Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или с мели сорвать меня в злости!
Я уверовал в это, как загнанный зверь, Но не злобные ветры нужны мне теперь.
Мотив загнанности и сравнение себя с загнанным зверем очень распространены у Высоцкого — достаточно вспомнить «Охоту на волков». И связан он, безусловно, с преследованиями со стороны властей. Поэтому лирический герой говорит, что ему нужны «не злобные ветры». В черновике есть даже вариант: «Только добрые ветры нужны мне теперь!» /2; 538/. Он верит в то, что какие-то перемены должны произойти, хотя и называет их «восьмым чудом» как нечто нереальное: «Будет чудо восьмое! И добрый прибой / Мое тело омоет живою водой, / Моря божья роса с меня снимет табу, / Вздует мне паруса, будто жилы на лбу».
Герой надеется на то, что новая власть или хотя бы потепление в общественной атмосфере («.добрый прибой») снимут табу с его имени, а то получается, что его не существует: «Они делают все, чтобы я не существовал как личность. Просто нет такого — и все!», — говорил Высоцкий своей жене [737] [738] [739] .
Теперь обратим внимание на то, как герой описывает свое состояние на мели: «И от палуб до дна обнажились борта <…> Задыхаюсь, гнию — так бывает…». В таком же виде он предстанет в песне «Жили-были на море — это, значит, плавали…» (1974), где о нем будет говориться как о трансатлантическом лайнере, но уже в третьем лице: «У черного красавца борт подгнил. / Забарахлили
737
Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М.: Прогресс, 1989. С. 54.
738
Автобиографичность образа лайнера подчеркивает и буквальное сходство с черновым вариантом песни «Случай» (1971): «Черный, многоярусный, / В искрах сварки, яростный, / Зол и раздосадован крайне, / Горевал без памяти, / В доке, в тихой заводи, / В гордом одиночестве лайнер» /4; 441/ = «Я всё перебирал, перебирал / Тугие струны в ярости и в горе» /3; 350/. Кроме того, в черновиках песни «Жили-были на море…» находим следующие варианты: «Серый, многоярусный — в тихом гневе яростном» (АР-10-105), «В искрах сварки, яростный» /4; 440/. Такую же ярость (а заодно — гнев и друтие подобные эмоции) нередко демонстрируют лирический герой и люди, близкие ему по духу: «Я слышу хрип и смертный стон / И ярость, что не уцелели» («Штормит весь вечер, и пока…»), «А Иван, от гнева красный…» («Сказка о несчастных лесных жителях»), «Но, задыхаясь, словно от гнева, я…» («Прыгун в высоту»), «Застлал мне гнев глаза и запылали щеки» («Она была чиста, как снег зимой…»; черновик — АР-8-204), «Я в раже, удержа мне нет» («Вот я вошел и дверь прикрыл…»), «И грудь мне давит злоба и обида» («Баллада о гипсе»; черновик /3; 186/). А выражение смертный стон из песни «Штормит весь вечер, и пока…» поэт применит к одному из своих двойников в стихотворении «По речке жизни плавал честный Грека…»: «И утонул, издав предсмертный крик» (АР-3-50).
739
Добра! 2012. С. 224.
В «Балладе о брошенном корабле» лирический герой говорит: «А бока мои грязны — таи не таи», — повторяя мысль из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» (1924): «Люди — лодки. Хоть и на суше. / Проживешь свое пока, / много всяких грязных ракушек / налипает нам на бока».
