Елизавета I

— Богу, как и тебе, известно, что я не отличаюсь ангельским характером, но у меня есть одна черта, которая спасает меня от твоего полного презрения: я люблю тебя. Каков бы я ни был, моя любовь к тебе неизменна и пребудет такой и впредь. Я не мог безучастно смотреть, как над тобой нависает угроза. Вместо этого я предпочёл подвергнуться риску твоего гнева, а это немалый риск.

Он что-то ещё пробормотал и умолк. Её лицо было белым и бесстрастным как маска: было невозможно понять, о чём она думает.

Итак, Роберт участвовал в заговоре против неё. Все эти месяцы он ей лгал, а его теперешние объяснения — это наверняка новая ложь, с помощью которой он пытается обелить себя и умилостивить её. И всё же его слова о том, что заговор мог бы пойти дальше, чем предполагалось первоначально, были правдой. На него нельзя полагаться, но это ей было известно всегда. Он тщеславен и честолюбив, но ни его тщеславие, ни корыстолюбие не смогли вынудить его дать согласие на её убийство. У него было несколько причин сознаться ей, но теперь она видела, что главной было беспокойство за её жизнь. Когда она была при смерти от оспы, верность побудила его остаться рядом с ней; теперь лее, когда ей угрожала не меньшая опасность, он вновь показал, что по-своему любит её.

— Теперь ты можешь меня арестовать, — наконец сказал он. — Иного я не заслуживаю. Но сначала скажи, что ты меня прощаешь.

— Арестовать тебя? — К его изумлению, она рассмеялась. — Я не собираюсь тебя наказывать, Роберт. Если ты хочешь прощения, можешь его получить. Я не расположена в очередной раз разыгрывать нашу маленькую комедию ссоры и примирения; на сей раз дело приняло слишком серьёзный оборот. Я готова простить тебя и теперь, но с одним условием.

— Назови его, госпожа! Всё, всё что пожелаешь... — Он покрыл её руку поцелуями; в его глазах блестели счастливые слёзы.

— Обещай мне, что в будущем ты будешь примыкать к любому заговору против меня с тем, чтобы я могла следить за его течением с самого начала. О том, что ты рассказал мне сейчас, не будет знать никто, кроме Сесила. Теперь он, возможно, будет больше тебе доверять. Если бы я послала за Трокмортоном, я бы заставила его всё выложить за десять минут, но думаю, лучше будет услышать правду из уст самого жениха. Я заставлю Норфолка рассказать обо всём. А рассказав, он отправится в Тауэр.

— Туда ему и дорога, — поспешил подхватить Лестер. — А шотландская королева?

Лицо Елизаветы окаменело:

— Нужно постараться как-то отучить её строить козни; мне нужно подумать, Роберт. Я знаю, что скажет Сесил — нужно возвратить её в Шотландию и позволить брату казнить её.

— Это правильный совет, исполни его, — принялся настаивать Лестер. — Ты предоставила ей убежище, а она отплатила за это тем, что стала строить против тебя козни; она заслуживает смерти.

— Как, между прочим, и ты и остальные. — Елизавета села и подвинула к себе пяльцы. — Это не ответ, Роберт; я не собираюсь для успокоения твоей совести убивать монарха, пусть даже и чужими руками. Оставь меня, мне нужно немного подумать.

— А ты и в самом деле меня простила? — продолжал настаивать он.

Она бросила на него беглый взгляд; её улыбка была насмешливой, но при этом в ней сквозила непонятная печаль.

— Я простила тебя, Роберт. Боюсь, это уже вошло у меня в привычку...

