Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Итак, образ льва у Мандельштама соотносится с диктатурой: «Я в львиный ров и в крепость погружен» (1937). Здесь поэт предсказал свою судьбу — смерть в лагере: «…тело Осипа Мандельштама вместе с телами других заключенных не сразу было предано земле. Лишь в начале января 1939 года они были погребены в старом крепостном рву»8б. А в «львиный ров» он был погружен уже в стихотворении «За гремучую доблесть грядущих веков…» (1931): «Я — вишневая косточка детской игры / И в безводном пророческом рву» (с. 479). Объясняется это тем, что «столица волновая / Кривеет, мечется и роет ров в песке» («Бежит волной-волной…», 1935). И поскольку «столица волновая… мечется», двумя месяцами ранее о ней было сказано: «А город от воды ополоумел» (с. 240).

В цикле «Армения» (1930) поэт говорит: «Я твердых ищу окончаний / В огонь окунаемых слов» (с. 473). Но найти их он не может, поскольку: «Не у меня, не у тебя — у них / Вся сила окончаний родовых» (1936). У кого «у них» — догадаться несложно, проведя параллели, во-первых, со стихотворением «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…» (1937): «И с благодарностью улыбки губ людских / Потянут на себя их дышащую тяжесть» = «.. вдруг узнаешь отца / И задыхаешься, почуяв мира близость. /Ия хочу благодарить холмы, / Что эту кость и эту кисть развили <.. > Не я и не другой — ему народ родной — / Народ-Гомер хвалу утроит» («с благодарностью» = «хочу благодарить», «хвалу утроит»; «людских» = «Народ-Гомер»; «дышащую тяжесть» = «задыхаешься»); а во-вторых — со стихотворением «Средь народного шума и спеха…» (1937): «Нет имени у них. Войди в их хрящ. / И будешь ты наследником их княжеств» = «И к нему, в его сердцевину / Я без пропуска в Кремль вошел». А у «века-зверя», который ассоциируется с советской властью, тоже был «хрящ»: «Словно нежный хрящ ребенка, / Век младенческой земли» («Век», 1922). Данный мотив разовьется и в стихотворении 1937 года: «Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева, / И парус медленный, что облаком продолжен, — / Я с вами разлучен, вас оценив едва…», — как уже было в «Стансах» (1935): «Нас разлучили, а теперь — пойми: / Я должен жить, дыша и болыпевея…».

– несмотря на ранее декларированное: «Попробуйтеменя от века оторвать, — / Ручаюсь вам — себе свернете шею!» («Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето», 1931), — то есть «попробуйте меня разлучить с хрящом-веком», что в итоге и произошло: «Иль этот ровный край — вот все мои права, — / И полной грудью их вдыхать еще я должен» («Разрывы круглых бухт…», 1937). Подобное отношение к «ровному краю» продемонстрирует и Высоцкий в черновиках «Памятника» (1973): «И текли мои рваные строки / Непрерывно и ровно, как смерть» /4; 261/.

Сравним также призыв «Войди в их хрящ» со словами врачей, обращенными к лирическому герою в песне «Ошибка вышла» (1976): «Войди под наш больничный кров» (АР-11-63). Здесь же герой говорит: «И я их так благодарю, / Взяв лучший из жгутов: / “Вяжите руки, — говорю, — / Я здесь на всё готов!”» /5; 386/. А вот как этот мотив представлен у Мандельштама в «Оде»: «И я хочу благодарить холмы, / Что эту кость и эту кисть развили» («Когда б я уголь взял…», 1937).

Помимо того, в стихотворении «Средь народного шума и спеха…» Сталин наделяется теми же чертами, что и век: «Смотрит века могучая веха / И бровей начинается взмах». А в «Оде» сказано: «Я б поднял брови малый уголок <.. > Могучие глаза решительно добры». Таким образом, налицо два тождества: 1) Ленин = век («1 января 1924»); и 2) Сталин = век.

И здесь — самое время сопоставить «Оду» (1937) с «Палачом» (1975 — 1977).

