Эмигрантка в стране магазинов

Полагаю, на протяжении жизни некоторые из вас задавались риторическим вопросом: «Господи, ну почему я этого козла полюбила?! Отдала ему лучшие полтора года своей жизни, а он взял и бросил меня, да еще и как, с изменой, скандалом, растоптал, в душу плюнул, негодяй, мерзавец… И что же я, спрашивается, такая растакая, ненормальная, не согласилась встречаться с тем милым молодым человеком приятной внешности, к тому же с хорошими манерами и приличной зарплатой? А ведь он так красиво за мной ухаживал! Какая же я дура, господи! Да к этому времени он бы уже, наверное, на мне женился… И прожили бы мы с ним душа в душу долгую и счастливую жизнь, детишками бы хорошими обзавелись, квартиру бы себе купили, машину, собачку бы породистую взяли, ну или там кошечку…» И если кому-то из вас, уважаемые читатели, такой монолог хорошо знаком, то очень вас прошу, не ругайте себя за неправильный выбор. Уверяю вас, вы ни в чем не виноваты, потому что на энергетическом уровне люди не анализируются, а воспринимаются и принимаются как первый раз в первый класс: все, попал, принят, люблю, я твой, а я твоя, и чем дело закончится, заранее знать об этом никому не дано.

По такому же принципу я пишу эту книгу, то есть под напором чувств-с. «Каких?» – спросите вы. А разных-с. Полагаю, в литературном творчестве, как и в любви, самое главное – это быть честной с самой собой и излагать мысли в таком виде, в каком они сформировались в собственном представлении, не приукрашивая их и не привирая для пущей элегантности. Так же и в любви, если какой-то человек запал в сердце, значит, нужно честно ему в этом признаться, а не выслеживать ежедневно через замочную скважину, куда он ходит, а затем выяснять подробности: с кем, зачем и почему. Для любви, как и для создания литературных произведений, чрезвычайно важна открытость, потому что привлечь к себе человека можно только душой нараспашку. В то же время общественностью всегда преследовалась способность полюбить человека исключительно за его человеческие качества, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст, ни на его материальное положение. В этой связи я не уверена, что наше продвинутое современное общество свыклось с выстраиванием отношений по зову души.

К слову, на фоне общественного несогласия с разного рода вольностями больше всего до сих пор достается однополым супружеским парам. При этом мужчинам, как всегда, повезло больше. Парня, интересующегося другими парнями, называют красивым словом «гей». Помните, как в стихах у Сергея Есенина: «Гей ты, Русь моя родная!» Согласитесь, что есть в этом слове нечто размашистое, мощное, одухотворенно-романтическое. А как называют девушку, которая полюбила другую девушку? Лесбиянка. Это слово, даже при всем моем уважении к представительницам сексуальных меньшинств, навевает неприглядные рифмы: болванка, лоханка, консервная банка… Впрочем, и многие другие стереотипы длинной чередой тянутся еще со времен Домостроя. Взять хотя бы такой – когда пожилой мужчина женится на молоденькой девушке, то общественная мораль им обоим восторженно аплодирует: «Ах, какая прекрасная пара, она его заряжает молодостью и задором, а он передает ей свою мудрость и жизненный опыт!» Но когда пожилая женщина встречается с молодым человеком, каково об этом мнение общественности? Правильно: «Развратная старуха соблазнила пацана». Все эти схемы восприятия человеческих отношений, к сожалению, сохранились до наших дней, как то слово, написанное пером, которое не вырубить топором. И все же оставаться всю жизнь самим собой и не изменить собственным чувствам – это великое искусство. И дай бог, чтобы все это когда-нибудь поняли!

* * *

После восстановления отношений со своим мужем я вновь зажила регулярной половой жизнью, и вместе с этим возникла насущная необходимость посетить гинеколога. Вскоре я выяснила, что врачей данного профиля, включенных в обязательное медицинское страхование, в Стране Магазинов было всего три. И вот, записавшись на прием, я приготовилась к полугодовому ожиданию своего будущего визита. Без очереди принимали только беременных, а таковой я на тот момент не являлась. И чтобы за шесть месяцев не забыть о дне назначенного визита, мне пришлось отметить эту знаменательную дату буквально на всем, куда я периодически заглядывала: на настенном календаре, на папке с документами, в рабочих файлах компьютера, на записке, прикрепленной магнитом к холодильнику и даже на книжной закладке. Наконец спустя шесть месяцев наступил тот день, когда я удостоилась чести присоединиться к желающим узнать, в каком состоянии находятся их репродуктивные органы.