А свои «грязные бока» герой упомянет и в черновиках «Куполов»: «Глина жирно и ржаво / Залепила бока. / Это что за держава? / Да неясно пока»518. В черновиках же «Баллады о брошенном корабле» встречается такой вариант: «.. И от палуб до дна обнажились борта, / Корпус мой безобразный — таи не таи» (АР-4-167), явно напоминающий «Памятник»: «Накренился я — гол, безобразен». Отметим еще некоторые сходства между этими песнями: «Только мне берегов не видать и земель» = «Не стряхнуть мне гранитного мяса»; «Мне хребет перебил в абордаже» = «Только судороги по хребту» (в балладе у лирического героя тоже были судороги: «Даже в душу мою задувают ветра. / И гуляют по ней, пробирая насквозь»; АР-4-169); «Я под ними стою от утра до утра» = «Я стою и ужат, и обужен» (АР-5-130); «Гвозди в душу мою забивают ветра» = «На спор вбили». В балладе герой чувствует себя мертвым, поэтому мечтает о том, что «добрый прибой» его «тело омоет живою водой», а в «Памятнике» он и в самом деле оказывается «всех мертвых мертвей».
Важная деталь: в «Памятнике» герой не наклонился, а накренился — этот глагол часто используется применительно к кораблям (например, в песне «Еще не вечер»: «Неравный бой — корабль кренится наш»). Таким образом, в «Памятнике» содержится еще одна, пусть и косвенная, отсылка к балладе. Причем в образе брошенного корабля поэт вывел себя и в вышеупомянутой песне «Жили-были на море…»: «Ржавый и взъерошенный / И командой брошенный / В гордом одиночестве лайнер». Здесь он — ржавый (а в «Чужой колее» он мечтает: «Расплеваться бы глиной и ржой…»', в «Куполах» же глина оказывается во рту у его лошадей, которые символизируют судьбу: «Грязью чавкая жирной да ржавою, / Вязнут лошади по стремена»), и этот же эпитет встретится при описании корабля в песне «Всему на свете выходят сроки…» (1973): «Корявый, ржавым — просто никакой!». Поэтому в черновиках песни «Жили-были на море…» будет задан вопрос: «Где осанка бравая, если судно ржавое?» (АР-10-105) [740] [741] [742] , - и там же встречается вариант: «Черного красавчика подточила ржавчина» (АР-10-105). А в «Случаях» (1973) читаем: «Но нас, железных, точит ржа» (кстати, в песне «Всему на свете выходят сроки…» уже фигурировал «железный малый с крепким дном»). Да и позднее, в «Диагнозе» (1976), лирический герой скажет: «Да, мой мозг прогнил на треть», — несмотря на то, что он тоже был «с крепким дном»: «Род мой крепкий — весь в меня»520.
740
Чуть раньше о своей «бравой осанке» поэт говорил в «Памятнике» и в «Дорожной истории»: «Я при жизни был рослым и стройным», «Спины не гнул — прямым ходил».
741
Как и в ряде других произведений: «Я теперь на девок крепкий» (1964), «Мышцы крепкие спины! <…> Ох, мы — крепкие орешки!» («Честь шахматной короны», 1972), «Я крепок был, как кедровый орешек» («Песня автомобилиста», 1972; АР-9-9), «Древний герой ниточку ту / Крепко держал» («В лабиринте», 1972), «Или взять его крепче за горло, / И оно свои тайны отдаст» («Баллада о времени», 1975), «Мы, держась якорями, сидим / Крепко в теле его, как заноза» («Гимн морю и горам», 1976; начальная редакция /5; 445/), «Без наших крепких рук — галиматья» («Песня Гогера-Могера», 1973), «Но мы крепки и каждый голенаст» («Лекция о международодном положении», 1979; АР-3-134). И точно так же лирический герой характеризует своих друзей: «Друзья мои на вкус — горьки, / На зуб — крепки и велики» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975).
742
Вариант, исполненный на дне рождения саксофониста ВИА «Здравствуй, песня» Арнольда Дедова в г. Кривой Рог, 09.04.1978.
