Эльфийские хроники

Ллиана почувствовала, что ее сердце стало биться быстрее. Ей не нужно было поднимать глаза на того, кто стоял на пороге, чтобы понять, кто он. Это ведь наверняка был ее «клиент», о котором говорила Цандака.

— Я же говорил, что мы еще увидимся…

Ллиана, почувствовав прилив эмоций, явно противоречащих логике, резко поднялась и бросилась в объятия Махеоласа. Этот подросток, который раньше вызывал у нее неприязнь, с некоторых пор стал ее единственной надеждой, ее единственным знакомым — если не другом — в этом царстве тьмы, находящемся так далеко от вольного воздуха лесов. Этот ее восторг длился лишь несколько секунд, в течение которых она осознала, что прижимается к Махеоласу почти голая — на ней была лишь накидка, — и что он прижался лицом к ее волосам и обнимает ее со страстью мужчины.

Она оттолкнула его от себя — оттолкнула так сильно, что Махеолас ударился спиной о стену и едва не упал на пол. На его лице появилось сначала выражение удивления, затем — печали, затем — разочарования и гнева.

— Ты не имеешь права отказываться! — крикнул он.

— Это правда. Если ты хочешь использовать меня, я не стану сопротивляться. Но ты ведь пришел сюда совсем не для этого.

Махеолас стоял у стены, тяжело дыша и глядя на Ллиану сердитым взглядом. С тех пор, как он покинул жилище Гвидиона, его волосы сильно отросли. А еще он похудел, и его лицо осунулось. Благодаря длинному черному одеянию, печальному взгляду и бледному лицу он стал чем-то похож на эльфа, причем даже немножко симпатичного. Наконец ему удалось совладать со своим гневом, и его плечи расслабленно опустились. Страх, мучивший его уже давно, снова взял верх в его душе. Страх подростка, повзрослевшего слишком быстро и отвергаемого всеми. Страх, вызванный непониманием того, почему его пощадили и почему Тот-кого-нельзя-называть относился к нему, как к сыну. Страх и от того, что он, возможно, недостоин такой чести… Увидев его в таком состоянии, Ллиана устыдилась того, что вспылила.

— Закрой дверь и сядь рядом со мной, — сказала она, пряча свое тело за длинными полами плаща. — Нам многое нужно друг другу рассказать…

Махеолас, пару мгновений посомневавшись, сделал так, как сказала Ллиана. Усевшись рядом с ней, он некоторое время сидел абсолютно неподвижно, уставившись куда-то в пустоту, а затем закрыл лицо ладонями, и его плечи затряслись так, как будто он засмеялся. Ллиана услышала какие-то сдавленные звуки. Однако затем она поняла, что он не смеется: Махеолас плакал, и это вызвало у нее изумление и замешательство.

Эльфы ведь никогда не плачут от душевной боли.

— Ты говорил, что тебе нужна моя помощь, — ласково сказала она. — И в самом деле нужна?

Подросток ничего не ответил. Прошло еще немало времени, прежде чем он смог взять себя в руки и что-то сказать.

— Посмотри на меня… Каким образом, по-твоему, я могла бы тебе помочь? Я ведь здесь пленница, тогда как ты, похоже, можешь ходить здесь, куда вздумается. А почему к тебе не относятся здесь, как к пленнику? Потому что ты послушник, да?

Махеолас покачал головой, ничего не отвечая. Да и как он мог бы объяснить то, чего и сам не понимал? Вот уже несколько недель он чувствовал себя самозванцем и жил в страхе, что его разоблачат. Как только Повелитель поймет, что он, Махеолас, вовсе не является тем Сыном Человеческим, о котором говорится в дурацких пророчествах… А главное — как объяснить ей, что вот уже несколько дней ему и самому нравится верить в эту легенду, вот уже несколько дней, как он чувствует, что в нем зарождается новое существо, избавленное от условностей его прежней жизни…

— Если я сделаю из тебя свою сожительницу, ты будешь такой же свободной, как и я, — наконец прошептал он. — Для этого мне нужно всего лишь выкупить тебя у Цандаки.

— Ты ведь теперь богатый!

— Они дают мне все, что пожелаю, — сказал Махеолас, поворачиваясь к Ллиане. — Охранников, женщин, золото… Дадут и тебя, если я захочу.

Ллиане тут же пришло на ум несколько язвительных реплик на данный счет, но сейчас говорить что-нибудь едкое было бы неуместно. Она резким движением распахнула полы своего плаща.

— Конечно, ты этого хочешь, — прошептала она, кладя свою ладонь ему на щеку. — Однако чего ты хочешь больше всего — так это чтобы я хотела тебя.

Подросток посмотрел на нее страстным взглядом. К его горлу подступил ком: это был момент, о котором он уже давно мечтал. Поскольку он не осмеливался даже и пошевелиться, Ллиана ласково взяла его ладонь и провела ею по своим грудям, животу, лобку.