Весь путь к гинекологическому кабинету я проделала в приподнятом настроении, однако, когда в зале ожидания лицом к лицу встретилась с толпой порядка двадцати женщин, оно у меня сразу же улетучилось. Заметив мою растерянность, черноволосая девушка, ближе всех стоявшая к двери гинекологического кабинета, грубовато у меня поинтересовалась: «Тебе на какое время назначили?» – «На десять», – ответила я. «Уф-ф-ф! До тебя еще далеко, жди, – махнув рукой, подытожила она. – Только что зашла женщина, которой было назначено на восемь тридцать, так что…» Ее «так что» я интерпретировала, как «ждать придется долго» и, в слегка раздосадованном настроении, прошла в туалет женской консультации, который с порога поразил меня удивительной нечистоплотностью. «Ничего себе Авгиева конюшня…» – подумала я. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Ведь стоявшие в очереди женщины от жары постоянно вливали в себя жидкость, а после этого, естественно, шли в сортир, который по посещаемости запросто мог посоревноваться с вокзальным, правда, в отличие от последнего, мыли его всего лишь раз в сутки.

Чтобы хоть как-то убить время, я решила последовать примеру других пациенток, периодически спускавшихся на первый этаж, где стоял кофе-автомат, рядом с которым на креслах и диванах лежала куча затертых до дыр газет и журналов. С того момента каждые полчаса, напившись кофе и начитавшись стародавней прессы, я поднималась к кабинету гинеколога, где вновь кто-нибудь сообщал неутешительную новость: «Только что прошла женщина, которой было назначено на девять, а сразу за ней без очереди пройдут еще две беременные. Нас медсестра об этом предупредила». И тогда я возвращалась обратно в «читальный зал», где, в отличие от зала женской консультации, во всяком случае было куда присесть. В последнем стоял от силы десяток стульев, которые, согласно нормальной человеческой логике, уступались только беременным женщинам. В случае же, если таковых было больше, чем сидячих мест, то предпочтение отдавалось лишь глубоко беременным, то есть тем, чья беременность была более чем очевидна. Узнав, что посещения гинеколога мне еще ждать и ждать, я удрученно возвращалась к кофейному автомату и уже не раз прочитанной прессе, а через некоторое время снова шла в туалет, пока наконец до меня не дошла очередь. И вот, когда медсестра открыла дверь и выкрикнула мою фамилию, в ответ на ее зов я ворвалась внутрь кабинета как ураган.

Сидевшая там за большим письменным столом пожилая женщина-врач, приподняв с глаз очки, задумчиво на меня посмотрела и спросила: «Ты в порядке?» Я быстро, без запинки, ответила: «Да, конечно». Но повернувшись к висящему на стене зеркалу и увидев свое лицо, тут же засомневалась в правильности только что данного ей ответа. Из зеркала на меня смотрела полуобезумевшая я. Надо заметить, что подобный вид ошарашил бы кого угодно. По причине кофейной передозировки, глаза у меня увеличились в размере приблизительно вдвое, частично выкатились из орбит и сверкали лихорадочным блеском, а кисти рук подрагивали, как у видавшей виды наркоманки. В довершение ко всему прочему при попытке присесть на предложенный мне стул я очень неуклюже споткнулась и чуть было не упала. Врач снова посмотрела на меня оценивающим взглядом, задала пару стандартных вопросов, а потом предложила пройти в соседнее помещение для осмотра на гинекологическом кресле. Я стала раздеваться, но не тут-то было. Проклятый кофеин превратил мои руки в крюки, которые то и дело застревали в молнии и никак не хотели развязывать шнурки на кроссовках и расстегивать пуговицы на кофте. Наконец дело осталось только за трусами, и, сидя на гинекологическом кресле, я принялась их с себя стягивать. Вдруг прямо у меня за спиной раздалось: «Ну что, ты готова?» От неожиданности я вздрогнула и, сама того не ожидая, судорожным, «наркоманским» движением руки зацепила натянутые между ступнями ног эластичные трусы, с силой оттянула их назад и столь же неожиданно отпустила, в результате они со скоростью космической ракеты взмыли вверх и повисли прямо надо мной на освещавшей помещение круглой лампе.

