Елисейские Поля
Шрифт:
Он завернул за угол. Идти было легко, и дышать было легко, и деревья легко шумели, и в небе луна легко проплывала сквозь черные тучи.
Он вынул трубку и закурил.
– А с нефтяной компанией как-нибудь устроюсь.
И он самоуверенно махнул короткой рукой.
11
В эту ночь Лиза уснула поздно. Перед сном она долго молилась за мать и за Кролика. Она улеглась на свой широкий диван, натянула одеяло до подбородка. На стене, над самой подушкой, красная гвоздика обоев вдруг напомнила
«Мама, мамочка».
Опять в груди зашевелилось и заныло свое горе, не жалость, не сострадание, а своя живая боль. Лиза прижала руку к сердцу.
«Не стучи так. Все пройдет. Мама вернется. И я напишу ей. Да-да, как мне раньше не пришло в голову. Я напишу. Я все напишу».
Она вытянулась под одеялом, положила голову на подушку и закрыла глаза.
«Я напишу. Я все напишу».
Стало тихо, почти радостно. Еще ничего не потеряно. Все еще будет хорошо. Лиза, улыбаясь, сочиняла письмо.
«Милая моя мамочка, дорогая моя мамочка, ты еще не знаешь. Я взрослая, я не ребенок больше. И я люблю тебя больше всего на свете. Я всю свою жизнь отдам тебе».
Письмо было длинное. Лиза повторяла его наизусть.
«До утра забуду. Лучше написать сейчас же». Она сбросила одеяло, зажгла свет и, не одеваясь, в одной рубашке, подтянув повыше босые, зябнувшие ноги, уселась к столу. Она писала быстро, дрожа от радости, холода и волнения.
«Наверно, много ошибок, – озабоченно подумала она. – Так трудно писать по-русски. Но по-русски лучше, нежнее. Мама простит». Она сложила исписанные листки и, не перечитывая, вложила их в конверт.
«Как только получу мамин адрес, пошлю». Она бросилась в кровать, поцеловала красную гвоздику на обоях.
«Спокойной ночи, мамочка. Ты едешь. Ты не знаешь, а скоро получишь письмо». И, натянув одеяло, сейчас же заснула.
На третий день пришла открытка.
«Дорогая Лизочка, тут чудно и очень весело. Как жаль, что ты не со мной. Крепко целую тебя и Колю. Пиши. Мой адрес…»
На другой стороне, поперек через небо и море, стояло: «Ради бога, не забудь называть меня в письмах Наташей». «Наташей» было подчеркнуто.
Лиза прочла открытку, повертела ее в руке. Потом отперла шкаф, достала свое письмо и разорвала его на мелкие клочки. Ведь письмо писалось маме. А Наташе можно будет как-нибудь на днях послать открытку.
Лиза побежала вниз. Николай пил кофе в столовой.
– Вот, «она» пишет…
Николай презрительно фыркнул:
– Веселится? Что же, пускай. И мы здесь по ней не скучаем. Только денег могла бы побольше оставить.
Лиза кивнула.
С этого дня она больше не вспоминала о матери и даже в спальную к ней избегала заходить.
Часть третья
1
В ту зиму, зиму 28-го года, в Париже было очень холодно. Замерзшая земля на дорожках сада по утрам скрипела под Лизиными ногами.
Лиза ходила в лицей, в лицее было скучно, но дома было еще скучнее.
Она жила как будто совсем одна. Николай пропадал целыми днями, возвращался ночью, когда она спала. Они с Андреем вечно шептались о чем-то и уже не звали ее с собой. Лизе теперь и не хотелось ездить по ресторанам, она чувствовала себя слабой, усталой, ко всему безразличной. Только бы сидеть с книгой у камина. Даже Одэт не было. Одэт уехала к бабушке в Бордо. Но об Одэт Лиза не думала.Лиза возвращалась домой из лицея. Тяжелый портфель оттягивал руку. Ноги зябли в тонких чулках.
«Это все пустяки». Она подняла воротник своего короткого пальто с золотыми пуговицами, глубже надвинула берет. Не надо обращать внимания.
На тротуаре лежал белый картонный кружок, Лиза подняла его и, размахнувшись, бросила вверх. Он высоко взлетел в морозном прозрачном воздухе. «Как белый голубь», – подумала она и оглянулась назад.
Прямо к ней шел Андрей.
Лиза обрадовалась.
– Здравствуй. Ты из школы?
– Я бросил. Не хожу больше.
– Почему?
– Надоело. – Он пожал плечами. – И Николай тоже бросил.
– Это нехорошо, – сказала Лиза серьезно. – Что же дальше? Вас оставят на второй год, исключат.
– Ну и пусть. Что там о будущем думать?
– А тетка твоя?
– Она не знает.
Лиза поежилась:
– Очень холодно. Хочешь, побежим? До дома близко. Дай руку.
Андрей бежал слишком быстро. Лиза не могла поспеть за ним. Он тащил ее за руку. Она спотыкалась.
– Оставь, оставь, не могу.
Он толкнул калитку.
– Скользко. Упаду.
Но они уже стояли на крыльце.
– Ах, весело! – Лиза вошла в прихожую, бросила портфель и пальто на стул. – Идем скорее ко мне, затопим камин.
Он снимал пальто. Она поднялась на носки и поцеловала его.
– Какие у тебя холодные уши. Целуешь, будто мороженое ешь. Как хорошо, что я тебя встретила. Мы очень давно не были одни.
Она посмотрела ему в глаза:
– Ты стал совсем чужой.
Он покачал головой:
– Нет, Лиза.
Ей уже не было весело. Она подняла книги.
– У меня никого нет, кроме тебя, – тихо сказала она, краснея от стыда, и быстро прошла вперед.
Перед камином в ее комнате были уложены дрова. Лиза села на ковер.
– Ну помоги мне. Чтобы жарко было.
Андрей встал на колени рядом с ней.
– Подожди, не бросай поленья. Надо раньше бумагу.
Он зажег спичку. Лиза смотрела в камин:
– Я люблю огонь. Ну положи же еще дров.
– Довольно. Дай разгореться. И так тепло будет.
Она стала бросать дрова. Глаза ее расширились от удовольствия. Щеки покраснели.
– Довольно, довольно.
Но она, не слушая, продолжала бросать.
– Как костер. – Она все смотрела на огонь. – Знаешь, я хотела бы, чтобы меня сожгли. Коля всегда говорит, что, если бы я жила в Средние века, меня бы сожгли на костре как ведьму.
– Ну нет. Ты бы, скорее, тогда монахиней была. У тебя такие глаза. А может быть, и монахиней, и ведьмой вместе.