Вообще мотив «безобразности» лирического героя и близких ему по духу людей встречается довольно часто: «Шофер самосвала не очень красив» (1968), «А теперь некрасив я, горбат с двух сторон» («Затяжной прыжок», 1972), «Он не вышел ни званьем, ни ростом» («Канатоходец», 1972), «Не вышел ростом и лицом» («Дорожная история», 1972-521). Объясняется это тем, что сам Высоцкий очень комплексовал из-за своей внешности — даже сказал однажды: «Ведь я же знаю, что я урод»5 [743] . А Валерий Золотухин в дневниковой записи от 01.02.1971 приводит следующую реплику Высоцкого: «Мне ужасно мешает, что я меньше всех. Ты погляди
я на сцене ниже всех. Меня это жутко угнетает» [744] . Об этом же писала Марина Влади: «Ты некрасив, у тебя ничем не примечательная внешность, но взгляд у тебя необыкновенный» [745] . Отсюда: «Он не вышел ни званьем, ни ростом». И именно поэтому — в качестве компенсации — Высоцкий часто выводил себя в образе гиганта: «Я при жизни был рослым и стройным» /4; 7/, «Я вышел ростом и лицом» /3; 234/, «Титан лабораторию держал» /4; 142/, «Я был раньше титаном и стоиком» /2; 329/. Да и, по воспоминаниям современников, на сцене действительно превращался в гиганта. Вот как описывала Марина Влади свое знакомство с Высоцким после спектакля «Пугачев»: «Ты совершенно не похож на ревущего великана из спектакля, но в твоем взгляде чувствуется столько силы, что я заново переживаю все то, что испытала в театре» [746] .743
КарапетянД. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 263.
744
Золотухин В. Секрет Высоцкого: Дневниковая повесть. М.: Алгоритм, 2000. С. 95.
745
Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М.: Прогресс, 1989. С. 11.
746
Там же.
Продолжая разбор «Баллады о брошенном корабле», сопоставим ее с «Чужой колеей» (1972): «Ив конце-то концов, я ведь сам сел на мель» = «Сам виноват — и слезы лью, / И охаю — / Попал в чужую колею / Глубокую»; «С ходом в девять узлов сел по горло на мель» = «Теперь уж это не езда, /А ерзанье»; «Или с мели сорвать меня в злости» = «Авось подъедет кто-нибудь / И вытянет?»; «А бока мои грязны» = «Я грязью из-под шин плюю»; «Эти выродки сучьи бросали меня» /2; 539/ = «Чужая, сука, колея!» [747] [748] .
747
Москва, у Высоцкого, запись для Т. Кормушиной, 25.12.1974; Париж, студия М. Шемякина, март 1975 (1-я запись).
748
Москва, библиотека № 60, 29.11.1979.
Важно отметить также идентичность ситуации в балладе и в песне «Я из дела ушел» (1973). В первом случае лирического героя покидают его команда и другие корабли, а во втором — уходит он сам: «Без меня продолжался великий поход» = «Я из дела ушел, из хорошего, крупного дела»521, «И оно без меня покатилось своим чередом» (АР-3-154) (сравним еще в стихотворении «Я не успел», 1973: «Спокойно обошлись без нашей помощи / Все те, кто дело сделали мое»; а в основной редакции песни «Я из дела ушел» люди говорили о лирическом герое: «Хорошо, что ушел, — без него стало дело верней!»); «На меня ж парусами махнули» = «Мол, прекрасно, что нет в этом подлинном деле меня!» (АР-3-154); «И от палуб до дна обнажились борта» = «Отвалился в чем мать родила».
В черновиках баллады лирический герой признаётся: «В жерлах пушек моих паутины сплели / Пауки…» /2; 536/. Поэтому во второй песне он скажет: «Паутину в углу с образов я ногтями сдираю» (встречается этот мотив также в песнях «Мне каждый вечер зажигают свечи…» и «Как всё, как это было…»: «Ну что стоите над пустой моей душой? / Обрывки песен там и паутина…», «Перепутаны все мои думы / И замотаны паутиной»).