Слегка ошарашенная этим зрелищем врач-гинеколог проронила: «Ничего себе! Такого здесь еще не было», и как завороженные мы с ней уставились на мои трусы красного цвета, повисшие на ламповом рожке. После длительной паузы врач позвала медсестру и попросила ее с помощью швабры или щетки «снять оттуда это безобразие». А я, стоя рядом в чем мать родила, прикрыла себе срамные места кофточкой в ожидании, чем же дело закончится. Вошедшая в смотровую медсестра вытаращила глаза на повисшие на лампе трусы и пару раз неприлично хихикнула, а потом залезла на гинекологическое кресло и попыталась их оттуда сбить с помощью щетки на длинной палке, однако безрезультатно. Спустившись с кресла, она промолвила: «Н-да, никак не получается. Ну, ничего, подождите, я сейчас приду», – и через несколько минут вернулась с другой медсестрой, по-видимому, работавшей в соседнем кабинете, в руках у которой было еще одно длинное приспособление для мытья, наподобие швабры. После нескольких попыток дотянуться им до трусов приглашенная на помощь девушка задумчиво произнесла: «Эх-х-х, нам бы сюда высокого человека. Посмотри-ка, может, в коридоре такая пациентка найдется!» Гинекологическая медсестра приоткрыла дверь, из-за которой послышались недовольные голоса: «Ну что же так долго?! Когда же та девушка, в конце-то концов, выйдет?» – «Когда выйдет, тогда и выйдет! – бросила она толпе, хлопнув дверью перед носом у пациенток, и, повернувшись к своей напарнице по работе, подытожила: – Там все нормального роста, высоких нет. Слушай, а может, кто-нибудь из наших поможет?» К счастью, приглашенная на помощь коллега вспомнила, что в лаборатории на третьем этаже работает очень высокая санитарка, и они вдвоем отправились на ее поиски. Я же в это время приблизилась на цыпочках к сидящей в приемном кабинете врачу и виноватым голосом спросила: «Так мне, наверное, стоит одеться?» «Подожди немного, – ответила гинеколог, – может, они твои трусы сейчас достанут». Прошло минут пятнадцать, и в помещение, где находилось гинекологическое кресло с висящими над ним моими трусами, вошли сразу шесть человек: пять женщин и один мужчина, относительно которого медсестра сразу меня предупредила: «Не пугайся, он – врач». Правда, высокого роста среди них была всего одна – здоровенная не только ввысь, но и вширь женщина. Далее весь этот медицинский персонал, вооружившись швабрами и щетками на длинных ручках, не теряя времени, приступил к делу. Забравшись на стулья и гинекологическое кресло, сначала они попытались дотянуться уборочным инструментарием до висящих на лампе трусов, что со стороны, надо сказать, выглядело зрелищем не для слабонервных. В тот момент я даже забыла, что сижу в первозданном виде и только молилась Богу, чтобы под высоченной и весящей центнер мясистой теткой не рухнуло гинекологическое кресло, на котором она, в дополнении ко всему прочему, периодически подпрыгивала. Через некоторое время кто-то из женщин предложил: «А давайте трусы ветром собьем!» Врач мужского пола засомневался: «Не думаю, что это поможет. Так просто они оттуда не слетят. Если только от потока ветряной мельницы или воздушной струи самолета, но здесь у нас больница, а не аэропорт». И все-таки они решили попробовать. Взобравшись на стулья, медики разом принялись совершать ритмические круговые движения швабрами и щетками, отчего в помещении сразу стало прохладно, однако на злополучные трусы это никак не подействовало. Падать с лампы они, по-видимому, не собирались. После нескольких попыток создания ветрового потока медсестра женской консультации с ехидцей поинтересовалась у меня: «Ты жвачку что ли в трусах носишь?» – «Нет», – упавшим голосом прошептала я, стыдясь за содеянное. Трусы все никак не падали, а желавшие попасть к гинекологу женщины гудели за дверью, как пчелиный улей.

