Элизабет Тейлор

Один из уорнеровских помощников, уже после того как они вышли из студии, отметил одно спорное замечание, и в считанные минуты Уорнер уже был у телефона, названивая тому репортеру, чтобы сказать, что неправильно понял вопрос и поэтому запись необходимо исправить. Журналист отказался пойти на уступки, пояснив, что репортерская этика не позволяет редактировать видеозаписи политических интервью. По его словам, Уорнер воскликнул: «Я допустил чудовищную ошибку. Она может дорого мне обойтись — целых два года усилий пойдут прахом!»

Позднее Уорнер пытался приуменьшить значение этого инцидента: «Я просто недопонял вопрос. Я не уловил слова «интеграция». Его помощник, желая выгородить своего босса, сказал, что это был долгий, утомительный день, и поэтому кандидат, возможно, не был столь внимателен, как обычно. Что примечательно, в предоставленном прессе графике мероприятий в этот день значилось одно-единственное интервью, затем, пытаясь исправить допущенный ляпсус, Уорнер утверждал, что в действительности он говорил о программе положительных действий, а не об интеграции. На следующий день Элизабет, которая в глазах широкой публики ассоциировалась со сбором средств в пользу Ботсваны, в срочном порядке отправилась в Ричмонд, чтобы присутствовать на собрании негритянской общины и выступить там от имени мужа.

«Я не люблю выступать по «горячим вопросам», — заявила она. — Обычно я предоставляю это Джону, ведь ему не занимать красноречия и убежденности — ведь он переживает за вас и за весь народ... Он не из тех изворотливых политиков, которые раздают пустые обещания. Джон посвятил всего себя избранному им поприщу, стремясь сделать все, что в его силах, чтобы этот мир стал для вас, ваших детей и внуков настоящим домом». Исполнительный секретарь Национальной Ассоциации по Утверждению Равных Прав Цветного Населения, крупнейшей «черной» организации Вирджинии, имел на сей счет собственное мнение: «Мы считаем, что вы сделали это заявление преднамеренно, с тем, чтобы показать консервативным членам вашей партии, что вы по-прежнему один из «старых добрых парней». Уорнер отверг подобное обвинение, однако позднее отказался поехать в Ричмонд для выступления на съезде вирджинского отделения Национальной Ассоциации. Вместо этого он посетил Праздник Устриц в Урбанне. Эндрю Миллер не преминул нажить себе политический капитал на оплошности оппонента. «Я пришел в шок, услышав заявление мистера Уорнера о том, что он лично ставил палки в колеса усилиям по обеспечению равных прав мужчинам и женщинам в вооруженных силах страны, — отозвался Миллер. — Заявление мистера Уорнера — самое многозначительное из сказанного за время этой предвыборной кампании, и его слова резко контрастируют с буквой и духом американских законов, стоящих на страже обеспечения равных прав для всех американцев. Несмотря на все споры, вызванные его замечанием, в целом Джон Уорнер воспринимался как «неинтересный кандидат» — «скучен», «занудлив», «напыщен» — вот те определения, что чаще всего соседствовали с его именем.

Но как бы то ни было, у него имелось одно существенное преимущество. Когда-то Вирджиния по праву считалась оплотом партии демократов, однако теперь там имелась крупнейшая на Юге организация республиканцев. К тому же Вирджиния была единственным в стране штатом, где ни разу на протяжении последнего десятилетия на пост губернатора или сенатора не избирался представитель от демократической партии. Тем не менее, за месяц до выборов, проведенный газетами опрос общественного мнения свидетельствовал о том, что треть избирателей еще не приняла окончательного решения. Республиканцы тотчас бросили на подмогу Уорнеру президента Форда, Рональда Рейгана, Барри Голдуотера и Джона Конноли.

Элизабет по-прежнему сопровождала мужа на различных мероприятиях, однако в ее поведении появилась заметная сдержанность — в особенности после того, как Дорис Миллер, нарядившись в простенькое платье из синтетики, выступила по телевидению с рассказом о том, что вот уже двадцать пять лет замужем за одним и тем же мужчиной и поэтому изучила его «от» и «до». Скромно одетая, с одним лишь обручальным кольцом на пальце, Элизабет больше не выступала на злободневные темы. Некогда ярая сторонница поправки о равных правах, теперь, по ее словам, она ни за что не посмеет прилюдно спорить с мужем. «Кроме того, существует огромное число женщин, которым равные права вовсе ни к чему, — заметила она. — В прошлом году я этого еще не знала». Элизабет утверждала, что теперь она поддерживает республиканцев, а не демократов. «В свое время я приняла иудаизм, и вот теперь — республиканство». Элизабет заверяла вирджинцев, что намерена провести остаток дней своих вместе с Джоном на ферме и поэтому подала прошение о возвращении ей американского гражданства. «Это не означает, что я требую для себя каких-то привилегий, так что рассмотрение этого вопроса затянется не менее чем на три года», — сказала она. Тем же, кто считал, будто она и ее муж используют выборы в Сенат как ступеньку на пути в Белый Дом, Элизабет заявила: «Ни за что на свете я не желала бы видеть Джона в качестве президента Соединенных Штатов. Ни за что на свете. Ни за что на свете. Джон еще с детских лет мечтал о том, что станет сенатором от штата Вирджиния, и этим все сказано, я же вообще лишена политических амбиций. Для нас главное — это люди, и если мы в силах что-либо для них сделать, то именно это стремление и привело нас в политику».

