажется вечностью, тошнота отступает.

Урок усвоен, я не двигаюсь. Вместо этого начинаю осторожно копаться в своих мыслях, пытаясь отсортировать самые последние воспоминания.

Так, посмотрим, что у нас есть...

Медленно движущиеся туристы.

Посыпка из «Старбакса».

«Серебряные колокольчики».

Майкл. Мэтт. Мартин.

Митч!

«Рокеттс».

Такси.

Скрежет металла.

На этом все заканчивается.

— Вот черт, — бормочу я.

Единственное, что имеет смысл, это то, что я попала в аварию. Могу только предположить, что виноват кто-то другой, а не мой водитель, потому что нью-йоркские таксисты не устраивают аварии.

Должно быть, затуманенность моего мозга понемногу отступает, потому что я наконец сообразила пошарить по грубым, тонким как бумага простыням больничной койки в поисках маленького пульта. По длительному пребыванию отца в больнице я знаю, что рядом с его бедром всегда был пульт дистанционного управления, когда ему требовалась помощь.

А мне определенно нужна помощь. Помощь выбраться отсюда.

Ненавижу больницы. Я действительно ненавижу больницы на Рождество.

Мои пальцы касаются прохладного твердого пластика, и я долго нажимаю на самую большую кнопку, пока не слышу приближающиеся шаги. Несмотря на то, что подошвы ботинок резиновые, я все равно ощущаю раздражение в походке.

И это кажется необоснованным. Это я привязана к кровати в халате, оголяющем задницу, а они свободны и поэтому не могут дуться.

Шаги останавливаются возле моей кровати, и я открываю глаза.

— Наконец-то, — бормочу я, медленно поворачивая голову в сторону медсестры.

Внимательно осматриваю ее.

Я очень уважаю всех медсестер, правда уважаю. За время болезни отца я познакомилась со многими из них и знаю, что это неблагодарная, изнурительная работа.

А также знаю, что даже самые милые медсестры могут быть немного раздражительными в конце своей смены. И очень раздражительными в конце двойной смены.

— Когда вы сегодня начали работать? — спрашиваю я.

Она пристально смотрит на меня.

— Простите?

— Ваша смена. Сколько она длиться?

Женщина выглядит смущенной, сверяясь с часами.

— Я освобождаюсь чуть меньше чем через час. А что?

— Ваша первая смена? Или вторая?

— Первая. Дорогая, вам что-нибудь нужно?

О, с чего бы начать? Мне нужно объяснение. Поездка на такси домой. Моя одежда.

Мой телефон! Боже мой. Что, если я пропустила звонок? Звонок от Гарри?

— Мне нужен мой телефон. Пожалуйста, — быстро добавляю я, чтобы заявить о себе, как о хорошем пациенте.

Вместо ответа женщина изучает свой планшет, скользя взглядом между ним и подключенными ко мне аппаратами.

— Как вы себя чувствуете? Хотите пить? Голодны?

Ни то, ни другое. Но хотя тошнота все еще не прошла, головная боль усилилась, а по моему опыту, нет такой мигрени, которую не могла бы сгладить плотная, питательная еда.

— Я могла бы поесть. Но только не больничную еду, пожалуйста. При всем уважении, она отвратительна, и это только усугубит тошноту.

Она кивает.

— Никакой больничной еды, поняла. Почему бы мне просто не пойти и не заказать доставку, — говорит она. — Как насчет китайской кухни? Я бы не отказалась от яичного рулета.

— Хм. — Я поджимаю губы. — Суши? Немного риса может помочь моему желудку.

— Конечно, конечно. Сашими подойдет? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Отлично. Только без угря. И проследите, чтобы они не пытались втюхать соевый соус с низким содержанием натрия. Мне нравится высоконатриевый.

— Конечно! — говорит она. — Почему бы мне не пойти и не купить его самой, — говорит медсестра. — Мне же здесь больше нечем заняться.

Я благодарно улыбаюсь.

— Это так мило...

Наконец-то я замечаю ее насмешливое выражение лица, и моя улыбка сползает с лица.

Наконец-то до меня доходит.

— О, это был сарказм.

Женщина доброжелательно улыбается и похлопывает меня по плечу.

— Как насчет того, чтобы начать с хорошего желе?

Я пристально смотрю на нее. В желе нет ничего хорошего.

— Пожалуйста, скажите мне, что это тоже шутка.

— Вы должны признать, что сашими и желе практически одинаковой консистенции. — На этот раз ее улыбка шире. Более искренняя.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ.

— Мой телефон. Пожалуйста?

— Не могу! — Кажется, ее голос становится все более веселым, чем дольше она здесь находится, как будто ее настроение немного улучшается каждый раз, когда ей удается отклонить одну из моих просьб.

— Вы уверены на счет желе, — продолжает она. — У нас есть вишневое, апельсиновое, лимонное. И мой личный фаворит — голубое.

Боже правый.

— Голубой — это не вкус, — вынуждена заметить я.

Медсестра не отвечает, и я смутно улавливаю, что в палату входит кто-то еще. На этот раз не резиновые подошвы, а резкий, тяжелый стук мужских туфель. Шаги сопровождаются не скрипом больничной машины, а плавным перемещением дорогого чемодана. Прочные колеса.

А еще запах. Запах, который вытесняет больничный запах. Вообще все запахи.

Свежий. И в то же время пряный. Мужественный.

Я начинаю чувствовать нарастающую панику, которая вытесняет мое раздражение на медсестру, головную боль и даже беспокойство из-за пропавшего телефона.