Елизавета I
Шрифт:
Никто из её советников не предполагал такого оборота событий; они уже привыкли считать Папу далёким и бессильным врагом, который слишком слаб, чтобы что-либо против них предпринять и готов смириться с методичным уничтожением своей церкви в Англии в надежде на то, что после смерти Елизаветы к власти придёт Мария Стюарт и повернёт всё на прежний лад. Однако Елизавета не умерла; более того, её преемница стала пленницей, которую она могла в любую минуту лишить жизни. А если бы Мария умерла, править Англией стал бы её сын, который воспитывался в духе самого фанатичного протестантизма. Если бы Мария сохранила свой трон или была казнена, не успев поднять мятеж в Шотландии, Папа Римский никогда бы не сделал этого шага, после которого у него не было пути назад. Теперь он знал: единственный способ сохранить католическую веру в Англии — это свергнуть Елизавету с трона в пользу Марии, и английская королева была отлучена от церкви именно с этой целью. Отныне казнённые участники Северного мятежа становились мучениками
Сесил сидел в своём кабинете уже почти три часа и размышлял, что теперь предпринять и как защитить Елизавету, приговорённую к смерти в собственном королевстве.
— Мне сказали, что у вас в окнах до сих пор горит свет. В чём дело, Сесил?
Она стояла на пороге одетая в маскарадный костюм, сверкающий драгоценными камнями, а на руке у неё болталась раскрашенная маска с султаном.
Секретарь королевы нерешительно встал с места и прикрыл ярко-алую печать на документе ладонью.
— Мне не хотелось вас тревожить, госпожа. Я думал, вы уже отошли ко сну.
Елизавета рывком захлопнула дверь и подошла к столу.
— Я веселилась. Вам иногда следует брать пример с меня и убивать время не только за работой, но и за развлечениями. Уберите руку и покажите мне, что вы прячете.
Он молча протянул ей документ, и она прочла его, не сняв с правого запястья висевшую на ленте золотую маску Дианы, богини охоты.
— Нортумберленда и Вестморленда это уже не воскресит, но вдохновит тех, кто захочет идти по их стопам, — сказала она. — Я незаконнорождённая самозванка, и всякий, кто свергнет меня с престола или вонзит кинжал мне в сердце, совершает подвиг во славу Господню. Такое же послание было издано против моего отца, а он умер в своей постели.
С этими словами она швырнула папскую буллу обратно на стол.
— При вашем отце всё было по-другому, — проговорил наконец Сесил. — На его трон не было претендентов-католиков, кроме его родной дочери Марии. Хотя она была нечестива и деспотична, она бы никогда не восстала против него.
У Елизаветы вырвался невесёлый смешок:
— Просто не успела бы: появись у неё такие мысли, ей бы пришёл конец.
— Франция тогда была на ножах с Римом, — продолжал между тем Сесил. — Теперь они союзники. Испания была не в состоянии начать против нас войну, в Германии была смута, протестантское движение по всей Европе было слишком мощным, чтобы позволить кому бы то ни было исполнить папский приговор, вынесенный вашему отцу. Благодарение Богу, госпожа, что ему так посчастливилось. Ваше положение куда тяжелее.
— Только в одном отношении, Сесил, и все эти годы здесь не произошло никаких изменений. — Она села лицом к нему и предостерегающе подняла руку, когда он захотел возразить. — Дело не в Марии Стюарт: это ваш пунктик, но для меня Мария куда менее опасна, чем мой милый зятёк, испанский король. Я отлучена от церкви — что ж, отлично. Мария Стюарт — моя преемница, но Франция не пойдёт на меня войной, чтобы посадить её на престол, потому что там понимают: я убью Марию, как только первый французский корабль будет замечен в водах Ла-Манша. У себя дома мы подавили один мятеж, и все остальные, когда настанет их черёд, будут подавлены точно так же. В нашем распоряжении лучшая в мире тайная полиция, самые устрашающие пытки и казни, которые только измыслил человеческий разум, а все потенциальные заговорщики находятся под нашим надзором. Если мы будем знать тайны Марии Стюарт, нам со временем станут известны все тайны наших врагов в Англии и на континенте. Я боюсь не Марии, а Филиппа Испанского. Вы говорили об его отце, императоре Карле. Его руки тогда связывала война в Германии, руки его сына теперь связывает война в Нидерландах. Однако так будет не всегда. Кроме того, Карл Пятый был политиком, а его сын — фанатик. Настанет час, и он попытается исполнить это. — Она указала на буллу. — Некогда он был королём Англии; он ненавидит наше государство не меньше, чем меня. Он будет рад устроить здесь такую же резню, как в Нидерландах — не к вящей славе Господней, а к вящей славе Филиппа; для него это одно и то же. Он не станет со мной воевать для того, чтобы посадить на моё место Марию Стюарт; мне уже надоело вам это повторять. Он не намерен проливать испанскую кровь для того, чтобы отдать половину нашей страны Франции. До тех пор, пока Мария Стюарт жива, с его стороны нам ничего не грозит.
— Он был замешан в заговоре Ридольфи, — напомнил ей Сесил. — Тогда он обещал мятежникам войско и деньги, почему бы ему не поступить так и теперь?
