Послышалась, гаснущий день провожая,Далекая песня в соседней таверне…Звенит в ней тоска не моя, а чужая —И в этой нездешности только безмерней.Играет гитара. Струна задрожалаДрожаньем бездомным, дрожаньем бродячим…И чувствую муку, не чувствуя жала,И чувствую слезы, не ставшие плачем.И слезы мои будоражат былое:Все то, что ушло, – не мое и не чье-то,Но то, что рассыпалось трухлой золою,Но то, к чему попросту нет поворота.Все то, что бессонно в вечерней дремоте,Чего не утишит ночная остуда —Чтоб нам уподобиться жалобной ноте:Страдать низачем, приходя ниоткуда.
«Вон
там, за перелеском…»
Вон там, за перелеском, —И глаз не оторву —Присыпанную блескомЯ вижу синеву.Все делается вялымСредь ласкового дня,И море сонным валомБаюкает меня.Но не уснуть обоим,Ведь каждый тем и жив,Что нежится – прибоемИ помнит – позабыв.
«По дороге, что, словно бы белая риска…»
По дороге, что, словно бы белая риска,То взлетит по зеленому скату холма,То срывается вниз и, уставши от рыска,Исчезает в той дали, где будет пряма, —Муравьиная скачет по ней кавалькада:Великаны, что мимо меня пронеслись.И теперь им отрада, конечно, отрада,Что, оставив меня, устремляются ввысь.И меня они мерят насмешливым взглядом,Да и в то, что я жив, им попробуй поверь:Может, жив только тем, что увидел их рядом,Или жив только тем, что не вижу теперь…Друг для друга они хороши или плохи,Для меня они сделались – просто пятно:Никому одному не отсыплю ни крохиОт веселья, что вместе им было дано.Те же самые чувства – бескрайни и узки,Не верстается с мерками их бытие.И уже вдалеке, на извилистом спуске,Кавалькадой пластается сердце мое.
«Послышится тявканье песье…»
Послышится тявканье песье,И вечер с грехом пополамДоносит, как пахнут колосья,И мысли уносит к полям.Вполдремы мерещится дрема,Вполсвета сквозит окоем,А я приобщен окоемаИ в самом забвенье моем.И в лень погрузясь без остатка,Я знаю в такие часы,Что все мирозданье – площадка,Где вечером тявкают псы.
«Не буду больше сонмом упований…»
Не буду больше сонмом упований,Не буду тем, чем не был я вовек…Волна с волной – ничто их не слиянней,И мир течет подобно водам рек.Стрела трясется – ведь уже в колчанеМгновенный трепет будущность предрек.Когда ярится буря в океане,На ней печать грядущих мирных нег.Мы таковы, какими только станем.И потому в моей душевной стужеЯ собственным пребуду подражаньем.Ответов нет, и моего здесь нет.С чужой луны сюда струится вчужеВсе растворивший бесполезный свет.
«Проплыли тучи: снова я один…»
Проплыли тучи: снова я один.Мерцает чернота густая.Проглянул месяц из немых глубин,Лучами чистыми блистая.Ночной простор повис, как тяжкий груз,И погружается в истому.Мой новый день – каких достанет уз,Чтоб привязать его к былому?
«Я отрекусь. На горном гребне…»
Я отрекусь. На горном гребнеУтес виднеется один —И кажется еще волшебнейТому, кто смотрит из низин.И кажется, с единой цельюЕго создало естество:Чтоб мы узнали – из ущелья —И не достигнули его.Утес доступен для того,Кто в восхожденье вложит душу,А я – опустошен душой,И нем, и клятвы не нарушу.Я отрекаюсь. Я чужой.
«Луна бледнеет и тусклеет…»
Луна
бледнеет и тусклеет,Но не исчезнет даже днем:Ничто на свете не истлеет,Хотя бы в разуме моем;А ты, по самой по границеМое минуя существо,Поймешь ли, сердце, – чувство длится,Когда в тебе уже мертво?
«Тебя завижу – и отыду…»
Тебя завижу – и отыдуВ те вековечные края,Где я любил СемирамидуИ был избранник бытия.Ее любил – но без границы,Вне расстояний и времен;И в ту любовь, что только снится,Я до сих пор еще влюблен.И сознаю, тебя завидя,Что мой когдатошний двойник —Он опоздал к Семирамиде,Предназначенья не постиг.И прежний голос из ночей,Из всех потерянных столетийЗвучит, единственный на свете!Когда-то мой, теперь – ничей!
«Уже предвестие рассвета…»
Уже предвестие рассветаПроглянуло из темноты.Среди теней мелькнула где-тоИная тень, зари примета,Но тени темны и пусты.Они пустые, но другие,Чем та полуночная муть;И призывает ностальгияНе прошлое – лучи дневные,Каким и следует блеснуть.
«В ночи рождаются зачатки…»
В ночи рождаются зачаткиТого, что сделается днем:Лишь проблеск немощный и краткий,Одни лишь темные догадкиВ холодном воздухе ночном.И только где-то, только где-тоРазнятся от ночных темнот;И в том – тоскливая примета,Но не утраты, а рассвета,Который все-таки придет.
«И в чувстве боль, и в помысле – разруха…»
И в чувстве боль, и в помысле – разруха.И каждый час тебе чужой:Он прозвенит, и снова глухоНад втуне плачущей душой.Кому служить? Кому повелевать ей?Набросок зимнего лучаУлегся утром у моей кровати,Невнятно что-то бормоча.То голоски мертворожденной рани:Они, шурша и тормоша,Внушают сонмы глупых упований,Которым вверится душа.
«Сколько муки и разлада…»
Сколько муки и разладаПозади и впереди!Ничему душа не рада,Бесполезным сгустком хладаСущая в моей груди!И тоска – повсюду та же!До конца – самоотчет!Корабли без экипажей,Нищий путник без поклажи —Ничего их не спасет.Все в тревоге и в тревоге,А душа вершит вдалиТруд бессмысленный, убогий:Умер путник на дорогеИ пропали корабли.
Наставления
Усилья тщетны, тщетны все усилья.И ветер, что играет легкой пылью,Рисует жизнь в кружении широком.И дар, и подвиг – все дается Роком.Превыше существующая силаВсемирный скит собою населила,Дала начало безысходной яви,И замолчала – и сродни отраве.Не преданный ни доброте, ни злобе,Но равнодушно отвергая обеИ равнодушно слушая молебны,Владычит Рок ни добрый, ни враждебный.Порой бываем веселы – и что же?Смеемся, наши лица искорежа.Порою плачем – и закаплет влага.Но Рок чудится злобы или блага.Обходит Солнце все двенадцать знаков,А наш удел навеки одинаков,И где душа сама себе помнится,Саму себя обступит, как темница.Самим себе приснившиеся сами,Мы выдумали Солнце с небесами,А Солнце в небесах давно остыло,Где вымерли – как не жили – светила.