Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Здесь главным (или капитаном) выведен Зиганшин. На это указывает и авторская ремарка: «Зиганшин — старший, его употреблять чаще» /1; 22/. Снова перед нами — мотив доминирования лирического героя.

В фильме Александр Столпера «Четвертый» (1972), где Высоцкий сыграл персонажа по имени Он, также будет представлена ситуация «лирический герой и трое его друзей». Вот как впоследствии об этом рассказывал сам актер: «Когда-то Он и еще три летчика были сбиты и попали в плен. Вместе сидели в концлагере. Обстоятельства сложились так, что трем пришлось пожертвовать собой, чтобы дать возможность спастись смертникам. Он остается жить. Теперь, когда Он судит себя судом собственной совести, друзья обступают его тенями из прошлого и помогают принять опасное, но единственно правильное и честное решение.

В фильме нет сюжетных загадок, но нам хотелось, чтобы он захватывал страстью, с которой развивается авторская мысль. Речь идет о личной ответственности человека за все, что происходит в мире, о долге и совести, компромиссе и его пределах. О назначении человека. Бывший солдат, изменивший своему прошлому, вновь обретает веру в себя, становится четвертым в строю погибших друзей»⁴9⁴.

С названием фильма «Четвертый» перекликается песня «Каждый четвертый», исполнявшаяся Высоцким в спектакле «Павшие и живые»: «После победы стало светло, / Гремели салюты гордо, / Но не сидел за победным столом / Каждый четвертый. / Я иду, ты идешь, а он не идет, / Он — мертвый. / Я пою, ты поешь, только молчит / Каждый четвертый».

Вернемся к сюжету «Нейтральной полосы».

«Трое вызвались идти, а с ними капитан» — для того, чтобы последний мог набрать цветов для своей невесты: «Надо ж хоть букет цветов подарить невесте — / Что за свадьба без цветов? Пьянка да и всё!». Но цветы эти достать нельзя, поскольку они находятся на «нейтральной полосе». Такая же ситуация возникнет в «Райских яблоках», где лирический герой намеревается подарить своей любимой женщине (той же «невесте») «пазуху яблок», но этого опять же сделать нельзя, поскольку «сады сторожат и стреляют без промаха в лоб». Да и в песне «Реальней сновидения и бреда…» лирический герой готов достать своей любимой «волшебных ракушек» и «звезд в золоченом блюде», но и здесь «заботливые люди сказали: “Звезды с неба не хватать!» Причем в черновиках имеется вариант: «Да вот беда — ответственные люди…» (АР-8-146), — из которого становится ясно, что запрет наложили представители власти. Сравним в других произведениях: «Как знать, — но приобрел магнитофон / Какой-нибудь ответственный товарищ» /3; 133/, «И сейчас же бывший добрый дурачина / Ощутил, что он — ответственный мужчина, / Стал советы отдавать, / Кликнул рать — / И почти уже решил воевать» /2; 110/, «А в мире еще не было ответственных людей, / Чтоб навести какой-нибудь порядок» /4; 442/.

Впервые же мотив запрета на чудеса (то есть на цветы необычайной красоты, райские яблоки, волшебные ракушки и звезды с небес) встретился в песне «Сколько чудес за туманами кроется…» (1968), в которой эти чудеса вновь охраняются властью, представленной в образе тумана: «Сторож седой охраняет — туман». И действительно: к этим чудесам «не подойти, не увидеть, не взять». Поэтому в «Нейтральной полосе» герой не смог «пройтиться» по этой полосе и набрать цветов для своей невесты, хотя, казалось бы: «Почему же нельзя? Ведь земля-то ничья, / Ведь она — нейтральная!..».

Таким образом, в «Нейтральной полосе», в «Райских яблоках» и в «Реальней сновидения и бреда…» реализуется один и тот же мотив. Следовательно, капитан в «Нейтральной полосе» — это очередная авторская маска.