— Я не говорила, что он не будет ничего обещать, — поправила его Елизавета. — Чтобы мне насолить, он пообещает что угодно кому угодно, но я не думаю, что он хотя бы на минуту может поверить в то, что эта дурочка способна довести до победного конца какой-либо
из составленных ею заговоров. Боже праведный, вы же знаете Филиппа — в царствование моей сестры вы лично имели с ним дело; неужели вы можете себе представить, что он чувствует что-либо кроме презрения к той, которая, во-первых, родилась женщиной и к тому же потеряла трон из-за того, что вышла замуж за пьяницу и распутника, а затем была обесчещена тем, кто его убил? Да, Сесил, она может тронуть многие сердца, но Филипп войдёт в число её защитников не раньше, чем вы — в число её поклонников! Он нападёт на меня лишь затем, чтобы прибрать Англию к своим рукам.— Мы должны заключить союз с Францией, — проговорил секретарь. — Нам следует возвратить Марию Стюарт в Шотландию, позволить тамошнему регенту её казнить, а вам нужно выйти замуж за французского принца. Екатерина Медичи не настолько фанатично следует указаниям Рима, чтобы упустить шанс посадить одного из своих сыновей на английский трон.
— Она фанатично следует указаниям одних астрологов, — суховато ответила Елизавета. — Мне это известно. Однако если бы я послушалась вас и обрекла Марию Стюарт на смерть, испанское войско явилось бы сюда из Нидерландов раньше, чем я успею выйти замуж за французского принца или кого бы то ни было.
— Дело может принять такой оборот, что мы не сможем больше держать её в заложниках, — медленно проговорил Сесил. — Вы говорите о ней как о нашем щите, госпожа; но теперь могу вас заверить, что скоро рука Марии Стюарт будет направлять против вас пистолеты и ножи всех убийц, которых только можно будет нанять! У нас действительно лучшая тайная полиция в мире, но мы должны объявить католиков изменниками и казнить их за измену, а не за веру. Мы непременно повесим, колесуем и четвертуем того, кто выставил буллу на обозрение, а также всех его сообщников, которых только удастся отыскать. То же нужно сделать с католическими священниками и со всеми, кто ходит к мессе. Мы должны объявить их веру актом государственной измены, за который полагается самое строгое наказание, предусмотренное законом для изменников. Католичество и измена должны стать в глазах народа синонимами. Мы должны искоренить эту религию так, чтобы от неё не осталось и следа — только так нам можно надеяться избежать опасностей. Однако чтобы добиться этого, вместе с другими католиками мы должны умертвить Марию Стюарт. Можно сколько угодно отсекать у дерева ветви, но оно не упадёт, пока не подрубишь корни. И этот день придёт, ваше величество. Этого не избежать, как бы вы этому не противились.
— Когда это произойдёт, если произойдёт вообще, — ответила ему Елизавета, — мы начнём готовиться к испанскому вторжению. А пока я иду спать.
Как выяснилось, буллу прибил к дверям собора дворянин-католик по имени Фелтон, который не выдал своих сообщников даже на дыбе и попытался отвести гнев королевы от своей семьи, завещав ей прямо на эшафоте драгоценное кольцо с алмазом. Королева выслушала заверения в том, что он сполна испил чашу страшных мук, к которым был приговорён, надела кольцо себе на палец, полюбовалась им и, к ярости Сесила, дала вдове Фелтона особое разрешение пожизненно служить мессу у себя в доме. Елизаветой двигала не религиозность; Фелтона подвергли пытке и четвертовали из чисто политических соображений, и королева не видела причин отказывать его жене в утешении, которая могла дать ей вера. Елизавета была жестокой, беспощадной и непреклонной; к тем, кто угрожал её власти, она не знала милосердия, но, что бы ни говорили Сесил, Сассекс и даже Лестер, она не была ни лицемеркой, ни фанатичкой. В душе её секретарь был глубоко опечален тем, что его госпожа так обделена религиозным чувством.
Она часто носила кольцо, отказанное ей Фелтоном, а кроме того, купила знаменитое жемчужное ожерелье Марии Стюарт у покойного графа Муррея за треть цены; оно всегда красовалось у неё на шее. О своём отлучении от церкви она небрежно заметила, что Папе вздумалось высунуться из Ватикана и плюнуть через океан; она не раздумывая выложила шотландскому регенту две тысячи фунтов, которыми так дорожила, за выдачу графа Нортумберлендского, которого шотландцы заточили в тюрьму, и казнила его в Йорке. Затем Елизавета написала своей милой сестре Екатерине Медичи личное письмо, в котором намекнула, что желала бы вернуться к вопросу о браке с её неженатым сыном герцогом Алансонским.
Елизавете было тридцать семь лет, её предполагаемому жениху — девятнадцать. При всей проницательности и хитрости Екатерины Медичи она была одержима одной идеей — властью, властью для себя и своих детей, и стоило английской королеве-девственнице дать понять, что после недавнего мятежа и появления папской буллы она хотела бы выйти замуж, чтобы укрепить свои позиции, как французская королева-мать сделала вид, будто забыла, что Елизавета отлучена от церкви. На этот раз она пала жертвой собственной алчности; Мария Стюарт писала ей душераздирающие письма, в которых жаловалась на условия, в которых её содержат, сообщала, что её в любую минуту могут убить, и отчаянно пыталась втянуть Францию в свой очередной заговор против Елизаветы, но ответа не последовало. Переговоры о браке начались, и до тех пор, пока у Екатерины Медичи теплилась какая-то надежда на их благоприятное завершение, Елизавета могла быть уверена во французском нейтралитете.