«Ну, и что теперь будем делать с этим флагом СССР? Если я не ошибаюсь, он ведь у вас был красного цвета? Я только одного не понимаю, почему именно в моем кабинете? За что?! – в форме риторического вопроса возмутилась вошедшая в помещение гинеколог. – У меня сегодня по списку еще пятнадцать женщин и вне очереди несколько. Когда я их буду осматривать?!» Тогда врач мужского пола, почесав себе штаны в районе промежности, предложил: «Ну и принимай пациенток так, с трусами на лампе. А когда прием закончится, мы их как-нибудь оттуда достанем». Кто-то из медперсонала воскликнул: «Эх, нет у нас пылесоса, а то бы мы их быстренько оттуда сдули!» – «Ну да, только пылесоса нам здесь и не хватало, о-х-х-х», – горестно вздохнула гинеколог, и вдруг ее лицо исказилось гримасой ужаса. В то же мгновение запахло паленым. Как по команде, мы устремили свои взгляды наверх, в сторону висящих на лампе трусов, от которых неожиданно повалил дым. Кто-то из медиков закричал: «Срочно погасите свет! Лампа должна остыть, а не то случится пожар!» Свет выключили, а я, порядком замерзнув и поняв, что вряд ли меня сегодня будут осматривать, принялась в потемках, на ощупь отыскивать свою одежду и лихорадочно на себя ее натягивать. Когда же члены «группы спасения» по очереди покинули гинекологический кабинет, через приоткрытую дверь до меня донеслись возгласы происходящей в зале ожидания манифестации. «Что будет, если я сейчас выйду из кабинета? Не исключено, что не на шутку разъярившиеся женщины меня там сразу убьют…» – подумала я и присела на стул возле гинекологического кресла. Сама гинеколог в этот момент была похожа на сдавшегося в плен противника. Поняв, что ситуацию уже ничем не спасти, она потеряла к ней всякий интерес, и на ее лице появилось выражение абсолютного безразличия.

Вскоре явился вызванный для тушения пожара рабочий, со складной лестницей наперевес и, перед тем, как войти в кабинет, гаркнул ревущей в зале ожидания толпе: «Разойдитесь, гражданки, пропустите, внутри случился пожар!» После этого заявления мощный рокот неожиданно стих, сменившись массовой дискуссией на тему, кто кого и чем сжег: меня гинеколог, я гинеколога, мы вместе с гинекологом что-то другое умудрились спалить или же в недрах этого кабинета произошло самовозгорание из-за несоблюдения элементарных правил технической безопасности. Войдя в смотровой кабинет, рабочий установил складную лестницу, поднялся на ее верхнюю ступеньку, а затем с брезгливым выражением на лице двумя пальцами снял с лампы мои трусы и сбросил их вниз. От души его поблагодарив, я швырнула в мусорное ведро дырявую и пахнущую гарью красную тряпочку, которая еще совсем недавно была моими трусами, а сама направилась к выходу. В этот момент сидящая в кресле гинеколог остановила меня и упавшим голосом произнесла: «Сегодня я тебя не буду осматривать. Почему, полагаю, объяснять не надо? Приходи завтра в восемь, самой первой, медсестра скажет, что тебе назначено вне очереди. И еще, – она на несколько секунд замялась и абсолютно серьезным тоном, без мало-мальского оттенка шутливости, закончила свою мысль: – Не знаю, существует ли инструкция пользования трусами, но тебе бы она очень пригодилась. Завтра их на осмотр не надевай, ладно?» В ответ я молча кивнула головой и вышла из кабинета, за дверями которого толпа уставших и рассерженных женщин безмолвно передо мной расступилась. «Ну вот, не побили, уже хорошо», – облегченно вздохнула я, а на следующий день, как и было обещано врачу-гинекологу, появилась у нее на приеме без трусов.

* * *

Продолжая мысль о том, как же бывает приятно выкрутиться из неприятной ситуации безо всякого для себя ущерба, приглашаю вас, уважаемые читатели, порассуждать о том, что же такое счастье. Лично для меня счастье – это что-то наподобие междометия. Знаете, когда человеку бывает ну о-о-очень хорошо и из самых недр души как бы само собой вырывается: «О-о-о!» К слову сказать, все счастливые моменты, отличающиеся большим разнообразием, мне бы хотелось поделить на две большие группы: традиционные и нетрадиционные. К традиционным в моем представлении относятся заранее запрограммированные или ожидаемые события, такие как рождение ребенка, юбилей, свадьба, День восьмого марта, День защитников Родины, Новый год и т. д. Эти знаменательные даты обычно отмечаются в компании родственников и друзей в приподнятом настроении и, как правило, подшофе.