Палицей Твоею быть хочуИ громоподобною трубою.Засвети меня, Твою свечу,Меч, покорный и готовый к бою.И о братьях: разве их вина,Что они как поле битвы стали?Выходи навстречу, сатана,Меч мой кован из Господней стали.
«Там, между Тигром и Евфратом…»
Там, между Тигром и Евфратом,Сказали: юности конец.Брат будет смертно биться с братом,И сына проклянет отец.Мы
больше не вернемся к рощамУ тихих вод Твоих возлечь,Мы ждем дождя посевам тощим,В золе мы будем хлеб наш печь.Тебе мучительно быть с нами,Бессильный грех наш сторожить.Создал нас светлыми руками,—Мы ж в свете не умеем жить.
«И каждую косточку ломит…»
И каждую косточку ломит,И каждая мышца болит.О, Боже, в земном Твоем домеДаже и камень горит.Пронзила великая жалостьМою истомленную плоть.Все мы — ничтожность и малостьПред славой Твоею, Господь.Мне голос ответил: «Трущобы —Людского безумья печать —Великой любовью попробуйДо славы небесной поднять».
«Трудный путь мы избирали вольно…»
Трудный путь мы избирали вольно,А теперь уж не восстать, не крикнуть.Все мы тщимся теснотой игольнойВ Царствие небесное проникнуть.Не давал ли Ты бесспорных знаков?И не звал ли всех нас, Пастырь добрый?Вот в боренье мы с Тобой, как Яков,И сокрушены Тобою ребра…
«Нечего больше тебе притворяться…»
Нечего больше тебе притворяться,За непонятное прятать свой лик.Узнавшие тайну уже не боятся,Пусть ты хитер, и умен, и велик.И не обманешь слезинкой ребенка,Не восстановишь на Бога меня.Падает с глаз наваждения пленка,Все я увидела в четкости дня.Один на один я с тобой, с сатаною,По Божью веленью, как отрок Давид,Снимаю доспехи и грудь я открою.Взметнула пращою, и камень летит.В лоб. И ты рухнул. Довольно, проклятый,Глумился над воинством ты, Голиаф.Божию силу, не царские латыУзнал ты, навеки на землю упав.Сильный Израилев, вижу врага яИ Твоей воли спокойно ищу.Вот выхожу без доспехов, нагая,Сжавши меж пальцев тугую пращу.
«Припасть к окну в чужую маету…»
Припасть к окну в чужую маетуИ полюбить ее, пронзиться ею.Иную жизнь почувствовать своею,Ее восторг, и боль, и суету.О, стены милые чужих жилищ,Раз навсегда в них принятый порядок,Цепь маленьких восторгов и загадок, —Пред вашей полнотою дух мой нищ.Прильнет он к вам, благоговейно нем,Срастется с вами… Вдруг Господни дланиМеня швырнут в круги иных скитаний… За что? Зачем?
Владимир
Владимирович Набоков
1899–1977
«В неволе я, в неволе я, в неволе!..»
В неволе я, в неволе я, в неволе!На пыльном подоконнике моемследы локтей. Передо мною домтуманится. От несравненной болия изнемог… Над крышей, на спинеготического голого уродца,как белый голубь, дремлет месяц… Мнетак грустно, мне так грустно… С кем бороться —не знаю, Боже. И кому помочь —не знаю тоже… Льется, льется ночь(о, как ты, ласковая, одинока!);два голоса несутся издалека;туман луны стекает по стенам;влюбленных двое обнялись в тумане…Да, о таких рассказывают намшарманки выцветших воспоминанийи шелестящие сердца старинных книг.Влюбленные. В мой переулок узкийони вошли. Мне кажется на миг,что тихо говорят они по-русски.1920
Жемчуг
Посланный мудрейшим властелиномстрастных мук изведать глубину,тот блажен, кто руки сложит клиноми скользнет, как бронзовый, ко дну.Там, исполнен сумрачного гуда,средь морских свивающихся звезд,зачерпнет он раковину: чудобудет в ней, лоснящийся нарост.И тогда он вынырнет, раздвинувяркими кругами водный лоск,и спокойно улыбнется, вынувиз ноздрей побагровевший воск.Я сошел в свою глухую муку,я на дне. Но снизу, сквозь струи,все же внемлю шелковому звукууносящейся твоей ладьи.14.1.23.
«Нет, бытие — не зыбкая загадка…»
Нет, бытие — не зыбкая загадка.Подлунный дол и ясен, и росист.Мы — гусеницы ангелов; и сладковъедаться с краю в нежный лист.Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,и чем жадней твой ход зеленый был,тем бархатистей и великолепнейхвосты освобожденных крыл.6.5.23.
«В кастальском переулке есть лавчонка…»
В кастальском переулке есть лавчонка:колдун в очках и сизом сюртукеслова, поблескивающие звонко,там продает поэтовой тоске.Там в беспорядке пестром и громоздкомкинжалы, четки — сказочный товар!В углу — крыло, закапанное воском,с пометкою привешенной: Икар.По розам голубым, по пыльным книгамползет ручная древняя змея.И я вошел, заплаканный, и мигомсмекнул колдун, откуда родом я.Принес футляр малиново-зеленый,оттуда лиру вытащил колдун,новейшую: большой позолоченныйхомут и проволоки вместо струн.