Ельцын в Аду

Бурсак не преминул рассказать о самом значительном событии своей жизни:

– «Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке «смирно». Последовал короткий приказ: «Взвод! По врагам революции — пли!» После первого залпа сделали еще два по лежачим — для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь. Там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули вначале Пепеляева, а потом Колчака вперед головой. Закапывать не стали потому, что эсеры могли разболтать и народ повалил бы на могилу. А так концы в воду».

Господи, прости их, как и меня, грешного!
– взмолился царь.
– Ясам их давно простил!

Это было сделано по моему приказу, переданному секретной телеграммой, - пояснил Ленин.
– «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Беретесь ли сделать архинадежно?»

Очень предусмотрительно, товарищ Ленин!
– осклабился лукавый.

Благодарю за комплимент, товарищ Сатана!
– слегка поклонился Ильич.

Однако завершу свой рассказ, - объявил Дьявол.
– В течение трех лет насильственная смерть настигла пятерых командующих-отступников. Двое оставшихся — Брусилов и Великий князь Николай Николаевич — хотя и дожили соответственно до 1926 и 1929 годов, но далеко не счастливо.

Возмездие настигло и большую часть остальной генеральской оппозиции. В августе 1917 года генерал Крымов неожиданно для всех покончил с собой. Бежал на юг и скоропостижно скончался в Екатеринодаре один из главных заговорщиков генерал Алексеев. А в 1938-м дошла очередь и до тех, кто переметнулся на сторону красных: были расстреляны генерал А. Свечин и бывший шеф жандармов генерал В. Джунковский, которого не спасли даже услуги, оказанные Советской власти в деле организации ВЧК, паспортной системы и системы виз...

Предателей надо уничтожать до, а не после предательства!
– дал всем урок «дядюшка Джо».
– Ишак ты и тюфяк, Николай! Тебе сообщили (пусть позднее оказалось, что наврали), будто твою семью захватили мятежники. Надо было сразу бросаться освобождать близких, а не переговоры с приближенными- изменниками вести!

Так меня же изолировали!

Чушь! Оружие у тебя было? Было! Вызвал бы Рузского к себе в вагон, пристрелил. Затем созвал бы охрану, всех казаков и матросов произвел бы в майоры-полковники, дворяне-графья. Поехал бы на поезде в Ставку, по дороге шлепал бы всех саботажников, которые пытались тебя остановить. В Ставку созвал бы генералитет — и всех к стенке! Назначил бы новых командующих из «черной кости» - чтобы были преданны только тебе! Заключил бы перемирие со своим кузеном — кайзером Вильгельмом, чтоб народ и армию успокоить и получить возможность вызвать в столицу верные тебе войска... В Петербурге всех бунтовщиков, включая большинство членов Госдумы, - на «станцию Могилевскую»!

Перемирие — нарушение соглашений с союзниками!

Плевать на союзников, соглашения и договоры, когда в опасности ты сам, твоя семья и вся страна! Ленин вон подписал позорный Брестский мир — и оказался прав!

Но расстрелы... Я и так за свое царствование приказал казнить более двадцати тысяч человек...

Всего двадцать тысяч!
– возмутился Джугашвили.
– А должен был двести тысяч или два миллиона! Или двадцать миллионов, если надо! Только тогда ты бы умер в своей постели, будучи подлинным властителем! Как я!

Абсолютно согласен с Вами, генералиссимус, - Гитлер не мог отказаться от обсуждения такой волнующей темы, как геноцид.
– В свое время я много размышлял об инициированной русскими большевиками революции 1918-1919 годов в Германии. «...Приходишь к выводу, что ее основной движущей силой были отнюдь не идеи, а преимущественно всякий сброд, ранее освобожденный из тюрем и исправительных колоний.

Когда читаешь сообщение о том, как проходили революционные события в Кельне, Гамбурге или каком-нибудь еще городе, то постоянно сталкиваешься с тем фактом, что все так называемое народное движение на деле оборачивалось совершенно заурядными кражами и грабежами. И испытываешь лишь презрение к ничтожествам, сбежавшим от этого отребья.

Если теперь где-нибудь в рейхе вспыхнет мятеж, я в ответ незамедлительно приму следующие меры:

а) в тот же день, когда поступит первое сообщение, прикажу арестовать в своих квартирах и казнить всех лидеров враждебных направлений...;

б) прикажу расстрелять в течение трех дней всех заключенных концлагерей;

в) всеуголовные элементы вне зависимости от того, находятся ли они в тюрьмах или на свободе, я на основе имеющихся списков прикажу также в течение трех дней собрать в одном месте и расстрелять.

Расстрел этого насчитывающего несколько сот тысяч человек отребья делает излишними все остальные меры, поскольку ввиду отсутствия мятежных элементов и тех, кто смог бы выступить заодно с ними, мятеж с самого начала обречен на поражение.

Нравственно эти расстрелы, по моему мнению, будут оправданы тем фактом, что все немцы-идеалисты жертвуют своей жизнью на фронте или отдают все силы во имя победы Германии, работая на военных заводах или еще где-нибудь в тылу».

Вы, господа экс-президент и экс-император, тоже могли бы разделаться с оппозицией куда эффективнее, но побоялись.

Да ты на расстрелах помешан!
– плюнул в фюрера несуществующей слюной Борис Николаевич.
– Я почти никому не желал смерти!

И зря! Впрочем, поставленной цели Вы все равно достигли — остались у власти. А вот Николай II — нет! Кусайте теперь локти! Поступили бы иначе — сохранили бы и трон, и жизнь!

Вы, товарищ Сталин и герр Гитлер, недооцениваете революционные и антицаристские настроения русских народных масс, - возразил Ильич.
– Восстановить монархию в разгар Февральской революции — утопия! Даже казни не помогли бы — армия не хотела воевать и в победе немцев винила царя и его камарилью!

Скорее всего, Вы правы, Владимир Ильич, - согласился Джугашвили.
– Но Николай II тогда бы умер героем в бою, а не жалким пленником в подвале!

... В августе 1917 года Временное правительство Керенского перевело семью императора в бывший губернаторский дом в Тобольске. Предлогом стала переписка Николая II со своим кузеном, королем Англии Эдуардом. Экс-царь даже не просил политического убежища, а робко интересовался: как отнесутся правящий двор и общественность империи, если он поселится в их стране? Эдуард ответил весьма уклончиво — мол, не может же Британия стать прибежищем для его родственников.

Конечно, Николай мог бы выехать и в любую другую страну в качестве частного лица. Именно так жил в Аргентине двоюродный брат Франца-Иосифа, австрийского императора. Но Керенский, хотя и обходился с семьей Романовых довольно гуманно, не мог или не захотел их отпустить. А после Октября стало поздно...

При большевиках узники были по приказу из Москвы в апреле и мае 1918 года переведены из Тобольска двумя группами на более жесткий режим в Екатеринбург. Там их поселили в «доме особого назначения», бывшем раньше собственностью купца Ипатьева.