А в начале песни «Реальней сновидения и бреда…» имеются такие строки: «Красивая восточная легенда / Про озеро на сопке и про омут в сто локтей», — что сразу вызывает аналогию с «Нейтральной полосой», где речь идет об азиатах (турках), то есть о том же Востоке, который является олицетворением России, Советского Союза. Процитируем в этой связи «Балладу о короткой шее»: «В Азии приучены к засаде <…> Вот какую притчу о Востоке / Рассказал мне старый аксакал. / “Даже сказки здесь — и те жестоки”, - / Думал я и шею измерял».

Отметим еще, что первая строка «Нейтральной полосы» имеет вид: «На грани-е с Турцией или с Пакистаном». То есть мы видим, что автору не особенно важно, с какой стороны назвать границу: главное, чтобы «на Востоке». В черновике есть варианты: «На границе с Турцией или с Туркестаном», «На границе с Турцией и Афганистаном» /1; 423/. Аналогичный прием: «На реке ль на озере — / Работал на бульдозере…» /2; 121/, «Стоял июнь, а может — март…» /2; 100/.

В «Нейтральной полосе» капитану «снится, / Что открыли границу, как ворота в Кремле». Такие же сны — о прорыве на свободу — часто снятся и лирическому герою Высоцкого: «Мне снился сон про наш “веселый” наворот: / Что будто вновь кругом пятьсот, / Ищу я выход из ворот, / Но нет его — есть только вход, и то не тот» [716] ^[717] («Дорожная история»), «И снова вижу я себя в побеге, / Да только вижу, будто удалось!» («Побег на рывок»; черновик /5; 505/), «Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут, / Как мою гитару отдадут» («За меня невеста…»), «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков, / Мне снятся драки, рифмы и коррида» («Баллада о гипсе»; черновик /3; 186/). Так же во сне видит себя в драке лирический герой в стихотворении «Ожидание длилось, а проводы были недолги…»: «Вижу в латах себя и в усах, как валета трефей» (АР-14-13 6) (сравним с вышеприведенным наброском к «Побегу на рывок»: «И снова вижу я себя в побеге»).

716

Такой же «выход из ворот» он будет искать в «Лекции о международном положении» (1979), разговор о которой впереди: «Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран».

717

Сравним в песне «Зачем, скажите, вам чужая Аргентина?», которая была записана Высоцким в конце 1958-го — начале 1959-го годов с несколько иным началом: «Скажите, граждане, — зачем вам Аргентина?» (см. факсимиле рукописи: Сёмин А.Б. «Чужие» песни Владимира Высоцкого. Воронеж: «Эхо», 2012. С. 148; и ее расшифровку: Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 177).

Но все его мечты о свободе так и останутся нереализованными, как и мечта о том, чтобы «открыли границу, как ворота в Кремле».

Между тем, мечта капитана об открытой границе объясняется просто: «Ему и на фиг не нужна была чужая заграница^⁶ — / Он пройтиться хотел по ничейной земле». Похожее намерение выскажет лирический герой в черновиках «Райских яблок»: «Погуляю по кушам, покушаю приторных яблок», «Я по кушам пойду и от пуза покушаю яблок» (АР-3-166).

А описание «нейтральной полосы» находим также в песне «Если где-то в чужой неспокойной ночи…» (1974): «Здесь такой чистоты из-под снега ручьи — / Не найдешь, не придумаешь краше. / Здесь цветы, и кусты, и деревья — ничьи. / Стоит нам захотеть — будут наши» («не придумаешь краше… цветы» = «цветы необычайной красоты»; «ничьи» = «на нейтральной полосе»). Упоминается нейтральная полоса и в песне «Спасите наши души!»: «Уходим под воду / В нейтральной воде». Причем в черновиках встречается даже такой вариант: «Там прямо по ходу — запретные воды» /2; 348/ (такой же запретной оказывается и земля в «Нейтральной полосе»: «Почему же нельзя! Ведь земля-то ничья»). А в черновиках «Конца охоты на волков» читаем: «Пили воду усталые волки / Из речной полыньи, из ничейной реки» (АР-3-29), — то есть это те же «ручьи», которые «ничьи», из песни «Если где-то в чужой неспокойной ночи…» и та же «ничья земля» из «Нейтральной полосы».

***

От военной тематики перейдем к спортивной и рассмотрим группу произведений, объединенных мотивом «мордобоя», затеянного властью. Этот мотив чаще всего бывает представлен в образе бокса. Как сказано в «Сказке о несчастных лесных жителях» (1967): «Сам Кащей (он мог бы раньше врукопашную) / От любви к царице высох и увял». А двумя годами ранее то же самое говорилось о сотруднике КГБ: «Но личность в штатском, оказалось, / Раньше боксом увлекалась» («Про личность в штатском», 1965), из чего следует несложный вывод: Кащей бессмертный является персонифицированным образом советской власти.

Это «увлечение» личности в штатском перейдет в «Песню про сентиментального боксера» (1966): «А он всё бьет, здоровый черт»; в «Песню про джинна» (1967), где этот «.джинн» говорит, что он и его коллеги чудесам «вовсе не обучены. / Кроме мордобитиев — никаких чудес», в чем герой-рассказчик тут же и убеждается: «Стукнул раз — специалист, видно по нему!»; в одну из редакций «Песни Рябого» (1968): «Как вступили в спор чины — / Все дела испорчены <.. > Челюсти попорчены, / Бюсты переломаны вконец» /2; 413/; и в черновой вариант «Песни Соловья-разбойника и его дружков» (1974), где баба-яга «бьет всё больше в челюсть и поддых» (АР-12-100) (в «Сентиментальном боксере» лирическому герою тоже ломали челюсть, поэтому он говорит: «Ведь наш одесский лучший врач / Мне челюсть заменил» /1; 471/). Причем если «личность в штатском, оказалось, / Раньше боксом увлекалась» /1; 169/, то и про «джинна» герой говорит: «Ну, а может, он теперь боксом занимается» /2; 13/.

А в прозаическом наброске «Парус» (1971), где автор выступает в образе парусного судна, сражающегося с морской стихией, поведение ветра очень напоминает действия Бориса Буткеева: «Надо залатать, а ветер и этому мешает, — он нетерпелив, как боксер после того, как послал противника в нокдаун и хочет добить» /6; 165/. Сравним с «Сентиментальным боксером»: «Вот он опять послал в нокдаун, / А я опять встаю. / И что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью /1; 471/ [718] .

718

Прротоипом оппонента ггрря в этой пеене послужил реальный человек — аккер Театра на Таагнке Борис Буакеав (1929 — 1988). По лупвам Людмилы Абрамовой, во время гасоапуай тааоаа в Сухуми в июнл-июлл 1966 года «пбпкрльи Буакаава, причем украли всё — он приехал в Москву в чужих “вьетнамках”… И Володя, для того чтобы развлечь и утешить его, стал оать не “Борис Евсеев”, а “Борис Буткллв”, - так это и пстльпль в оесна…» (Абрамова Л., Перевозчиков В. Факты его биографии. М.: ИЦ «Россия молодая», 1991. С. 21). Ел брат Валерий Абрамов также лвидаоауьлтвуео: «…в первом вари-атте песни “СлттимлттауьнйIЙ бпксаа” было так: “Противник мой — какой кошмар! — проводит апперкот…”, - и все было прекрасно. Но потом, на какпм-оо пчараднпм оаганскпм капустнике, Володя влта-виу Бориса Буокаева. Буткллв был тогда рабочим сцены, nооом лаал лктлром Теаоаа на Таганке, так он дейнавитауьно из Краснодара» (Перевозчиков В. Возвращение к Высоцкому. М.: Ват-риус, 2008. С. 134). Другие длтльи приводит актер Таганки Ататпуий Васильев: «То, что “Удар, удар…” посвящена нашему артисту Борису Бутаеву, — это сто процентов. Боря пелнь любил говорить об этом. Он боксер и, по-моему, из Краснодара (здесь я боюсь соврать). <…> Часто рассказывал: “Я ему как тыркну — лежит…”. Спокойно так. Немножко суоууоваоый, как все боксеры, и длинные “рычаги”» (Васильев А. Володины плсни / Записала Л. Симакова // Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев, 1994. № 17. С. 3).