Однако если в балладе друзья бросили героя в беде: «И ушли корабли — мои братья, мой флот», — то в песне «Я из дела ушел» сам он поведет себя иначе: «Я не продал друзей, без меня даже выиграл кто-то», — поскольку в той же балладе говорил: «Я ведь зла не держу на команду».
И в заключение проведем параллели между «Балладой о брошенном корабле» и дилогией «Очи черные» (1974), состоящей из песен «Погоня» и «Чужой дом»: «Я пью пену» = «В хлопьях пены мы»; «И гулякой хмельным всё швыряют вверх дном» (АР-4-165) = «Во хмелю слегка лесом правил я»; «Ветры кровь мою пьют и сквозь щели снуют» = «Пристяжной моей волк нырнул под пах»; «Гвозди в душу мою забивают ветра» = «Колют иглы меня, до костей достают» (причем аналог выражения до костей достают встречается и в балладе: «Даже в душу мою задувают ветра. / И гуляют по ней, пробирая насквозь»; АР-4-169); «Я уверовал в это, как загнанный зверь» = «От погони той даже хмель иссяк»; «Но не злобные ветры нужны мне теперь» = «Дождь, как яд с ветвей, недобром пропах»; «Захлебнуться бы им в моих трюмах вином…» = «Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!»; «…меня ветры добьют!» = «Ведь погибель пришла…»; «Только мне берегов не видать и земель» = «.. а бежать — не суметь!»; «Задыхаюсь, гнию — так бывает…» = «.Отдышались, отхрипели да окаш-лялись»; «И гулякой шальным все швыряют вверх дном / Эти ветры, незваные гости» = «Жизнь кидала меня — не докинула»; «Как же так — я ваш брат, я ушел от беды!» = «Я коней заморил, от волков ускакал», «Разомкните ряды, всё же мы — корабли» = «Лошадей заморил, очень к людям хотел» (АР-8-25).
Однако в балладе герой видит, что для него «нет больше места в строю», то есть «братья-корабли» не пускают его обратно, а в «Чужом доме» понимает, что для тех, кто живет в этом доме, он — «гость непрошеный», и задается вопросом: «Почему во тьме, как для всех чужой?» (АР-8-25). Поэтому совпадает даже пожелание смерти «злобным ветрам» и обитателям «чужого дома»: «Захлебнуться бы гм в моих трюмах вином <…> Но не злобные ветры нужны мне теперь!» = «Кто хозяином здесь? Напоил бы вином! <…> Вы задохн<е>тесь в зле да шепоте» (АР-8-25).
Некоторые мотивы из «Баллады о брошенном корабле» и «Погони» получат развитие в наброске «Ох, да помогите, помогите, помогите / все долги мне заплатить…» (1976): «Мои пасынки кучей / Бросали меня» = «Все мои товарищи пропали, разбежались» [749] [750] /5; 625/; «От погони той / Даже хмель иссяк» = «Ох, как мы полетели, да как окна запотели, — / даже хмель с меня слетел» /5; 625/ (сравним еще в песне «О фатальных датах и цифрах»: «С меня при цифре 37 в момент слетает хмель»).
749
Впервые данный мотив возник в песнях «Здесь сидел ты, Валет» (1966) и «Сколько лет, сколько лет…» (1962): «Один за одним вы меня покидаете <…> Мои товарищи, по старой памяти…» (СЗТ-З-20), «И друзей — ни хера, / Да й быть не может…» (СЗТ-1-73). Заметим, что в наброске 1976 года «товарищи… разбежались», а в песне «Здесь сидел ты, Валет» герой обращается к своим товарищам: «Вы порасползлись все по семьям в дома», — что напоминает письмо Высоцкого к Кохановскому (Москва — Магадан, 25.06.1967): «Друзей нету! Все разбрелись по своим углам и делам» (С5Т-5-279), — и черновик «Конца охоты на волков» (1977): «Те, кто жив, разбрелись втихомолку» (АР-3-26).
750
Моск, область, Люберецкий район, пос. Малаховка, ДК «Шахтер», август 1970.