Мандельштам упоминает «дружбу мудрых глаз» Сталина, а лирический герой Высоцкого рассказывает: «Мы попели с мудрейшим из всех палачей» (АР-16-192).

Первый рисует сталинский портрет: «Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!». А второй скажет: «От умиленья я всплакнул и лег ничком» (правда, Мандельштам плачет скорее не от радости, а от горя, как главный герой трагедии Эсхила «Прометей прикованный»: «Увы! Я рыдаю об этой беде / По бедах грядущих…»; поэтому «сочетание Зевс-Сталин не оставляет Мандельштама на протяжении всей “Оды”» [2992] ).

2992

Каццс Л. Поэт и палач. Опытпроочтния «сттллиских» сттиов// Литтратурроеообзрение. 1991.№ 1. С. 50.

Оба переживают за тирана и палача: «Он родился в горах и горечь знал тюрьмы» ~ «И посочувствовал дурной его судьбе»; хотят их защитить: «Художник, береги и охраняй бойца» ~ «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача?!”»; и наделяют их одинаковыми эпитетами: «Могучие глаза решительно добры <.. > На чудной площади с счастливыми глазами» ~ «Я под взглядом согрелся — / Чудный старик. / Он ко мне присмотрелся, / Ия пообвык» (С4Т-3-293), «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго, чудного палача» (АР-11-66).

Заметим, что у Сталина глаза решительно добры, а лирический герой Высоцкого согрелся под взглядом палача, хотя знает, что палач его утром казнит, и Мандельштам тоже знает, что ему, как и многим другим, вскоре предстоит умереть: «Уходят вдаль людских голов бугры: / Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят». Как вспоминала жена поэта: «“Почему, когда я думаю о нем, передо мной все головы — бугры голов? Что он делает с этими головами?” — говорил мне О. М.» [2993] ^{[2994] [2995]} (а палач у Высоцкого скажет: «Молчаливо, прости, / Счет веду головам»).

2993

Мандельштам Н.Я. Воспоминания. Paris: YMCA-Press, 1982. С. 220.

2994

Там же.

2995

Ахматова А. Мандельштам (Листки из дневника) // Воздушные пути: Альманах. Вып. ГУ. Нью-Йорк, 1965. С. 38.

Работа над «Одой» была явным самоистязанием: «Начало 37 года прошло у О. М. в диком эксперименте над самим собой. Взвинчивая и настраивая себя для “Оды”, он сам разрушал свою психику»8⁹. По воспоминаниям Анны Ахматовой: «О своих стихах, где он хвалит Сталина: “Хочу сказать не Сталин — Джугашвили” (1935?) он сказал мне: “Я теперь понимаю, что это была болезнь”»9°.

Отсюда — соответствующее признание в другом стихотворении 1937 года: «Скучно мне: мое прямое / Дело тараторит вкось — / По нему прошлось другое, / Надсмеялось, сбило ось» («Влез бесенок в мокрой шерстке…»). То есть необходимость восхвалить Сталина словно катком «прошлась» по психике поэта и разбила ее вдребезги… [2996] Напрашивается аналогия с «Балладой о гипсе» (1972): «Самосвал в тридцать тысяч кило / Мне скелет раздробил на кусочки», — то есть тоже «сбил ось». В результате оба поэта оказываются в тоске: «Скучно мне…» ~ «Того гляди, с тоски сыграю в ящик». А надсмеялись представители власти и над Высоцким: «Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут» («Горизонт», 1971), «И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили, / И засмеялись, плетью приласкав» («Я скачу позади на полслова…», 1973).

2996

Как отмечал В. Мусатов: «Сталин — тот, кто “сдвинул мира ось”, а следовательно, сбитая ось собственного творчества не могла не осознаваться Мандельштамом как следствие этого циклопического сдвига» (Мусатов В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев: Эльга-Н; Ника-Центр, 2000. С. 495).

Также оба говорят о неполадках в своих делах: «…мое прямое / Дело тараторит вкось» ~ «…У меня ж, как прежде, дела / Продвигаются. / Всё не так, ни сяк, / Наперекосяк, / Всё никак не получится!» («Если хочешь», 1972 /3; 370 — 371/), «Всё как-то наперекосяк» («Смотрины», 1973; АР-3-58).

Что же касается «Оды», то, несмотря на заявленную цель — воспеть хвалу вождю и тем самым спастись от гибели, — в результате получилось нечто прямо противоположное: «Эпитеты, атрибутирующие Сталина, обладают ярко выраженной отрицательной коннотацией: хитрые, тревожно, гремучие, жадный, хищный, хмурый…» [2997] . Более того, в «Оде» трижды повторяется число «шесть» (два раза в явном виде — «шестиклятвенном», «шестикратно» — и один раз в скрытом, что в итоге образует «число зверя» — 666), а также зашифрованы слова «Иосиф Сталин» и «черт»: «Перед нами поэтический шифр. Уже четвертая строка “Оды” взрывается свистящей анаграммой имени ИОС-И-/Ф/.

2997

Жучкова А.В. Загадка мандельштамовской «Оды» // Вестник Томского государственного университета (серия «Филология»). 2017. № 47. С. 119.

Когда б я уголь взял для высшей похвалы

для радости рисунка непреложной я б воздух расЧЕРТил на хитрые углы И ОСторожно, И тревожно чтоб настоящее в ЧЕРТах отозвалОСЬ в Искусстве с дерзОСтью гранИча, я б рассказал о том, кто сдвинул мИра ОСЬ СТА сорока народов чтя обычай

я б поднял брови малый уголок

и поднял вновь и разрешил ИНаче…

<…>

В пятой, шестой, седьмой, восьмой и десятой строках вновь:

ОСЬ — И-ОС-И — И-ОСЬ — СТА… Л ИН.

Слово «черт» в «Оде» зашифровано шестикратно (и, значит, тоже сознательно): расЧЕРТил — ЧЕРТах — оТца РеЧЕй упрямых — завТра из вЧЕРа — ЧЕРез Тайгу — ЧЕм искРенносТь» [2998] ^{[2999] [3000]} .

А Игорь Фролов отмечает связь строк «Я б в несколько гремучих линий взял / Всё моложавое его тысячелетье» с «Откровением Иоанна Богослова» (20:2–3): «Он [Ангел] взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время»9⁴ («гремучих… взял» = «взял дракона, змия»; «его тысячелетье» = «его на тысячу лет»; «взял… его» = «заключил его»).

2998

Чернов А. Ода рябому черту // Чернов А.Ю. Хроники изнаночного времени. «Слово о полку Игоре-ве»: текст и его окрестности. СПб.: Вита Нова, 2006. С. 370.

2999

Фролов И. Откровение Мандельштама (Эзотерика «Сталинской Оды») // Бельские просторы. 2004. № 12; http://www.hrono.info/text/2004/froll2_04.html

3000

Выражение «мастер пушечного цеха» можно рассматривать и как эвфемизм «мастера пушечного мяса», поскольку Сталина часто называли «мясник». Впервые «сталинский» подтекст в наброске «А мастер пушечного цеха…» был отмечен в статье: Месс-Бейер И. Эзопов язык в поэзии Мандельштама тридцатых годов // Russian Literature (Amsterdam: North-Holland). 1991. Vol. XXIX. № 3. С. 299 — 300, 310. Ср. еще с замечанием Револьда Байдукова (Германия): «…Виктор Юхт в одной из своих статей написал, что, “начиная с крамольных стихов о ‘кремлевском горце’, образ Сталина получает у Мандельштама четкий ‘металлический’ привкус”. В этом стихотворении: “И слова, как пудовые гири, верны”; “Как подкову, кует за указом указ’, - в другом стихотворении: “А мастер пушечного цеха, / Кузнечных памятников швец…”. Не забудем и про “стальной” псевдоним тирана…» (Банчуков Р. В предчувствии гибели // Вестник. Балтимор. 1998. 22 дек. № 26). Поэтому реплика «Уж мы сошьем тебе такое…» может подразумевать и «сошьем дело».