Когда Лестер ушёл, некоторое время Елизавета продолжала вышивать. В этом рукоделии её трудно было превзойти; в юности, когда у неё не было денег на достойные подарки сестре Марии и брату Эдуарду, она, бывало, часами, не жалея глаз, сидела за пяльцами, изготовляя их. Подобно музыке, вышивание успокаивало её и проясняло мысль, заставляя думать быстро и ясно. Поведение Роберта её не удивило; от старых привычек трудно отделаться, а его всю жизнь отличала пылкая любовь к собственной особе. Они всё это затеяли для того, чтобы подстраховаться на случай её смерти или испанского вторжения; они сомневались в мудрости проводимой ею политики, хотя за последние десять лет она не совершила ни единого промаха. Напуганные люди готовы на всё, даже такие, как Роберт, который при всей своей никчёмности всё же по-своему её любит. Все они завидовали Сесилу, который храбрее и проницательнее любого из них, и поэтому решили выместить на нём свою неуверенность в будущем. Всё это десятилетие она укрепляла свой авторитет, трон и страну, и нигде не было заметно ни малейших признаков недовольства до тех пор, пока в Англии не появилась Мария Стюарт. Она ввергла Шотландию в междоусобную войну, её корона запятнана кровью её супруга, защищая её, погибли тысячи людей из кланов Гамильтон и Гордон; подлец Босуэлл, попросивший убежища в Дании, стал пленником датского короля, его, как мужа Марии Стюарт, сочли ценным заложником, за которого можно получить большой выкуп. Все, кто связывал свою судьбу с ней, жестоко поплатились за это, и теперь, когда она оказалась в королевстве Елизаветы, вслед за нею появилось то, что сопровождало Марию повсюду — заговоры, измена и страх; а кончится это, как и предсказывал Сесил, кровопролитием. Она не убьёт Норфолка и не посадит в тюрьму других заговорщиков. Но она отправит его в Тауэр и будет надеяться, что он усвоит полученный урок, не расставшись при этом с головой. Она попытается предотвратить вспышки насилия, и, чтобы ни говорил Сесил, будет по-прежнему удерживать в Англии Марию Стюарт, поскольку не осмеливается её отпустить. Однако Марии тоже нужно показать, что затеянная интрига не сойдёт ей с рук.

Елизавета подошла к письменному столу и написала указ о перемещении Марии Стюарт в замок Татбери. Это было сырое и мрачное средневековое строение, затерявшееся в пустынной части Стаффордшира и уже много лет пустовавшее. Кроме того, это была одна из самых неприступных крепостей во всей Англии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первое вооружённое восстание сторонников шотландской королевы произошло на севере Англии и было связано с заговором Норфолка. Среди населявших север страны католиков давно шло брожение; реформация прочно укоренилась в центральных и южных графствах Англии, но старая вера по-прежнему процветала в более отдалённой части королевства Елизаветы, где ей оказывали поддержку два вельможи, богатством и знатностью уступавшие только самому герцогу Норфолкскому. Графы Нортумберлендский и Вестморлендский были непоколебимыми католиками, а их влиятельность не позволяла правительству Сесила запугать их и вынудить отступиться от этой веры. Десять лёг они соблюдали с Елизаветой перемирие, но вот шотландскую границу пересекла беглянка, которую они считали законной королевой Англии. Очарование и красота Марии Стюарт, а также её общеизвестное благочестие подействовали на них как искра, попавшая в бочку с порохом. Однако их заговор был составлен весьма неуклюже, а Мария, полагавшая, что испанцы поддержат её вторжением из Нидерландов, совершила тем самым первую из своих многочисленных ошибок. Если Нортумберленд и Вестморленд действовали необдуманно, этого никак нельзя сказать о Филиппе Испанском; он согласился поддержать восстание, но только после того, как Марию Стюарт освободят из заточения, а Елизавету умертвят. Посредником в переговорах между ним и мятежниками выступил флорентийский банкир Ридольфи, который был в таких делах дилетантом и даже вообразить не мог, как чётко работает английская тайная полиция.

У мятежников было настолько смутное представление о характере Елизаветы и её советников, а также о настроениях большей части её подданных, что они полагали, будто вся страна с восторгом отнесётся к воцарению Марии Стюарт и восстановлению католической веры. Когда Норфолка арестовали, северные графы собрали своих сторонников, провозгласили Марию Стюарт английской королевой и двинулись в Татбери, чтобы освободить её. Елизавета узнала об этом от Сесила, находясь в Виндзоре; она созвала своих советников и поручила своему родственнику Хандсону командовать войском, которое было отправлено на север, навстречу мятежникам. Хантингдона и сэра Ральфа Садлейра послали в Татбери, чтобы перевести Марию Стюарт дальше на юг, в Уорвикшир; лорд-адмирал Клинтон был поставлен во главе третьей армии из Линкольншира, а граф Уорвик набрал войско из жителей своего графства и двинулся в Йорк на соединение с Хандсоном и Сассексом. Спокойное и мужественное поведение Елизаветы в этот решительный момент не позволило её советникам впасть в панику; в течение нескольких часов были выработаны меры по подавлению мятежа, составлены и распространены воззвания к народу, а всех слуг изменников, а также всех, кто поддерживал с ними какие-либо связи, арестовали и допросили. Сведения о том, насколько распространён был мятеж, и о степени причастности к нему Испании удалось получить у агента Ридольфи. Сесил уже давно держал под надзором все порты, и благодаря этой предусмотрительной мере флорентиец привлёк его внимание; он установил надзор над его слугой Бейли, который отправился в Нидерланды и был настолько неосторожен, что вернулся оттуда с документами, компрометировавшими его самого, его хозяина, Марию Стюарт, Норфолка и самого испанского короля. Бейли арестовали и отвезли в Тауэр. Однажды вечером, когда Елизавета со своими придворными дамами занималась вышиванием, Сесил оторвал её от этого занятия, чтобы показать протоколы допросов Бейли. Когда тот отказался признаться во всём сам, его подвергли пытке; вися на дыбе, он выдал ключ к шифру Ридольфи и имена тех, кто замешан в заговоре.

Пока королева и её советники искореняли заговор в Лондоне, армии, собранные на севере, чтобы её низложить, прошли через четыре графства, но им не удалось ни приобрести новых сторонников среди простых людей, ни освободить Марию Стюарт. Народного восстания, на которое надеялись мятежники, так и не произошло. Мятежные графы и их сподвижники, усталые, подавленные и деморализованные слухами о мощи войска, высланного навстречу им Елизаветой, проезжали через молчаливые села и города под неприязненными взглядами людей, которые выслушивали их воззвания и расходились. Большинство англичан сохранило верность Елизавете; им были безразличны и династические притязания Марии Стюарт, и реставрация религии, обряды которой уже почти двадцать лет не исполнялись. Народу не было известно о Марии почти ничего; знали только, что она принесла в Шотландию смуту и кровопролитие и в конечном счёте лишилась трона. Между тем преимущества правления Елизаветы — процветающая торговля, работа для всех и мир — были очевидны повсюду.

Народ не желал иметь дела с бунтовщиками, и в Тадкастере графы Нортумберлендский и Вестморлендский остановили свою редеющую армию и отдали приказ отступать. К январю мятежников прижали к шотландской границе, и проживавшие на приграничных землях сторонники Марии Стюарт предоставили им убежище. В том же месяце сводный брат Марии лорд Джеймс был убит человеком, сводившим с ним личные счёты, и отец Дарнли Ленокс стал регентом при своём внуке, младенце-короле Иакове. Между мятежными английскими графами, которых поддерживали шотландцы-католики, и новым шотландским правительством немедленно завязалась ожесточённая междоусобная борьба. Однако в Англии с мятежом было покончено. Оба его вождя бежали; шотландская королева находилась в Ковентри, её бдительно охраняли, и страже было приказано в случае попытки к бегству её убить; а Норфолка заключили в Тауэр.

Большинство мятежников удалось выследить и взять в плен; сотни исповедовавших католическую веру дворян и тысячи их приверженцев ожидали в тюрьмах решения королевы об их участи. Решение это было таково, что стало ясно: Елизавета действительно дочь своего отца.

Никто никогда не считал её жестокой; Сесил и Лестер, которым казалось, что они так хорошо её знают, были удивлены и поражены той мстительностью, с которой она отнеслась к своим врагам, когда они оказались в её власти. Сидя в Зале совета Уайтхоллского дворца, она, Елизавета, глядя в лицо своим советникам, среди мёртвой тишины сообщила, как она предполагает поступить с изменниками.