Ельцын в Аду
Шрифт:
Прав фюрер: эта характеристика общества списана из газеты «Фелькишер беобахтер» от 5 июня 1937 года и относится к СССР. Видно, что журналист хорошо знал - и не понаслышке, к чему приводит массовый террор. Ваше сходство привело к тому, что в 1939 году вы очень легко и охотно стали союзниками, поделив между собой Европу.
С этой фразой лукавый исчез. Ницше повернулся к Молотову:
На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение...
«Никакого».
Не было?
«Не было. Нет, абсурдно».
Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить.
«Конечно, тут нет никаких секретов.
Что ж ты врешь!
– завопил возмущенный Ельцин.
– Я это секретное соглашение видел собстенными глазами вместе с приложенной картой, и на них стоит твоя подпись!
Сам, что ли, не лгал?
– равнодушно пожал плечами Вячеслав Михайлович, бывший завзятым брехуном.
Не надо спорить, - задипломатничал Риббентроп.
– Мы действительно очень похожи. Давайте вспомним 1939-й...
Министр иностранных дел Германии Риббентроп, проклинаемый советскими газетами, просится в Москву. Фашисты предлагают большевистскому государству делить Европу. Гитлер спешит: чтобы напасть на Польшу, ему нужна полная ясность относительно позиции СССР Риббентроп забрасывает посла в Москве Шуленбурга шифрограммами. Вермахт не может более ждать: начнутся дожди, размокнут дороги. И Адольф безоговорочно принимает все предложения кремлевского горца. 19 августа он посылает Сталину телеграмму о приезде Риббентропа.
Для меня этот поворот в политике был непринципиален, - пояснил Вождь.
– И Гитлер, и западные демократии - враги, и союз с любым из них - не более чем ход в политической шахматной партии. Сдавая архив вражду к Гитлеру, я жертвовал ферзя. Союзнику рейха трудно быть Вождем мировой демократии - так что пришлось закрыть лавочку под названием Коминтерн. Я верил: в будущем верну отданное. А пока получу территории...
«Мы хорошо поругали друг друга, не правда ли?» - этими словами я встретил в Кремле Риббентропа. Три часа при полном единодушии мы делили Восточную Европу. Все наши дополнительные предложения были приняты немцами поразительно легко. Пакт о ненападении и секретный протокол были подписаны: не мною, естественно, я ведь только глава партии, а главой государства - Молотовым. В ней определялась цена, которую Гитлер платил нам за пакт: свобода «территориальных и политических преобразований в Прибалтике», право «реализовать свою заинтересованность в Бессарабии», Польши.
... Церемония закончилась приемом - столь любимой русскими обильной едой и столь же любимыми тостами. Закаленный в застольях Молотов поразил гостей умением пить, не пьянея. Хозяин поднял бокал за Гитлера, рейхсминистр - за Сталина. После чего немецкой делегации пришлось много пить - и за пакт, и за новую эру в отношениях.
Эх, мне бы туда, - подумал ЕБН, я бы им показал, как надо бухать!
На следующий день Ворошилов с усмешкой сообщил все еще присутствующим в Москве английской и французской делегациям: «Ввиду изменившейся обстановки нет смысла продолжать переговоры». 29 сентября Риббентроп вернулся после своего второго визита в Москву, имея при себе немецко-советский договор о границах и о дружбе, призванный подтвердить четвертый раздел Польши.
Риббентроп: - «За столом у фюрера я рассказал, что никогда еще не чувствовал себя так вольготно, как среди сотрудников Сталина. Русские были
очень милы, я чувствовал себя среди них как среди старых национал-социалистов...» Представьте себе: Сталин провозгласил здравицу не только в честь фюрера, но также и в честь Гиммлера как гаранта порядка в Германии!Гиммлер истребил коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину, а тот - без всякой на то необходимости - провозглашает здравицу в честь убийцы своих приверженцев! Вот это цинизм!
– восхитился Ницше.
«Когда мы принимали Риббентропа, он, конечно, провозглашал тосты за Сталина, за меня- это вообще был мой лучший друг, - раздвинул губы в призрачной улыбке Молотов.
– Сталин неожиданно предложил: «Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина!» - издевательски так сказал и незаметно подмигнул мне. Подшутил, чтобы вызвать реакцию Риббентропа. Тот бросился звонить в Берлин, докладывает Гитлеру в восторге. Гитлер ему отвечает: «Мой гениальный министр иностранных дел!» Гитлер никогда не понимал марксистов.
Так что мне приходилось поднимать тост за Гитлера как руководителя Германии. Немцы поднимали тост за Сталина, я - за Гитлера. В узком кругу. Это же дипломатия. Во время приема в честь Риббентропа стол вел я. Когда я предоставил слово Сталину, тот проявил редкое чувство юмора: произнес тост «за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича», который сидел тут же за столом, через кресло от фашистского министра иностранных дел!»
– «И Риббентропу пришлось выпить за меня!» - вспомнил Лазарь Моисеевич.
– Правда, и мне пришлось пить за здоровье... фюрера».
Тот день, когда Коба произнес шокировавший даже фашистов тост, Сталин ознаменовал еще одним поступком.
Альберт Шпеер: - «По словам Риббентропа, Сталин был доволен соглашением о разграничительной линии и по окончании переговоров собственноручно отметил на карте на границе отведенной России зоны территорию, которую в качестве огромного охотничьего угодья подарил Риббентропу. Этот жест раззадорил Геринга, который не желал согласиться с тем, что сталинский довесок предназначается лично министру иностранных дел, и заявил, что он должен достаться всему рейху и тем самым ему, рейхсъегермейстеру. Последовал бурный спор между обоими охотниками,
имевший следствием глубокую мрачность министра иностранных дел, ибо Геринг оказался и более энергичным, и более пробивным соперником».
На десерт Вождь преподнес новым союзникам подарок: ради лояльного сотрудничества с «гарантом порядка» Гиммлером выдал на растерзание гестапо большую группу немецких и австрийских коммунистов, находившихся в эмиграции в Советском Союзе.
Герр Джугашвили, на что Вы рассчитывали, идя на сговор с господином Гитлером?
– поинтересовался философ.
У меня был собственный взгляд на будущее Европы. Очень похожий на гитлеровский. Только, в отличие от фюрера, я не публиковал свои тайные замыслы миллионными тиражами. Еще 2 сентября 1935 года я написал Кагановичу и Молотову:
«Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии - с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем продавать хлеб и тем и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе невыгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой. Почему выгодно? Потому что возникнет возможность вмешаться в драку в удобный момент, когда все ослабнут».