Экзамен-2

У нас всё это происходит на кухне. Там чистят, нарезают, жарят, варят, обеспечивают конечный продукт — и его уже приносят в столовую. У хаарши же на кухне происходит только подготовительный процесс. А вот окончательное формирование блюда каждый делает сам. И процесс этот занимает не пять минут, а все двадцать (а некоторые и в полчаса не уложились). При этом хаарши настолько сосредоточены и увлечены, что напоминают швею или токаря за изготовлением особо сложной детали. Они что-то куда-то всовывают, укладывают, поливают, посыпают, наваливают… При этом еда часто меняет цвет, температуру и запах. Хашеп увлечена не меньше других, и я впервые вижу свою милую лису в домашних условиях. Ну, что ж… Если вот это — то, к чему она привыкла дома, то там, в челноке, действительно, обходилась минимумом. Однако, пока они готовят, у меня остынет! Начать, что ли есть?

Как только я открыл крышку и взял палочки, ко мне тут же обратился сам жрец.

— Как ты доехал, чужой?

— Благодарю… Плохо.

— Что ты имел для плохого настроения?

— Я видел казнь раба.

Некоторое время было тихо, только бряцали и звенели многочисленные столовые приборы.

— А вы своих рабов не наказываете?

— У нас нет рабов.

Жрец величественно перевёл взгляд на Хашеп. И та тут же ответила:

— Да, Хаал. У них нет рабов. Они сами рабы.

Я чуть не подавился лапшой. Горячее же! А тут такие заявления?

— Чего? — воскликнул я по-русски. — Почему это мы рабы?

— Вы рабы собственных механизмов, — спокойно ответила Хашеп по-английски.

Я не нашёлся что ответить. Ибо с какой-то стороны — правда.

— Значит, вы наказываете себя? — поинтересовался жрец и сунул в пасть очередной кусок. Очевидно, беседовать с набитым ртом здесь не только не нарушало приличий, но было чем-то вроде традиции. Потому что пока я не взялся за палочки — никто со мной не заговаривал.

Кстати. Остальные хаарши, присутствовавшие за обедом, внимательно прислушивались, но никак не вмешивались.

— Мы не наказываем себя, — я судорожно пытался вспомнить английские слова и не потерять смысл. — Мы… просто живём. Общаемся, дружим, враждуем. Иногда воюем. Я не знаю, как это происходит у вас, но думаю, что точно так же. Давно и у нас были рабы. Потом оказалось, что это не… неправильно. Неэффективно. Мы отказались от рабства.

— А что вы делаете с теми, кто не может и не хочет думать сам?

Я смутился. Мне показалось, что намёк был на меня.

— Мы их учим. Объясняем, что это неправильно.

— Мы делаем то же самое, — немедленно откликнулся жрец.

— И совсем не то же самое! Мы учим… правильно! Чтобы люди поняли. А у вас… Очень, очень жестокий мир.

Надеюсь что слово violent жрец поймёт правильно. Он владеет английским куда лучше меня.

— Наш мир ровно таков, каков он есть. Он ничуть не более жесток, чем любой другой. И ваш мир, как мне кажется, даже более жесток.

— А вот этот раб, почему его никто даже не попытался спасти?

— Спасти? Мальчик, у тебя странные понятия о спасении. От чего? От того, что он уже совершил?

— Нет, от того, что с ним сделали!

— Но если его освободить от ответственности, он будет делать это снова! Ведь казнят по необходимости! И ты говорил про обучение! Это у вас так учат?

— А что он сделал?

— Ты не знал, что он сделал, но собираешься спасать?

— Он мучился! — я упрямо поджал губы. — И это было жестоко! У вас очень жестокий мир.

— Мир вообще жесток. А ты не удивляешься, что Хаашеп знает так много языков в таком возрасте?

— Ну... Удивляюсь.

— А знаешь ли ты, как этого удалось добиться?

Мы оба перевели взгляд на бурую хаарши, но та лишь облизнула кончик носа.

— Я так понимаю, что это было жестоко и больно?

— Очень, — подтвердил жрец. — Очень? — спросил он у Хашеп.

— Хаал, я не могу ответить на твой вопрос.

— Почему?

— Он не мой ученик. Он мой любимый. Я не могу.

Я воочию увидел, как «глаза потемнели от гнева». Казалось, жрец сейчас её убьёт, но сдерживается из последних сил. А Хашеп отстранённо смотрела куда-то в стену, часто моргая. Наконец жрец оторвал от неё взгляд, как будто прятал кинжал в ножны. И на меня посмотрел уже спокойно.

— В вашем мире Хаашеп заразилась пустой болтовнёй. Трепаться — много силы не надо.

— В нашем мире, — вступился я за любимую, — были волшебники, которые силой слова меняли мир.

— Тоже много ума не надо. Вон, наши злословы поговорили — и открыли доступ к вам.

— Злословы? То есть, наш мир открыли со зла?

— А что, похоже, будто он несёт добро?

Я задумался. Очень уж сложный он человек… эээ… то есть, хаарши, этот отец Хашеп. Немудрено, что его так хотели пришлёпнуть. Но он и не ожидал от меня ответа.

— Эти мудрецы решили расправиться с вершителями, призвав на них демонов. Может, их задумка и увенчается успехом. Но вершители пока что изыскивают максимум удобства и пользы из этого общения. Как и положено хорошим вершителям. Но ты, демон, соблазняешь мою дочь. К худу ли, к добру ли, это так. Мы попытались спасти её, отправили к вам, но удалось ли? Ведь она попала к тебе. Не лучше ли тебе её оставить?

Я почувствовал спазм в животе. Никогда в жизни я не думал о том, что могу оказаться злом для Хаш. А она… Она так же спокойно смотрит. Боже, как она терпела отца всю жизнь? Я бы повесился от такого «родителя».

— У вас очень жестокий мир, — я всё ещё был под впечатлением сегодняшнего дня.

— У вас ничуть не лучше, поверь мне! — когти коснулись волос и пробежали по вискам, потом по щеке. — Просто он непривычный. Думаешь, мне в вашем мире было легче?

— Не представляю, — я погладил пушистую руку и прижался к ней щекой. Ощущение непередаваемое, и с женщиной невозможное. — Возможно, что ты права. Может быть, действительно, надо просто привыкнуть.

— Не надо, милый! Папа всё правильно делает. Тебе будет очень тяжело, но ты это и так знаешь. А привыкать — не надо. Всё образуется, как-нибудь да получится.

Я ухватил Хаш за талию и втащил на себя.

— Лисонька ты моя пушистенькая… Давай сегодня не будем заниматься сексом?

— Всё правильно, любимый мой. Эту неделю я для тебя недоступна. Так и есть.

— Почему?

— Буду проходить очищение.

— От меня?

— Именно.

Я срочно захотел обидеться. Точнее, скажи Хаш то же самое ещё утром или вчера — и обиделся бы! Надо же, какие мы нежные! Как трахаться с человеком — так это мы первые, а потом, значит, мы грязные! Но сегодня случилось слишком много такого, что заставило срочно пересмотреть свои взгляды. А Хаш ещё и подтвердила всё это словами.