К концу пребывания кампании публичного соперничества между мужем и женой не было и в помине. Куда подевались шутки Джона Уорнера о том, как его «милая женушка» схватила тюбик, полагая, что тот с зубной пастой, и принялась чистить зубы, как оказалось, шампунем «Хед энд Шоулдерс». Исчезли и рассказы о том, что они с Элизабет — ну вылитая команда комиков, которые дубасят друг друга по вечерам подушками, а проснувшись утром, не могут остановиться от хохота. Прекратил он повторять и историю о том, как Элизабет однажды, оказавшись в аэропорту, оставила его одного и направилась в туалет. В дверях она помахала ему рукой, и он помахал ей в ответ. Согласно его рассказам, на следующей остановке они нанесли визит губернатору и его супруге. Первое, что сказала Элизабет, переступив порог губернаторского дома: «Привет! Ужасно рада с вами познакомиться! Будьте добры, позвольте воспользоваться вашим туалетом!»

«Но, Лиз! — воскликнул Уорнер. — Ты ведь только что посетила это заведение в аэропорту!»

«Да нет же, какой ты идиот, — парировала Элизабет. — Я помахала тебе рукой, чтобы ты дал мне десятицентовик, а ты даже и бровью не повел!»

Уорнер шутил перед своей аудиторией, что Элизабет потому так рьяно участвует в избирательной кампании мужа, чтобы он, в свою очередь, заняв сенаторское кресло, смог протолкнуть в Конгрессе билль о том, чтобы поставить практику взимания с женщин платы за пользование туалетом в аэропорту вне закона. Те же услуги для мужчин, подчеркивал Уорнер, предоставляются бесплатно.

Когда очереди на рукопожатие становились чересчур длинными, а количество поклонников разрасталось до неимоверных размеров, дамский туалет превращался для Элизабет в место отдохновения. Найдя спасения за его дверьми, она отсиживалась там, потягивала виски или жевала куриное крылышко. Когда ее почитатели начинали чересчур напирать, так что она не могла даже выйти наружу, Уорнер прорывался сквозь толпу и спешил ей на помощь. Временами же он так увлекался похлопыванием спин и раздачей смачных поцелуев, что даже не замечал, что его жена исхитрилась скрыться. В такие минуты она, будучи не в силах справиться с напряжением, безутешно рыдала до тех пор, пока ее не вызволяли на свободу.

К концу избирательной кампании нервы кандидата были порядком потрепаны, а его терпение на исходе. Он уже истратил на это мероприятие более восьмисот тысяч из собственного кармана и, тем не менее, отставал от Эндрю Миллера на шесть пунктов. Для того чтобы опередить соперника, Уорнер планировал выложить еще двести тысяч на мощную рекламную блиц-кампанию. Увы, чего ему не было дано, так это заглаживать крупными суммами все допущенные им ляпы. Его спросили, вкладывал ли он деньги в президентскую кампанию Ричарда Никсона, в ответ на что Уорнер заявил, что никогда не делал ничего подобного. Через несколько дней он попробовал взять свои слова назад, когда газетчикам удалось-таки разнюхать, что Уорнер пожертвовал на различные никсоновские мероприятия более ста тысяч долларов. Тогда горе-кандидат заявил, что просто забыл об этих деньгах.

По мере возрастания политического давления, увеличивалось и число совершенно невероятных несчастных случаев, происходивших с Элизабет. То она упала с лошади, то повредила на руке два кровеносных сосуда, то неудачно повернула спину, то свалилась с электрического велосипеда. Как-то раз в ричмондской пиццерии она неожиданно вскрикнула от острой боли, пронзившей, подобно молнии, её глаза. Элизабет тотчас доставили в больницу. Там ей из глаза удалили мелкий осколок, а сам глаз промыли и перевязали. Через несколько дней во время официального завтрака в Норфолке она подошла главному столу, чтобы побеседовать с президенто Фордом, но зацепилась каблуком за ковер, подвернула лодыжку, растянула шейные мышцы и сломала ручку на своей сумочке. Уорнер отвез ее назад в номер, а сам позднее заявил репортерам: «Я чувствовал, что какое-то время не могу оставлять ее одну, Элизабет нуждалась в моей любви и участии».

Но самый драматичный случай произошел с ней за две недели до выборов, когда они с Уорнером прохаживались среди гостей на устроенном республиканцами фуршете. Супруги направились в кухню, чтобы поприветствовать поваров и официантов, но в тот момент Уорнер заметил поднос с жареными цыплятами и, ухватив себе лакомый кусочек, воскликнул: «До чего же я люблю жареных цыплят!» Элизабет широко открыла рот, и муж дал ей откусить. Но буквально в следующую секунду она поперхнулась и схватилась за горло руками. Куриная кость встала у нее поперек горла, и Элизабет, не в состоянии сделать ни вдоха, ни выдоха, не могла даже прокашляться. Она потянулась за горячими булочками и принялась набивать ими рот в надежде с их помощью протолкнуть кость дальше в желудок. Увы, бесполезно. Помощники Уорнера в срочном порядке отправили супругов в близлежащую больницу. Там Элизабет дали наркоз, и хирург при помощи пластиковой трубки извлек ей из горла кость.