Эмили из Молодого Месяца. Искания

VI

«15 июня, 19

Сегодня днем я бродила с ветром по душистым травам на берегах пруда и собирала землянику. Я люблю собирать землянику. Это занятие для вечно юных. Боги могли бы собирать землянику на высоком Олимпе без всякого ущерба для своего достоинства. Королева… или поэт согласились бы поклониться ей, и нищий имел бы такую честь.

А в этот вечер я сижу здесь в моей любимой старой комнатке, с моими любимыми книгами и картинами, с моим милым маленьким окошком, стекло которого так забавно искажает пейзаж, и мечтаю. За окном — нежные, душистые летние сумерки, и малиновки зовут друг друга в роще Надменного Джона, и тополя ведут загадочные речи о давно забытой старине.

В конце концов, этот старый мир совсем не плох и люди в нем тоже не так уж плохи.

Даже Эмили Берд Старр порой довольно славная, не совсем та неискренняя, непостоянная, неблагодарная извращенка, какой она представляет себя после полуночи, не совсем та одинокая, всеми забытая девица, какой она воображает себя в бессонные ночи, не совсем неудачница, какой она с ожесточением называет себя, когда три рукописи возвращаются одна за другой. И не совсем трусиха, какой она чувствует себя, когда думает о том, что Фредерик Кент приедет в июле в Блэр-Уотер».

Глава 13

I

Эмили читала у окна своей комнаты, когда услышала эти звуки… Читала странное стихотворение Элис Менелл [41] «Письмо от девушки к самой себе в старости», отзываясь странным трепетом на таинственное пророчество. За окном на сад Молодого Месяца опускался сумрак, и из этого сумрака неожиданно отчетливо донеслись три нотки — две короткие, высокие и одна длинная, низкая… давний сигнал, которым Тедди так часто вызывал ее в сумерки в рощу Надменного Джона.

41

Менелл, Элис (1847–1922) — английская писательница, поэтесса, редактор и критик.

Забытая тут же книжка соскользнула на пол. Эмили, чуть побледневшая, встала, широко раскрыв потемневшие глаза. Неужели Тедди здесь? Илзи должна была приехать в этот вечер, но Тедди ждали лишь на следующей неделе. Неужели это ошибка? Игра воображения? Какой-нибудь случайный свист малиновки…

Свист раздался снова. Она знала — как знала с самого начала, — что это свист Тедди. Не было другого такого звука в мире. И она так давно не слышала его. Тедди там… ждет ее… зовет ее. Должна ли она пойти к нему? Она тихонько рассмеялась. Должна ли? У нее нет выбора. Она не может не пойти. Гордость не могла помешать ей… горькое воспоминание о том вечере, когда она напрасно ждала его сигнала, не могло остановить ее. Страх, стыд, все было забыто в безумном восторге того мгновения. Не дав себе времени вспомнить о том, что она Марри, и лишь урвав мгновение, чтобы бросить взгляд в зеркало и убедиться, что креповое платье цвета слоновой кости очень ей к лицу — как это удачно, что она случайно надела это платье! — она слетела по ступенькам лестницы и бросилась в сад. Возле тропинки, ведущей в рощу Надменного Джона, в великолепной, таинственной тени громадных старых елей стоял Тедди, без шляпы, улыбающийся.

— Тедди!

— Эмили!

Ее руки оказались в его руках. Ее сияющие глаза смотрели в его глаза. Юность вернулась. Все, что когда-то делало жизнь чудесной, сделало ее чудесной вновь. Они снова были вместе после всех этих долгих, томительных лет отчуждения и разлуки. Не было больше никакой робости, никакой скованности, никакого ощущения перемены или страха перед ней. Они снова могли быть детьми. Но детству были неведомы ни это бурное, вздымающееся в груди сладкое чувство, ни эта самозабвенная покорность. О, она принадлежала ему. Его слово… взгляд… тон — все говорило о том, что он по-прежнему был хозяином ее сердца. И неважно, что потом, в более спокойном расположении духа, ей, возможно, не совсем понравится быть такой беспомощной, покоряться чьей-то власти. И неважно, что завтра она, возможно, пожалеет, что побежала так быстро, с таким горячим чувством в душе, без всяких колебаний, чтобы встретиться с ним. В этот вечер важно было лишь то, что Тедди вернулся. Все остальное не имело никакого значения.

Однако внешне их встреча не выглядела встречей влюбленных. Они встретились всего лишь как старые добрые друзья. Было много такого, о чем надо было поговорить, и такого, о чем помолчать вместе, пока они расхаживали взад и вперед по садовым дорожкам и пока звезды смеялись над ними в темноте… намекая… намекая…

Только об одном они не заговорили — о том, чего Эмили боялась. Тедди не упомянул о таинственном видении на лондонском вокзале. Как будто ничего такого никогда не было. Однако Эмили чувствовала, что именно случившееся в тот день снова соединило их после долгого взаимного непонимания. Конечно, лучше промолчать, ведь это было нечто мистическое, один из секретов богов, о котором не следует говорить вслух. Конечно, лучше забыть, ведь дело сделано и Тедди остался в живых. И все же — так уж неразумны мы, смертные! — Эмили испытывала нелепое разочарование оттого, что он обошел эту тему молчанием. Разумеется, ей не хотелось, чтобы он говорил об этом.Но если этодля него что-то значило, то разве не должен был он об этомзаговорить?

— Как хорошо снова оказаться здесь, — продолжал Тедди. — Кажется, ничто вокруг не изменилось. Время остановилось в этом райском саду. Смотри, Эмили, как ярко горит Вега в созвездии Лиры. Наша звезда. Ты забыла ее?

Забыла? Как ей прежде хотелось суметьзабыть!

— Мне писали, что ты собиралась выйти замуж за Дина, — сказал Тедди отрывисто.

— Собиралась… но не смогла, — сказала Эмили.

— Почему? — спросил Тедди так, словно имел полное право спрашивать.

— Потому что я не любила его, — отвечала Эмили, признавая это его право.

Смех, счастливый, восхитительный смех, который заставляет других тоже рассмеяться. Смех — это так безопасно…Человек может смеяться, не выдавая своих истинных чувств. Появилась Илзи. Илзи бежала к ним по дорожке. Илзи в золотистом, под цвет ее волос, шелковом платье и золотисто-коричневой, под цвет ее глаз, шляпе. Казалось, что великолепная золотистая роза развернула свои лепестки в саду.

Эмили почти обрадовалась ей в ту минуту. Тедди затронул в разговоре самую тяжелую тему, и некоторые из признаний прозвучали бы ужасно. Она отодвинулась от него, почти чопорно, снова сделавшись гордой Марри из Молодого Месяца.

— Дорогие мои, — сказала Илзи, обнимая каждого одной рукой. — Разве это не восхитительно? Все снова вместе! Ах, как я вас люблю! Давайте забудем, что мы старые, и солидные, и умудренные опытом, и несчастные, и снова, только на одно счастливое лето, станем буйными, дерзкими, счастливыми детьми.

II

Следующий месяц был прекрасен — месяц неописуемо великолепных роз, нежнейших утренних туманов, серебряного совершенства лунного света, незабываемых аметистовых сумерек, барабанной дроби дождя, призывных горнов ветра, пурпура и звездной пыли цветущих садов. Месяц тайны, музыки, волшебства. Месяц смеха, танцев, радости, бесконечного очарования. Но вместе с тем и месяц сдержанных, тайных размышлений. Вслух ничего сказано не было. Эмили и Тедди редко оставались наедине. Но человек чувствует, знает. Эмили светилась счастьем. Странное беспокойство в ее глазах, прежде так огорчавшее тетю Лору, исчезло. Жизнь была хороша. Дружба, любовь, наслаждение чувств и наслаждение духа, печаль, красота, успех, неудача, стремление — все было частью жизни, а потому интересно и желанно.

Каждое утро, когда она просыпалась, новый день казался ей доброй феей, которая принесет ей прекрасный подарок. Честолюбивые мечты были, по меньшей мере на время, забыты. Успех… могущество… слава. Пусть те, кому все это нужно, платят своим трудом и получают желаемое. Но любовь не покупается и не продается. Она подарок.

Даже воспоминание о сожженной книге перестало быть мучительным. Одной книгой больше, одной книгой меньше в этом громадном мире, полном жизни и страсти — какая разница? Какой бледной и призрачной выглядела любая нарисованная жизнь рядом с этим реальным, пульсирующим, искрящимся существованием! Кому, скажите на милость, нужны лавры? Из цветов флердоранжа получится гораздо более душистая корона. И была ли когда-либо звезда судьбы более яркой и манящей, чем Вега из созвездия Лиры?… В переводе на обычный язык это означало, что ни в этом мире, ни в любом другом ничто и никто, не имеет значения, кроме Тедди Кента.