Экстренный контакт

И все же я делаю все возможное, чтобы сохранить ложь. Вскидываю подбородок и бросаю на Тома презрительный взгляд.

— Да. Серьезно. Новый любовник. Очень мужественный.

— Угу, — говорит Том, придвигаясь ближе к кровати. — Лучше описать его как... мясистый.

Черт побери.

— Не будь странным, Том.

Моя отговорка не срабатывает. Не то чтобы я на самом деле этого ожидала.

Том на секунду закрывает лицо обеими руками, а затем медленно опускает их вниз, выглядя измученным и раздраженным.

— Кэтрин, мы оба знаем, что твой Джоэл — это кактус. Почему у тебя до сих пор эта штука?

— Ты сказал, что я не смогу сохранить ему жизнь. Я хотела доказать, что ты ошибаешься. Это то, ради чего я живу.

— Потрясающе. Рад видеть, что ты перестала быть самым упрямым, гордым и нелепым человеком из всех, кого я знаю.

Я игнорирую это и протягиваю руку, чтобы потрогать повязку на спине. До того, как доктор заговорил об этом, все мое внимание было приковано к пульсирующей боли в голове. Но теперь, когда знаю о порезе, это все, о чем я могу думать. Я хочу знать, с чем имею дело, раз уж мне придется самой о себе заботиться.

Через мгновение разочарованно вздыхаю и опускаю руку, потому что не могу до нее дотянуться. Для женщины, решительно настроенной на самодостаточность, повязка буквально не могла оказаться в худшем месте.

Том внимательно следит за каждым моим движением, и мне это ни капельки не нравится. Я хмуро смотрю на него.

— Что ты до сих пор здесь делаешь, Том? Разве тебе не нужно успеть на самолет? Домашние зефирки, которые нужно сделать, знаменитый болоньезе твоей мамы на двадцать третье декабря, который нужно съесть?

Он удивленно вскидывает подбородок.

Да. Я помню. Не хочу помнить ничего из этого. Но помню.

Том, видимо, тоже все помнит. Даже название нашего кактуса. Что не совсем работает в мою пользу. Хуже осознания того, что мне некому позвонить, может быть только осознание этого Томом.

— Так какой у тебя план, Кэти? — спрашивает Том, немного настороженно.

— На самом деле тебя это не касается, не так ли? — говорю я. — Уже очень давно. Именно так, как ты хотел.

Его глаза вспыхивают от гнева.

— Это несправедливо.

Может, и так. Но у меня слишком сильно болит голова, чтобы затевать этот разговор сейчас. Или вообще когда-либо.

— Как насчет Айрин? — спрашивает Том.

— Хорошая идея, — быстро говорю я, ухватившись за нее. — Я позвоню ей, как только получу свой телефон, и она сразу же приедет. Пока!

— Вот только, — говорит Том, нахмурившись, — она всегда ездит в Бостон на праздники, чтобы навестить свою дочь.

Я устало откидываюсь на подушки.

— Ненавижу твою память.

— А что насчет Аны? — спрашивает Том.

На мгновение я чувствую вспышку надежды. Моя лучшая подруга с юридического факультета живет на Лонг-Айленде. Это не близко, но она обычно приезжает на праздники, и я знаю, что она приедет за мной в город, если будет очень мне нужна.

А она мне очень нужна.

У меня замирает сердце, когда я вспоминаю, что в этом году Ана с родственниками поехала в европейский круиз на праздники.

Прежде чем успеваю придумать убедительную ложь для Тома, возвращается медсестра и протягивает пластиковый пакет.

— Нашла!

Я тянусь к пакету, узнавая одежду, которая была на мне раньше, и, что более важно, свой телефон. Я сразу же начинаю шарить в поисках устройства, но останавливаюсь, когда моя рука натыкается на разорванную черную ткань.

— Хм... — Я вытаскиваю лоскутки. — Что случилось с моим бюстгальтером?

Медсестра поджимает губы и берет бюстгальтер из моей руки, изучая его.

— Иногда парамедикам приходится его разрезать.

— Разрезать? — Я уставилась на нее. — А что, застежка была слишком хитрой? И они использовали мачете?

Том подносит руку ко рту, чтобы скрыть смех, и я прищуриваюсь на него.

— Над чем смеешься? Насколько я помню, ты не был мастером в этих делах.

Он потирает лоб, выглядя озадаченным.

— Слушай. Кэтрин. Если ты хочешь, чтобы я ушел, просто скажи.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — говорю я и говорю искренне. Когда он так близко после всего этого времени... Это навевает мысли о всяком дерьме, с которым я не могу справиться. Не сейчас. Никогда.

Том долго изучает меня, затем кивает.

— Хорошо, Кэтрин. Ладно.

— Наконец-то, — говорю я с притворным облегчением, стараясь не обращать внимания на то, что с его уходом я останусь в больнице совсем-совсем одна. На Рождество.

Медсестра бросает на Тома разочарованный взгляд, и все ее грехи с желе мгновенно прощаются за то, что она встала на мою сторону, хотя я явно только что попросила его уйти.

— Может быть, вы подождете еще несколько минут, пока сюда не придет кто-нибудь другой? — говорит медсестра.

Том колеблется.

— Я и так рискую опоздать на самолет...

Чувство вины вспыхивает при осознании того, что я перевернула его планы на отпуск с ног на голову, и поскольку чувство вины никогда не пробуждало во мне лучших качеств, я перехожу к обороне.

— Вот что вам нужно знать о Томе, — говорю я, делая вид, что обращаюсь к медсестре, хотя все мое внимание приковано к бывшему мужу. — Каждый его поступок соответствует плану. Это не просто рейс, на который он должен успеть, это рейс, который он, вероятно, забронировал еще два года назад. Он не может допустить, чтобы старушка я выбила его из графика.

— Вот именно, — огрызается он. — Ты уже достаточно натворила на моем веку.

Ай.

Я заслужила это, потому что вела себя как стерва. Но все же.

Медсестра открывает рот, но Том бросает на нее взгляд.

— Послушайте, Кэтрин не хочет, чтобы я был здесь. И вы не смогли бы заплатить мне достаточно, чтобы я остался.

— С чего бы кому-то платить тебе? — отвечаю я.

Том смотрит на мой разорванный лифчик, все еще болтающийся в руках медсестры.

— Можно мне его взять?