Эликсир для мертвеца

— Это мучительные вопросы, сын мой, — ответил священник. — Они могут завести нас на пути, которыми нам идти не следует. Как по-вашему?

— Скажу откровенно, отец, не знаю, и меня это тревожит. Даже лежа здесь, я верю, что Бог, зная положение каждого в жизни, видит яснее, чем я, или даже вы, отец, кто заслуживает милосердия.

— Даже ваш враг, тот, кто нанял этих убийц?

— Отец, вы задаете мне трудный вопрос.

— По вашему утверждению, он тоже может заслуживать милосердия. Дело только в том, что жертвой стали вы, а не кто-то другой.

— Нет, отец. Богатый человек — я предполагаю богатство, раз он в состоянии нанять убийц…

— Неумелых, — перебил его священник.

— К счастью. Этого богатого человека учили тому, что хорошо и что дурно, однако же он, несмотря на свои знания, злой, цепкий, алчный, или использует золото для удовлетворения своих порочных желаний — он наверняка злой. Мое сердце вопиет о мести не бедным глупцам, которые переломали мне кости, а ему. Однако я не могу заглянуть ему в душу и у меня нет мудрости и образованности великих людей. Я не знаю, что верно.

— Вы до сих пор испытываете сильные боли?

— Уже не такие, отец. Мои сломанные конечности распухли и непослушны, но, благодарю Бога от всего сердца, жар почти прошел и вернулся аппетит. За мной здесь очень хорошо ухаживают, — добавил он.

— Рад это слышать, — сказал священник. — То, о чем я хочу спросить, возможно, не удивит вас, — начал он, но тут дверь неожиданно отворилась, и в проеме появилась сеньора Руфь с тарелкой, прикрытой льняной салфеткой, и корзинкой с хлебом и фруктами.

— Извините, сеньор, — сказала она. — Я не знала, что у вас посетитель. Прошу прощенья. Но наш пациент сказал, простого завтрака ему недостаточно, чтобы утолить аппетит. Он должен есть все, что может, поэтому я принесла ему хорошего, вкусного супа. — Поставила тарелку на столик у кровати и сняла салфетку. — Вот, — сказала она, — сытный суп с бараниной, бобами, луком, чесноком и травами. Вы должны есть, сеньор, чтобы поправляться.

— Признаюсь, я все еще голоден, сеньора, — сказал пациент и взглянул на священника.

— Пожалуйста, сеньор, ешьте. Запах восхитительный. — Доминиканец взглянул на тарелку с супом. — Но ведь человеку в вашем состоянии такие большие куски баранины не рекомендуются?

— Вчера он съел тушеного цыпленка и поклялся, что мог бы съесть бедро быка, — довольным тоном сказала Руфь. — Думаю, он считает, что мы хотим выжить его отсюда голодом, — добавила она с чуть принужденным смешком. Постелила салфетку ему на колени и поставила на нее тарелку, положила хлеб. Дала ложку, которую он неуклюже взял в левую руку, и так же быстро, как вошла, вышла из комнаты.

— Заметьте, отец, это очень маленькая порция баранины и бобов, — сказал пациент и принялся есть с очевидным удовольствием. — Замечательное блюдо, — добавил он между глотками. — Но у вас есть ко мне вопросы, отец. Начинайте, пожалуйста, я отвечу на них в меру своего знания и способности.

Когда колокола зазвонили к обедне, доминиканец умолк и взглянул на пациента.

— У вас очень усталый вид. Боюсь, я чрезмерно истощил ваши силы.

— Это неважно, отец. У меня впереди остальная часть дня, а затем еще дни, чтобы спокойно поспать.

— Могу я сделать что-нибудь — то есть, сделать то, что в моих силах, — чтобы помочь вам?

— Можете молиться за меня, отец. Я очень нуждаюсь в молитвах, и за исключением одной души, которая не перестает просить небеса смилостивиться надо мной, думаю, делать это больше некому.

— Я охотно буду молиться за вас.

— А если будете проходить мимо дворца, там есть некто, нуждающийся в духовной поддержке и утешении.

— Кто это?

Пациент поманил священника поближе к себе и прошептал ему на ухо имя.

— Исполню, сын мой, — сказал доминиканец.

Во дворе Иаков с женой сидели неподалеку от лестницы, ведшей в комнату пациента, и ждали. Время от времени подходили слуги, их отправляли обратно. На кухне прекратилась всякая деятельность, хотя кухарка, испугавшись неожиданной приостановки, взяла Хасинту, служанку Самуила Каракосы и несколько кастрюль на кухню соседки. Бонафилья спустилась к членам семьи Давида, ее отправили в кабинет Иакова поработать над своим изысканным столовым бельем.

— Этот священник пришел из-за слуха, что он катар? — спросила дрожащим голосом Руфь.

— Несомненно, — ответил Иаков. — Иначе зачем присылать члена этого ордена? Я встревожен его присутствием в нашем доме. Обвинения легче предъявить, чем опровергнуть, дорогая моя. Как ему доказать, что он во что-то не верит? Как нам доказать, что мы не помогаем еретику?

— Должен быть какой-то способ, — сказала Руфь. — Возможно, они просто разговаривают.

— Священник там уже долго.

— Он не может вынуждать у него признание, так ведь?

— Без свидетелей, в нашем доме? Сомневаюсь. Но у них есть вопросы, которые заведут в западню неосторожного члена секты.

— Иаков, не знаю, правильно ли я поступила, — с беспокойством сказала его жена. — Но когда пришел священник, наш пациент завтракал хлебом и сыром, тут я вспомнила, что катары не едят мяса и яиц, даже молока и сыра. Я была очень испугана, но принесла ему тарелку баранины с бобами. Само собой, будь он членом этой секты, то отказался бы это есть под каким-то предлогом, правда?

— А он ел? — раздался другой голос.

— Да, сеньор Исаак, ел, — ответила Руфь, поворачиваясь к слепому. — Когда я уходила, он ел этот суп с большим аппетитом.

Тут доминиканец спустился по лестнице во двор. Иаков Бонхуэс любезно поднялся и пошел с ним к фасаду дома.

— По-моему, мы вчера встречались, — сказал отец Миро, остановясь в коридоре возле кабинета, чтобы проститься. — Ее королевское высочество вызвала меня во дворец. Кажется, вы очень искусно позаботились о ее бедной собачке. Когда я уходил, она спокойно спала — я имею в виду собачку. Принцесса очень счастлива.