Экстрим на каникулах

– Знаю, но мы с Соней поменялись. На вторник у меня талон к стоматологу.

Следователь кивнул.

– Что ж, Алевтина, спасибо, ты можешь идти.

Прежде чем встать с кресла Алька немного поколебалась, исподлобья посмотрела на Огнищева, после чего резко встала и выбежала в приёмную. У неё горели щеки, в горле стоял ком, требовалось немедленно умыть лицо холодной водой. Алька побежала в туалет.

В половине второго мы возвращались домой.

– Кто-нибудь видел, когда ушла Алька? – спросила Люська, пнув ногой жестяную банку.

– У нас физра последним уроком была, Алька редко на ней появляется.

– Может, зайдём к ней?

– Я не против, – Алиска посмотрела на меня. – Глеб, ты как?

– Пошли, – мне было всё равно, куда идти. Настроение отвратное, сидеть дома в четырёх стенах в таком состоянии строго противопоказано.

– Варвару убить пытались, – в сотый раз проговорил Димон. – Капец! До меня ещё это не дошло, не могу осознать.

– Такая же фигня, – согласилась Люська. – Попытка убийства в школе – обалдеть!

– Я еле до конца уроков досидела, – призналась Алиса. – В туалет было страшно заходить.

– Да брось, или думаешь, убийца до сих пор в школе?

– Всё равно страшно.

– А семья у Варвары есть?

– Муж и, по-моему, дочь, вроде уже взрослая.

– Жесть! Пытались замочить в своём же классе.

– По-вашему, убийцу найдут? – Алиса остановилась и смотрела на нас с вызовом.

– Думаю, да, – протянул я.

– Да никого они не найдут, Глебыч. Не доверяю я нашим органам.

– С чего вдруг?

– Не знаю, не доверяю и точка, – ответил Димон.

– Я с Димкой согласна, – кивнула Люська. – Ну, вот у Альки отца убили, и что, нашли этих подонков? Нет, конечно. И не найдут, а потом дело закроют и на полочку в архив отправят. Убийца на свободе, ходит среди нас по улицам, ест в кафе, ездит в метро. Эй, Глеб, куда зарулил, Алькин подъезд прямо.

– Задумался.

Алевтина открыла дверь практически сразу. Понуро опустив голову, она пропустила нас в прихожую, дождалась, пока Димон хлопнет дверью и как-то уж очень по-обыденному, сказала:

– Ребят, Варвару Витальевну ранила я.

Первая мысль – шутка. Неудачная, жестокая, нелепая и безрассудная шутка. Но глядя на бледную Альку, видя её перепуганное до полусмерти лицо, мелькавший в глазах страх, мысль о шутке начала постепенно вытесняться.

Ни пророня ни слова, Аля пошла в комнату, мы, как загипнотизированные, двинулись за ней.

На письменном столе, том самом, за которым она делала уроки, читала-писала, учила, лежал прозрачный полиэтиленовый пакет. Внутри пакета мы увидели перепачканный кровью нож. Да и сам пакет был вымазан кровью.

Я сразу узнал нож нашей биологички, именно этим ножом она часто резала тортики с которыми после окончания уроков любила пить чай в лаборантской.

Димон схватил Алю за плечи, начал трясти.

– Ты что, офонарела?! Что ты наделала, дура!

– Я не хотела, – по щекам Алевтины потекли слёзы. – Сама не знаю, как так получилось.

– Почему, ты это сделала? – Алиса была вынуждена сесть на край кровати, у неё подкашивались ноги.

– Не знаю, – заплакала Алька. – Я ничего не помню.

– Да тебя теперь…

– Дим, погоди, – я взял Альку за руку, посмотрел ей в глаза. – Что, значит, не помнишь?

– Я не ответила на тестовые задания, потом поменялась с Соней дежурствами, зашла в лаборантскую, взяла свой листок, и вдруг в лаборантской появилась Варвара. Она стала меня оскорблять, вспомнила отца, говорила, что я пошла по наклонной.

– И за это ты пырнула её ножом?

– Нет, – Алька замотала головой. – Помню только, как выбегала из класса, как спускалась по лестнице, потом… улица, мой подъезд, дверь и кровать. Я легла спать.

– Состояние аффекта? – тихо спросила у меня Люська.

– Да какой аффект, не резала она никого.

– Как не резала? – в один голос спросили Люська с Алевтиной.

– Ты сама говоришь, ничего не помнишь, а раз не помнишь, зачем на себя наговариваешь.

– Глебыч, ты её выгораживать собрался, – нахмурился Димон. – Не-е, так дело не пойдёт. Вы как хотите, а я умываю руки. Эта ненормальная пыталась грохнуть училку, и я с ней связываться не собираюсь, потом еще, как соучастника в колонию отправят. Я сваливаю отсюда.

– Дим, я с тобой, – Люська посмотрела на Альку и выдавила: – Советую тебе пойти к следователю.

– Стойте! – крикнул я. – Димон, Люсь, какая колония, какой следователь, кого вы обвиняете, посмотрите на неё, это же Алька. Алька Нефёдова.

– Мы в курсе как её зовут, но мы слышали признания и видим окровавленный нож.

– Нож Варвары, – согласился Димон.

– Глеб прав, – на мою сторону встала Алиса. – Не могла Аля убить Варвару.

– А нож? – едва слышно спросила Алевтина.

– Что ты заладила, нож-нож! Он есть, согласен, но это ни о чём не говорит.

– Хорошенькое дело, – хмыкнула Люська, – Дим, ты слышал, оказывается окровавленный нож совсем не улика.

– Люсь, умолкни.

– А ты мне рот не затыкай, если вам с Алиской нравится отстаивать права убийцы, пожалуйста, флаг в руки, а мы уходим.

– Ты можешь помолчать? Сядь, дай с мыслями собраться, поймите, здесь очень много нестыковок. Очень!

– Например?

– Например, если Алька действительно пырнула Варвару, зачем она показала нам нож и призналась в содеянном?

Люська вытянула губы трубочкой.

– Раскаялась. А тем более она не помнит, как орудовала ножом, склероз разыгрался.

– Не забывай, что существует презумпция невиновности.

– Глебыч, не надо только здесь ля-ля, презумпция невиновности, пятое, десятое. Хорошо, предположим, я на минуту готов тебе поверить, тогда объясни мне, только объясни популярно, как здесь оказался нож?

– Да, Глеб, давай блесни красноречием, мы ждём, – язвила Люська.

Выдержав паузу, я обратился к Алевтине: