Эльфийский бык

— Погодь, тут справа выключатель, — Семка щелкнул и под потолком вспыхнула лампочка. — Только это… там розетка, аккуратней с нею. Искрит иногда. Мы-то с электричеством не больно ладим, так что сами как-нибудь.

— Как?

— Не знаю. Вы ж маги.

Это было произнесено с такой уверенностью в Ивановых силах, что прямо и возражать желания не возникло. И вправду, они ж маги.

Чего теперь.

Они оказались… в холле? Прихожей? В узкой комнатушке. Вдоль правой стены её примостился старый шкаф без дверей. На полках теснились книги и журналы.

— Тут у нас можно было книгами меняться. Приходишь, берешь, чего хочется, или вот ставишь…

— Достоевский, — Бер вытащил ближайшую книгу. — Ага… и «Народный целитель».

— Это Салчихина выписывает. Очень его уважает. Там от, дальше, читальный зал… был. Но столы еще когда вынесли, мы там кровати поставили. Стол опять же. И плитку электрическую.

— Зачем?

— Так… — удивился Семка, — готовить же ж. Или вы на газу больше любите? Но тогда надобно в город ехать, контракт подписывать, чтоб газовый баллон привезли. Плитку искать… или покупать? Тут-то так не найдешь, но…

— Не надо, — Бер поспешил отказаться. — Сойдет и электрическая. Спасибо.

— От и ладно.

— А душ у вас где? — Иван поскреб грязную пленку на руке, чувствуя, как та трескается и осыпается.

— Душ? А… так там, за домом…

Иван и Бер переглянулись.

— Идемте… — Семка махнул рукой. — Там только аккуратней… мы чутка почистили, но двор подзарос…

— А…

— Туалет — от там… от прямо по тропиночке, до кустов, а в ней и найдете…

Зачем выносить туалет в кусты?

Иван хотел спросить, но постеснялся.

— А тут от душ, — Семка отвел за угол дома, указав на дощатую будочку. Даже не будочку, потому что крыши у нее не было, как и одной стены, которую заменяла тряпка-штора. — Становитесь и открываете… только сразу на полную, а то там еще трубы старые, течет еле-еле…

Иван сглотнул.

Желание помыться не то, чтобы исчезло, скорее уж несколько поутихло. Да и… грязь, она уже почти родная, если подумать.

— Ты первый, — Бер толкнул в спину. — Не посрами, Кошкин!

Наверное, если бы Иван был тут один, на худой конец с Волотовым, который, почитай, свой человек и все-то понимает правильно, он бы воздержался.

Подумал бы.

Где-то в багаже, в конце концов, влажные салфетки имелись. И вообще, вспомнилось вдруг, что отец говаривал, будто грязь — это даже полезно. Для кожи.

Но Семен уходить не собирался.

— Полотенца там тоже висит! — крикнул он в спину. — На крючочке. Погодь, света сейчас дам…

И дал.

Желтая лампа-груша зажглась где-то вверху, над головой. Защищенная и железным абажуром, чем-то напоминавшим расплющенный шлем пехотинца, и сеткою, она тотчас привлекла внимание насекомых, рой которых закружился, заплясал, плодя тени. Тени скользнули по деревянному настилу.

Доски казались свежими и даже пахли деревом.

Иван сглотнул и задрал голову.

Лейка. Железные трубы, уходившие куда-то вверх. И вентель. Один. Круглый и массивный, за который Иван взялся обеими руками. И крутанул… от души.

— А температуру как регулировать? — крикнул он, прислушиваясь. Где-то вверху, над лампой, что-то загудело, задрожало, навевая мысли о том, что побег — это не только побег, но порой — стратегическое отступление.

— Солнцем! — донеслось в ответ. — И временем.

— Это как? — Иван задрал голову, вглядываясь в кругляш лейки. И крутанул вентель еще раз, до упора. Труба затряслась.

А следом, заглушая ответ, хлынула вода.

Ледяная!

Мать вашу… вопль он не удержал. Хотел, но… не получилось. И кажется, вышло как-то очень выразительно… бабочки и те убрались, кто куда.

— Так… с утра наливаешь, — пояснил Семка Беру, который замер, не зная, пора уже на помощь другу идти или поздно. — А к вечеру солнце и прогреет-то…

— А если не прогреет?

— Тогда… ну, солнце у нас тут хорошее. Прогревает часто! Вы-то дальше сами, ладно? А то меня батя, небось, заждался. Слушай, а вы не женатые?

— Нет.

Иван, выскочив из душа, побежал по кругу, матерясь и хлопая себя по бокам.

— А что? — запоздало спохватился Бер.

— Да так… ничего… а ты ж из родовитых, да?

— Ну.

— И земля, небось, во владении имеется?

— Имеется, — согласился Бер. — У рода…

— А у тебя?

— А у меня… — Бер вдруг явственно осознал, что лично у него имеется диплом культуролога и регионоведа, зеленая карточка Имперского банка и грядущая двухлетняя отработка в Подкозельске. — А у меня… не имеется.

— Жаль. А у него?

Иван, вернувшись к душу, потряс головой, выразился, что он думает о Подкозельске и местных отзывчивых людях, снова нырнул в душ.

Упертый.

— Ишь ты… — восхитился Семка. — Колодезной моется… что? Мы весь день тут ковырялись. Пока бочку наверх затащили, пока трубы, доски, то да сё… и воды тоже натаскали. А прогреться, небось, толком и не успела. Так у него земля есть?

— У рода.

— Жаль… ладно, ежели чего, то приходи. Чем смогу — помогу, — Семен протянул руку. — Трактор… как договаривались?

— Оставляй.

Бер подумал, что в нынешних обстоятельствах трактор во дворе — это так, вполне логичная часть пейзажа.

— Слушай, — он спохватился и задал вопрос, мучивший его уже пару часов. — А почему твой трактор на броневик смахивает.

— Ну… — Семен смутился. — Жизнь такая… никогда не знаешь, чего понадобится, трактор там аль броневик…

Иван вывалился из душа, тяжело дыша и дрожа всем телом. Бедра его опоясывало полотенчико, которое явно предназначалось для каких-то иных целей, ибо для бедер было узковато.

— Т-твоя оч-чередь, — сказал Иван. Зубы его постукивали, отчего речь была несколько неразборчива. Впрочем, не настолько, чтобы вовсе не понять.

— Знаешь… — Бер почесался. — Я… наверное… не такой и грязный.

Длинные Ванькины уши поникли и побелели. С волос текла вода, расползаясь по коже. И кожа эта в желтом свете лампы, что покачивалась где-то там, высоко, гляделась рябою. На белой поверхности её яркими пятнами гляделись ожоги крапивы, укусы комаров и следы иных жизненных невзгод.