Экстренный контакт

— Понятно. — Горби кивает. — Кэтрин? Что ты чувствуешь по этому поводу?

Мы с ним оба смотрим на нее.

Она фыркает.

— Ничего.

— Ну же, Кэтрин. — Тон Горби слегка укоризненный. — Мы ничего не добьемся, если не разберемся со своими чувствами.

— У меня их нет. Спроси кого угодно.

— Не надо, — тихо говорю я ей, прежде чем успеваю подумать об этом. — Не делай этого. Не притворяйся, что ничего не чувствуешь. Только не со мной. Кэтрин, ты хочешь знать, почему я не сделал тебе предложение...

— Подожди. Остановись.

В ее приказе звучит отчаяние, которого я не понимаю. А мне нужно понять.

— Почему?

— Пожалуйста, Том. — Ее голос теперь спокойнее, но такой же твердый. — Давай сосредоточимся на будущем. Чтобы мы оба могли просто... двигаться дальше.

— Я думал, мы должны смириться с нашими чувствами? — Я говорю с улыбкой, пытаясь заставить ее улыбнуться в ответ.

Кэтрин не улыбается.

— Послушай. Я не для того рвала задницу, чтобы доставить тебя домой к сочельнику, чтобы ты мог погрязнуть в воспоминаниях. Хорошо?

Я ничего не говорю.

— Горби? Разве ты не согласен? Что Тому нужно сосредоточиться на том, чтобы жить дальше? — Это скорее приказ, чем вопрос, и наступает напряженная тишина, прерываемая только тем, что Горби делает последний большой глоток своей содовой.

В кабине тишина, только наш водитель блаженно смакует напиток, прежде чем заговорить.

— Ну, понимаете, мне неприятно не соглашаться с такой милой леди, но...

Кэтрин снова наклоняется вперед и бросает на водителя убийственный взгляд.

— Горби!

Я улыбаюсь, потому что это тот же тон, который она использует с упрямыми свидетелями, непокорными клиентами и адвокатами. Это работает в зале суда, работает и здесь, потому что Горби прочищает горло и кивает.

— Итак, Том, — говорит Горби. — Противостояние призракам — это хорошо, но мы не можем жить прошлым. Видишь разницу?

— Я не...

— Ты подготовил свое предложение? — продолжает Горби. — Давай потренируемся в этой области.

— О, да, давайте, — радостно восклицает Кэтрин, резко меняя амплуа, теперь, когда я оказался в центре внимания, и она может полностью увернуться от эмоциональных вопросов.

— У меня все в порядке, — говорю я немного отчаянно. — Я уже много раз прокручивал это предложение в голове.

Горби горестно качает головой.

— Не сработает. Когда произносишь вслух, получается по-другому.

— Правда? — огрызаюсь я, немного устав от Горби и его непрошеных советов, которые задевают те места, где я не хочу капаться. — Кто сказал? Опять доктор Фил?

— Не будь ворчуном, Том, — говорит Кэтрин. — И он прав. Ты же знаешь, я всегда репетирую свои заключительные речи вслух.

— Это другое. — Я смотрю на часы. Осталось три часа. И никакого пути к отступлению.

— Не совсем, — настаивает она. — Разве Лоло не заслуживает большего, чем какая-то никудышная, спонтанная болтовня?

Она не добавляет «как было со мной», но мне интересно, думает ли она об этом. Отчаянно надеюсь, что это не так. Надеюсь, что она понимает...

— Давай же, Том, — говорит Горби. — Представь, что нас здесь нет, и ты опускаешься на одно колено перед Лулу.

Ни Кэтрин, ни я его не поправляем.

Я закрываю глаза.

— Если я буду заниматься этой ерундой с репетицией предложения, я хочу получить кое-что взамен. Час молчания.

Горби отхлебывает свой напиток.

— Хм. Думаю, это возможно. Кэтрин?

— Конечно, я могу с этим справиться. — Она делает жестикулирующее движение рукой. — Приступай, Том. Делай предложение.

Не могу поверить, что думаю об этом, но перспектива молчания в конце слишком заманчива.

Я прочищаю горло.

— Ладно, Лоло. Мы встречаемся уже почти год. У нас были хорошие времена. Мы хорошо подходим друг другу...

Кэтрин притворяется, что засыпает.

— Боже правый, Том. Хочешь, чтобы она сказала «нет»?

Прежде чем успеваю ответить, в разговор вступает Горби. Кто бы сомневался?

— Это должно быть романтично, Том.

Я прижимаю большие пальцы к глазницам.

— Серьезно, Горби?

— Вот. — Он крутит ручку радиоприемника, пока не находит песню, которая ему нравится. — Это поможет. Настроит тебя на амурный лад.

Кэтрин кивает.

— Амурный лад, — повторяет она.

Баллада Глории Эстефан «Рождество твоими глазами» заполняет крошечную кабину. Я почти желаю, чтобы произошла еще одна автомобильная авария.

— Ну же, Том. Не стесняйся.

Я делаю глубокий вдох. Чем быстрее закончу с этим, тем быстрее получу свой час тишины.

— Ладно, Лоло. У моей семьи есть очень важная традиция в канун Рождества...

Кэтрин быстро опускает взгляд на свои руки, и я смотрю на нее.

— Эй, если это...

— Нет, нет. — Она поднимает глаза и снова улыбается. — Я в полном порядке. Чего не скажешь об этом предложении. Хочешь, чтобы я погуглила идеи предложений? Просто как запасной сценарий?

— Хорошая идея. Никогда не будь слишком гордым, чтобы просить о помощи, Том, — говорит Горби. — Кстати, о...

Он протягивает мне пакет «Доритос» с сыром, который я со вздохом открываю и отдаю ему обратно.

— Знаешь, — говорит Горби, хрустя чипсами. — Думаю, проблема в том, что ты просто разговариваешь с воздухом. А не с реальным человеком. Почему бы тебе не потренироваться на Кэтрин?

— Мы уже делали это однажды. И все закончилось не очень хорошо, — бормочу я.

— Нет, нет, он прав! — взволнованно говорит Кэтрин, дергая меня за мочку уха, пока я не поворачиваюсь к ней лицом.

Она распушивает волосы и хлопает ресницами.

— Вот. Представь, что я Лоло. Нет, нет, подожди... Могу поспорить, что мои сиськи больше, чем у нее.

Кэтрин пытается сплющить грудь ладонями.

— Хорошо, теперь вперед.

Глория допевает последние ноты своей песни, и радиостанция переключается на другую праздничную песню, и не на что-то безопасное и занудное вроде «Бабушку сбил северный олень», а на призрачные начальные ноты песни Дэна Фогельберга «Старое доброе время».

Проклятье. Горько-сладкая ностальгия этой песни всегда проникает в меня, и она делает именно то, что задумал Горби, перенося меня в другое русло, где есть только я и женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни.