Ельцын в Аду
Шрифт:
В последние годы он у себя в комнате запирался изнутри. На его даче постоянно появлялись все новые запоры и задвижки. Вокруг столько охраны, а он боялся...»
Хрущев: «Я был свидетелем такого факта. Сталин пошел в туалет. А человек, который за ним буквально по пятам ходил, остался на месте. Сталин, выйдя из туалета, набросился при нас на этого человека и начал его распекать:
– «Почему Вы не выполняете своих обязанностей? Вы охраняете, так и должны охранять, а Вы тут сидите развалившись».
Тот оправдывался:
– «Товарищ Сталин, я же знаю, что там нет дверей. Вот тут есть дверь, так за нею как раз и стоит мой человек, который несет охрану».
Но
– «Вы со мной должны ходить».
Но ведь невероятно, чтобы тот ходил за ним в туалет. Значит, Сталин даже в туалет уже боялся зайти без охраны...»
Официальных заседаний бюро Президиума ЦК Сталин не проводил. Когда он ближе к вечеру приезжал с дачи в Кремль, то приглашал всех в кинозал. Они смотрели один-два фильма, а попутно что-то обсуждали.
Хрущев: «После кино Сталин как правило, объявлял, что надо идти покушать. В два или в три часа ночи, все равно, у Сталина всегда это называлось обедом. Садились в машины и ехали к нему на ближнюю дачу. Там продолжалось «заседание», если так можно сказать...»
В машину со Сталиным обычно садились Берия и Маленков. Хрущев ехал вместе с Булганиным. Кавалькада вдруг меняла привычный маршрут и уходила куда-то в сторону. Радиосвязи между машинами не было, и Хрущев с Булганиным недоумевали.
Хрущев спрашивал потом тех, кто садился со Сталиным:
– «Чего вы петляли по переулкам?»
Они отвечали:
– «Ты нас не спрашивай. Не мы определяли маршрут. Сталин сам называл улицы. Он, видимо, имел при себе план Москвы, и когда выезжали, то говорил: повернуть туда, повернуть сюда, ехать так-то, выехать туда-то... Он даже охране заранее не говорил, как поедет, и всякий раз менял маршруты».
«Потом, - вспоминал Хрущев, - мы злословили между собой, когда приезжали на «ближнюю» дачу, что там в дверях и воротах усиливаются запоры. Появлялись всякие новые задвижки, затем чуть ли не сборно-разборные баррикады. Ну кто же может к Сталину зайти на дачу, когда там два забора, а между ними собаки бегают, проведена электрическая сигнализация и имеются прочие средства охраны?..»
Одиночества Вождь не переносил, поэтому коротал вечера в компании членов Президиума ЦК. Но и им не очень доверял.
Микоян: «Он делал так, поставит новую бутылку и говорит мне или Берии:
– «Вы, как кавказцы, разбираетесь в винах больше других, попробуйте, стоит ли пить это вино?»
«Я всегда говорил, хорошее вино или плохое – нарочно пил до конца. Берия тоже. Каждое новое вино проверялось таким образом. Я думал: почему он это делает? Ведь самое лучшее – ему самому попробовать вино и судить, хорошее оно или плохое. Потом мне показалось, и другие подтвердили, что таким образом он охранял себя от возможности отравления: ведь винное дело было подчинено мне, а бутылки присылал Берия, получая из Грузии. Вот на нас он и проверял».
– Речь идет о Серго Орджоникидзе, близком друге и сподвижнике Сталина с юности, наркоме тяжелой промышленности, - пояснил Ницше экс-гаранту.
– А Вы с ним ведь тоже приятельствовали, герр Молотов?
– Да. «Хороший товарищ. В 1917 году мы познакомились и всегда были в очень хороших отношениях... Серго был хороший, но близорукий политически. Это был человек чувства и сердца. Сталин часто говорил, что так нельзя. Серго нередко приближал к себе людей, руководствуясь только чувствами. У него был брат в Грузии, железнодорожник. Может быть у хорошего члена ЦК плохой брат? Так вот брат выступал против Советской власти, был на него достоверный материал. Сталин велел его арестовать. Серго возмутился. А затем дома покончил с собой. Нашел
легкий способ. О своей персоне подумал. Какой же ты руководитель! Просто поставил Сталина в очень трудное положение. А был такой преданный сталинист, защищал Сталина во всем. Был на каторге, и это тоже поднимало его авторитет.Есть разные мнения об Орджоникидзе. Хотя я думаю, что интеллигенствующие чересчур его расхваливали. Он последним своим шагом показал, что он все-таки неустойчив. Это было против Сталина, конечно».
...У Серго Орджоникидзе был старший брат Папулия. В начале тридцатых годов он служил начальником политотдела управления Кавказской железной дороги. Органы арестовали брата Серго в конце тридцать шестого вместе с женой, детьми. Орджоникидзе просил Сталина:
– «Слушай, вызови брата, допроси его сам, и ты увидишь, что он ни в чем не виноват».
– «Я полностью доверяю НКВД, - отвечал Хозяин, - и не приставай ко мне с этим делом больше».
– «Какой же он враг? Папулия принимал меня в партию. Значит, и меня надо заодно арестовать!»
Генсек остался неумолим. У чекистов, дескать, имеются проверенные не один раз доказательства вредительской деятельности Папулии. Он – пособник врагов народа. Партия не может прощать измену рабочему делу. Прошлые заслуги тут в расчет не берутся...
Тройка НКВД Грузинской ССР приговорила Папулию к смертной казни 9 ноября 1937 года.
Затем «самые надежные в мире органы» взялись за младшего брата Серго. Константин Орджоникидзе служил в Управлении гидрометеослужбы при Совнаркоме СССР. Взяли его, для начала дали пять лет. И уже не выпускали до осени 1953-го.
Теряя родственников, лучших своих помощников и специалистов, вдруг оказавшихся «врагами народа», Серго чувствовал глубокую внутреннюю тревогу. Жить стало невмоготу. Чего только не выдумывал Сталин, дабы ублаготворить, как он полагал, столь естественное в человеке тщеславие. Имя Серго было присвоено заводам и колхозам, школам и институтам, улицам и площадям... Генсек переименовал в его честь центр Северо-Осетинской автономной ССР - город Владикавказ. В распоряжение Орджоникидзе была отпущена крупная сумма денег на организацию художественной выставки «Индустрия социализма».
– Одной рукой гладил, другой душил..., - плакал несгибаемый революционер Орджоникидзе.
Все чаще в беседах с Калининым, Ворошиловым, Микояном Серго говорил о самоубийстве как о единственном исходе. В последний раз, в начале февраля 1937 года, гуляя с Микояном по Кремлю, он был очень подавлен и прямо сказал, что не выдержит более ни одного дня...
...Последняя попытка объяснить Сталину, другу многих лет, что на его болезненной, пронесенной через всю жизнь подозрительности сейчас играют самые темные силы, что из партии вырывают ее лучших людей, ничего не дала. Круг близких людей сужался, как шагреневая кожа. С обыском пришли и на квартиру Орджоникидзе. Оскорбленный, разъяренный Серго весь остаток ночи звонил Хозяину. Под утро дозвонился и услышал ответ:
– «Это такой орган, что и у меня может сделать обыск. Ничего особенного...»
Разговор со Сталиным состоялся следующим утром... Несколько часов с глазу на глаз. Второй разговор по телефону - после возвращения Серго домой. Безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью. Уже ни любви, ни веры. Все разрушено...
День уже клонился к вечеру. Приехал его племянник Георгий Гвахария, директор Макеевского металлургического комбината (вскоре его тоже репрессировали). Серго любил его как родного сына, радовался каждому приезду. Гость застал Зинаиду Гавриловну в тревоге.