Экзамен для гуманоидов

— Порядок, Санечка. Его зовут — Абсолютный Мировой Порядок. Тот миг, в котором вы почти застряли. Звенящая на единственной ноте, освещенная мертвым недвижимым светом, холодная, без запнувшейся о время энергии, Стабильность. Паша прав, ты трижды гений, я могу с этим согласиться, но без оглядки на твое легкомыслие. Поставив эксперимент на себе, ты рискнул проникнуть туда, где не побывал даже Одиссей, шляясь по Аиду. Это место глубже — место между мгновениями, трехмерное, как ты выражаешься, пространство. Пространство без времени, только с тремя осями координат. Место неприятное даже для давно освоивших Вселенную цивилизаций. Сюда не заглядывает никто, по крайней мере осознанно. Хозяином здешних мест является единственный и неповторимый Порядок. Что это за сущность — неизвестно, но в том, что он есть, сомневаться не приходится. Больше в замершей Вселенной обитать не способен никто. Жизнь это почти хаос, а не натянутая неподвижность. Здесь интересно побывать на экскурсии, но жить невозможно. Порядок, естественно, имеет на этот счет особое мнение и его навязчивое гостеприимство до сих пор приносило заглянувшим сюда умникам одни неприятности. Конечно, если смотреть в корень, то становится понятно, что мыслящее существо не может принадлежать такому миру целиком, его родина не здесь, но он выбрал это место как наиболее ему приятное, так что же осуждать воробья за пристрастие купаться в пыли? Каждому свое. Только у Порядка есть данные, как говорится, к такому спорту, а у остальных обитателей Вселенной таких данных нет. Однако он почему-то считает, что может поделиться своими способностями или ему просто скучно. В общем, попав сюда, приходится держать ухо востро, иначе — можно застрять между мгновениями навсегда. Вот такой парадокс: когда человеку предлагают проиллюстрировать термины добро и зло при помощи хаоса и порядка он выбирает порядок-добро, а если вдуматься, то все оказывается совсем наоборот…

— Я что же, сделал глупость?

— Нет, ты просто поспешил. Твой «искривитель» примитивен, и создаваемое им поле не стабильно. Оно, как кучевые облака при сильном ветре, то сгущается, то истончается. А рано или поздно в нем появится просвет. И тогда…

— И тогда мы станем частью Абсолютного Порядка, вмуруемся в мгновение и исчезнем из расширяющейся Вселенной навсегда… Так?

— Да.

— Ты предлагаешь выйти из игры и повернуть назад?

— Другого варианта нет. Поле твоего «искривителя», как воздушный шарик. Если сделать в нем маленькую дырочку — проколоть, то он громко лопнет и порвется на куски, а если его развязать, то давление в нем уравняется с наружным постепенно — и его можно будет снова надувать. Если ты отключишь свою установку постепенно, то корабль выйдет в обычное пространство без всяких проблем, а в случае локального прорыва оберегающего нас поля внутрь корабля проникнет безвременье, и «Ермак» навсегда станет частью Вселенной Порядка…

— Нет вариантов? Кто это сказал? Ты? А что ты смыслишь в физике? Ты, гостья из прошлого?! — с нарастающим раздражением сыпал вопросами Афанасьев. — Я не верю тебе, но если ты и права, то я не поверну назад! Я усовершенствую «искривитель», и плевал я на твой Порядок!

— Напрасно, — глаза Лены стали печальными. — Напрасно ты упорствуешь. Я предвижу твою гибель в будущем. Ты не успеешь ничего усовершенствовать. Поле прорвется через двенадцать биологических часов. Выйди из безвременья, подумай хотя бы о других!