— Вытащи меня отсюда, и я стану твоей.

Она убрала его руку в сторону и, наклонившись, поцеловала его в губы, а затем поднялась, состроила ему рожицу и медленно запахнула полы плаща.

— Ты и так уже мне принадлежишь, — сказал Махеолас. — Я хочу сказать, что Цандака предложила мне тебя… Мне даже не пришлось ее об этом просить.

— Почему? — спросила Ллиана. — Почему они дают тебе все, что ты хочешь, тогда как всех других либо убивают, либо заставляют вступить в их войско, либо превращают в рабов?

— Со мной они делают то же самое, что и со всеми остальными, но только в другом виде. Я то ли вступил в их войско, то ли стал рабом.

— Что-то непохоже.

— Да, непохоже… Однако здесь со всеми происходит одно и тоже, но только выглядит это по-разному. Народ подчиняется своим повелителям. Повелители подчиняются своему богу… Я не знаю, почему они обращаются со мной подобным образом. Толком не знаю… Все, что я знаю, — так это то, что сражения, которые недавно произошли, были всего лишь мелкими стычками по сравнению с тем, что еще только готовится. На этот раз это будет не просто очередная война. Они хотят узнать как можно больше о нашей религии. Мне пришлось рассказывать им о Святом Писании, Иисусе Христе, Боге… Мне показалось, что их религия очень похожа на нашу, но в ней… все наоборот. Зло вместо добра. Тьма вместо света… Но в конечном счете…

— В конечном счете существует только один Бог.

— И только один избранный народ. Именно поэтому они набирают в свое войско эльфов и людей. Они хотят, чтобы мы теперь представляли собой только один народ, объединенный одной верой. И… и я думаю, что они рассчитывают убедить моих сородичей при помощи меня.

Ллиана и Махеолас замолчали и переглянулись. На них обоих ошеломляюще подействовали слова, которые сейчас прозвучали, и им показалось, что мир катится в пропасть.

— Мне нужно выбраться отсюда, а иначе все будет ужасно, — снова заговорил тихим голосом Махеолас. — Однако в одиночку я этого сделать не смогу. Я даже не знаю, в каком направлении идти…

— Я тоже.

— Но я знаю, где твои друзья…

— Что ты сказал?

— Я имею в виду тех, кто был с тобой на арене. Тех, которые одержали победу в поединке. Они стали омкюнзами, и их лагерь находится там…

Махеолас показал пальцем вверх, в сторону потолка.

— …то есть как раз над нашими головами, на поверхности земли.

— Ты можешь помочь им сбежать?

— Нет. А вот ты… ты можешь.

Небо прояснилось. В бледных солнечных лучах поблескивали дождевые капли на ветках, щебетали птицы, легкий ветерок колыхал высокие травы, и они становились похожими на волны где-нибудь посреди океана. Это были мгновения абсолютного покоя, который, казалось, ничто не могло нарушить. Морврин сидел на берегу ручья в своей муаровой тунике, отливающей различными цветами. В тени, падающей от большой ивы, он был почти невидимым. Его ничуть не смущало ни то, что земля вокруг него представляла собой месиво из жидкой грязи, ни то, что его одежда насквозь промокла. Теплое время года возвращалось. Грязь снова превратится в твердую землю, а одежда высохнет. Начало теплого времени года обычно считалось радостным событием, которое никто не встречал в одиночестве. В ночь Белтэн, поскольку солнце снова начинало оплодотворять землю, каждый из эльфов был готов отдать свое тело любому, кто захочет его взять, в приятном тусклом свете Луны-Матери. Именно в одну из таких ночей Морврин когда-то впервые соединился с Арианвен. Она отказалась соединяться с кем-либо, кроме него, что считалось неуместным для любой эльфийки, если только она не помолвлена. На следующее утро и состоялась помолвка. Они решили принадлежать друг другу до тех пор, пока смерть не разлучит их…

Морврин отогнал эти — уж очень тягостные для него — мысли и попытался улыбнуться восходящему солнцу. Он почувствовал, что вся растительность вокруг него — трава, кусты, деревья — трепещет от удовольствия под долгожданными теплыми лучами солнца. Закрыв глаза, он долго сидел, пытаясь правильно настроить дыхание и достичь гармонии с окружающей природой. Это ему не удалось. Увы, первые лучи солнца имели в этом году уже несколько иной смысл: заканчивалось зимнее перемирие. Зимой войско людей и войско монстров отправились по домам, поскольку они были слишком многочисленными и слишком громоздкими для того, чтобы суметь прокормить себя на равнине. Им и перемещаться-то по равнине в зимнюю слякоть было уж слишком обременительно. Как только земля подсохнет настолько, что по ней смогут пройти их повозки и стенобитные и метательные орудия, все начнется заново… Уже скоро. Не позднее чем через несколько недель.