— Нет, Леночка, — постепенно обретая свое обычное спокойствие, ответил Афанасьев. — Я успею, и все, тобою предсказываемое, не состоится. Как я понимаю, такое изменение будущего здесь возможно, раз ты пытаешься меня переубедить? Что там подсказывает инопланетный опыт? А другие… они добровольцы, муза, а я их командир. Пройдя со мной весь путь, они могут погибнуть, а могут спастись. Вернувшись с полпути назад, они погибнут без альтернативы — погибнут морально. Как погибли обманутые инопланетянами первые космодесантники. Они будут до конца своих дней бродить по кабакам и доказывать собутыльникам, что жизнь дороже чести и веры в себя, а по ночам они будут рыдать в подушку, пытаясь вырвать у прошлого тот миг малодушия, в который я, заметь, не они, а я струсил и решил спасти жизнь им и себе. Вырвать, чтобы растоптать потому, что изменить его сил у них уже не будет.

— Что ж, будь по твоему, — Лена вздохнула. — Жаль терять тебя снова. Но пока мы живы, я буду помогать во всем. Начну прямо сейчас. Дело в том, что полного прорыва поля для фиаско нам и не нужно. Истончения поля уже будут влиять на экипаж и приборы самым странным образом, а сгущения теоретически должны эти проблемы снимать, но исправить их последствия сами по себе они не смогут.

— Мы будем начеку…

— Тогда удачи, Санечка…

17 Из текущего рапорта в разведку Мобильного Флота

…К сожалению, результат положительный. Земляне вышли в элементарное пространство, хотя и немного другим способом… На борту, кроме вспышек насилия в связи с действиями неизвестных, чувствуется нестабильность временного поля… Вероятность встречи со Стражем возрастает… да охранит их от этого Великий Клайр…

А.

18 Афанасьев А. Н., враг Мирового Порядка

— Я хочу, чтобы вы отправили этот груз в первую очередь! Как хотите, но через два дня коробочка должна стоять на складе нашего института, обклеенная бирками карго или ручной клади, меня не волнует! Я достаточно ясно выражаюсь?

Субъект, представленный мне, как новый начальник нашего транспортного отдела, промокнул цветастым платком потную лысину и кивнул. Я сердился потому, что мы совершенно выбились из графика, и выправить положение могло только чудо. Собственно, никто меня особо не подгонял, но четкость исполнения плана дисциплинировала, а для работников старой закалки это имело принципиальное значение. Гоша почему-то предпочитал иметь дело именно с такими кадрами: пронырливыми и живучими, но только когда они попадают в поле зрения начальства. Ему-то что, он сидит в своем кабинете и выслушивает доклады, а я должен носиться по континентам и подпинывать агентов, закупающих не освоенное отечественной промышленностью оборудование. Нет, я мог бы доверить это кому-нибудь другому, например, Олегу, но у него тоже дел невпроворот, как и у всех сотрудников. Так что путь мой лежит из одного аэропорта в другой без нытья и отдыха и так до самого старта «Ермака». Охрана от усталости бледнеет и теряет бдительность, все три смены пилотов спецрейса зевают и трут воспаленные глаза. Работа на износ. Вот улечу, тогда и отоспитесь, парни, а пока… Кружится голова. Мне и самому неплохо бы отдышаться где-нибудь на лазурном побережье… Нет, не пойдет, но присесть и выпить чашку ненавистного кофе необходимо. Какую по счету, седьмую или восьмую за утро? Не важно…

— Оплатите немедленно, — приказал я, до треска сжимая телефонную трубку. — Если бухгалтер не подписывает, увольняйте его, принимайте на работу нового и оплачивайте!

Нервы уже не выдерживают. Я же ученый, а не снабженец! Но тот, кто не может организовать рабочий процесс — работает сам. Все верно, только я организовать могу, а работать приходится не меньше. Парадокс…

— Кто такой Завьялов? Я вас спрашиваю! Что в нем такого особенного по сравнению со мной, например? Вот пусть и не выпендривается, а собирает чемоданчик и немедленно вылетает в Израиль. Если сорвет поставку, назад может не возвращаться!

Я раздраженно бросил телефон на соседнее кресло и залпом выпил остывший кофе. В шикарном зале для особо важных персон не было слышно рева взлетающих и садящихся самолетов, мягко журчали декоративные фонтанчики, едва слышно шелестела листва миниатюрной оранжереи, а солидные люди в сопровождении охраны и секретарей спокойно потягивали прохладительные напитки и неторопливо беседовали. Казалось, их не волнуют выкрики, доносящиеся из нашего раскрасневшегося стана, хотя многие наверняка беседуют обо мне. Я, почти устыдившись своей несдержанности, откинулся на спинку шикарного кресла и принялся разглядывать расписанный библейскими картинками потолок. Черте что, библейская тематика — в аэропорту! Готовят к вечности, на всякий случай? Четыре мощные театральные люстры вдруг одновременно замигали и стали медленно, как перед началом спектакля, гаснуть. Я, борясь с неприятным предчувствием, опустил глаза и обнаружил, что, кроме лысого начальника отдела снабжения, рядом никого нет. На опустевших креслах лежали забытые газеты, на столиках поблескивали запотевшие стаканы с облитым виски льдом и остывали крошечные чашки с кофе. Где-то надрывался телефон. Спрятанная в листве оранжереи птаха поперхнулась и прервала заливистую песню. Фонтанчики иссякли. Смолк даже незаметный ранее гул кондиционеров; от него остался лишь последний бесшумный выдох, пронесшийся, пожалуй, чуть сильнее, чем следовало, по залу и бесследно растворившийся в приличной кубатуре. Мой снабженец ошалело завертел головой, но, когда люстры почти погасли, испуганно вжался в кресло и замер. Я почему-то не боялся. Происходящее напоминало прелюдию кошмарного сна или начальные кадры триллера, не хватало душераздирающей музыки, но в моем состоянии все это воспринималось спокойно.

Он вошел молча. Грустный, усталый, неизлечимо больной, как в те весенние дни перед смертью, когда я видел его в последний раз. Человек, умерший пять лет назад. Сев напротив, он долго смотрел на меня, так же молча и без всякого выражения на осунувшемся лице.

— Ты материален или я могу пройти сквозь тебя? — спросил я храбрясь.

Он не ответил, продолжая сидеть неподвижно. Спустя минуту, в остаточном свете едва тлеющих спиралей люстр его силуэт немного раздвоился и поплыл по залу. Начальник снабжения сполз по креслу на пол. Я начал как всегда сердиться, но на этот раз не слишком искренне. Почему-то мне было даже весело.

— Свет! — крикнул я, сжимая кулаки.

Темный силуэт продолжал плавно кружить по залу.

— Свет, много света! — заорал я в полную силу.

Силуэт заметался, словно понимая, что происходящее контролируется вовсе не им. Под потолком между погасшими люстрами начали расцветать яркие красные и желтые созвездия. Они росли, меняя цвет на синий, розовый, фиолетовый. Их свет становился все ярче. Зал залил поток смешанных бликов, а затем вспыхнул ослепительный белый свет, окончательно прибивший летающую фигуру к полу.

— Ну, посмотрим, что ты за фрукт! — крикнул я и азартно схватил незнакомца за вполне осязаемое, теплое плечо.

Высокий и стройный, азиатской наружности оппонент, сверкнув черными глазами, впился длинными цепкими пальцами в мое предплечье и бедро, пытаясь опрокинуть меня или удержать. Ничего знакомого в чертах его лица уже не было. Хотя он похож на того азиата, что стрелял в Музу… Или мне кажется?.. Нет, не похож… А что вообще происходит? Что это за сцена в аэропорту? Воспоминание? Нет, не мотался я по странам перед отлетом на «Ермаке», для этого у нас был целый отряд агентов, молодых и энергичных. Сон? Сон! Тогда следует проснуться, да побыстрее. У меня только двенадцать часов на доработку «искривителя», не хватает еще проспать собственную жизнь! Как бы отцепить от себя этого Али-бабу?