Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Обратим еще внимание на такую деталь. В строке «В шахте мы повздорили чуток» речь идет не только и не столько о разговоре, сколько о физической расправе, как, например, в «Песне Гогера-Могера» (1973): «Недавно мы с одним до ветра вышли / И чуть потолковали у стены, — / Так у него был полный рот кровищи / И интегралов полные штаны»; в «Песне про правого инсайда»: «Ничего! После матча его подожду — / И тогда побеседуем с ним без судьи мы»; или в наброске 1976 года: «И вот когда мы к несогласию пришли, / То я его не без ножа зарезал» /5; 621/ (кстати, в «Рядовом Борисове» герой тоже «не без ножа зарезал» своего противника: «Правда, по душам не получилось разговора <.. > Чинарик выплюнул, нож бросил и ушел»).
Вообще лирический герой предпочитает беседовать (как в прямом, так и в переносном смысле) со своими оппонентами исключительно наедине: «Вдвоем мы потолкуем и решим» («Я в деле», 1961),
Внешне конфликт в песне «Рядовой Борисов!..» возникает из-за женщины, как и во многих ранних песен, например: «Тот, кто раньше с нею был» или «Счетчик щелкает», где герой еще только надеялся на повторную встречу с врагом: «Того, кто раньше с нею был, / Я повстречаю», «В конце пути придется рассчитаться».
Причем и в этих песнях, и в «Рядовом Борисове…» противник героя издевался над ним, над его чувствами: «На крик души “Оставь ее!” он стал шутить», «А он — ко мне, и всё — о ней… / А ну, ни слова, гад, гляди — ни слова!», «И тот, кто раньше с нею был, — / Он мне грубил, он мне грозил». А сам герой не любит, когда над ним «шутят»: «Только зря он шутит с нашим братом» («Честь шахматной короны», 1972), «И хоть я шуток не люблю, но я могу взбеситься» («Дворянская песня», 1968), «Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно» («Про джинна», 1967), «Но сосед, который слева, / Всё смеялся, всё шутил» («Песня о госпитале», 1964), «Твердил он нам: “Моя она!” / Да ты смеешься, друг, да ты, смеешься» («Счетчик щелкает», 1964).
Кроме того, между «Я склонен думать…» и «Тем, кто раньше с нею был» наблюдается буквальная перекличка даже на фразеологическом уровне: «Так вот, товарищ гражданин судья, / Поймите, не заваривал я кашу» — «И тот, кто раньше с нею был, — /Он эту кашу заварил / Вполне серьезно, вполне серьезно». В этом лирический герой и пытается убедить суд и военный трибунал, причем сам он уверен в своей невиновности: «Учтите: эта ложная статья / Мешком камней на совесть ляжет вашу» = «Ну а я — я долг свой выполнял <…> По уставу — правильно стрелял!».
В 1969 году появляется еще одно произведение, где конфликт между лирическим героем и властью формально возникает из-за женщины. Это песня «Про любовь в Средние века». Здесь герой выступает в маске рыцаря, которому король не отдает в жены «прекрасную даму», хотя ей он «посвятил <…> сто смертей» [729] : «Но сам король, лукавый сир, / Затеял рыцарский турнир. <…> Вот мой соперник — рыцарь Кру-лого стола, — / Чужую грудь мне под копье король послал. <…> Он — самый первый фаворит, / К нему король благоволит, / Но мне сегодня наплевать на короля!».
729
Позддееэтоомооивповттрится в стииооворенни «В забааахратных целый век…» (19755: «Пооедд даме посвящал / Единственной, прекрасной!». Сравним еще в двух пирвзвндентях: «День-деньской я гонюсь за трбрй, / За одной — я такой» (АР-11-34), «И ту, кртриая одна, / Недолюбил, недолюбил!» /4; 136/.
В конце каждой строфы повторяется рефрен, постоянно меняющий форму, но сохраняющий неизменной суть — отношение героя к королю: «Я ненавижу всех известных королей!», «Мне наплевать на королевские дела!», «Но мне сегодня наплевать на короля!», «Простит мне бог, я презираю короля!», «Но мне, ей-богу, наплевать на короля!», «Мне так сегодня наплевать на короля!».
В итоге герой убил своего соперника в поединке и уже надеялся, что отвоевал даму своего сердца, однако король воспротивился этому: «…Но в замке счастливо мы не пожили с ней: / Король в поход послал на сотни долгих дней, — / Не ждет меня мой идеал, / Ведь он — король, а я — вассал, / И рано, видимо, плевать на королей».
Следует заметить, что образ рыцаря встречается в этой песне не первый раз. Возьмем, например, «Марш аквалангистов» (1968): «Как истинный рыцарь пучины, / Он умер с открытым забралом». Можно предположить, что речь идет об alter ego автора: «Застрял он в пещере Кораллов <…> Он сделал что мог и что должен!», — поскольку эти же «кораллы» нанесут лирическому герою тяжелейшее ранение в «Балладе о брошенном корабле»: «Это брюхо вспорол мне / Коралловый риф»). А мотив открытого забрала встречается и в песне «Про любовь в Средние века»: «Вот подан знак — друг друга взглядом пепеля, / Коней мы гоним, задыхаясь и пыля. / Забрало поднято — изволь! / Ах, как волнуется король!.. / Но мне, ей-богу,
наплевать на короля!».В завершение приведем еще несколько цитат, в которых встречается образ рыцаря как авторская маска: «Известен мало, не богат, / Судьба к нему жестока, / Но рыцарь был, как говорят, / Без страха и упрека» /5; 10/, «И скрываются до срока / Даже рыцари в лесах. / Кто без страха и упрека — / Тот всегда не при деньгах» /5; 12/, «Оденусь, как рыцарь я после турнира, — / Знакомые, вряд ли узнают меня, / И крикну, как Ричард я в драме Шекспира: / “Коня мне! Полцарства даю за коня!”» /1; 211/, «Как броня на груди у меня, / На руках моих — крепкие латы, / Так и хочется крикнуть: “Коня мне, коня!” — / И верхом ускакать из палаты» /3; 183/, «Снилось мне, что я кольчугу, / Щит и меч себе кую» /4; 236/, «Я спал на кожах, мясо ел с ножа / И злую лошадь мучил стременами» /3; 188/, «В снах домашних своих, как Ролан<д>, я бываю неистов: / Побеждаю врагов — королей и валетов трефей» (АР-14-136),
В последней цитате (из стихотворения «Ожидание длилось, а проводы были недолги…», 1973) получил развитие мотив ненависти ко «всем известным королям», так же как и в более позднем стихотворении «Палач» (1977): «Но ненавижу я весь ваш палачий род — / Я в рот не брал вина за вас, и не желаю!».
Впервые же тема ненависти поднималась в «Аистах» (1967): «И любовь не для нас — / Верно ведь? / Что нужнее сейчас? / Ненависть!». Вскоре она будет продолжена в песне «Про любовь в Средние века» (1969): «Я ненавижу всех известных королей!»; в «Чужой колее» (1972): «Расплевался я глиной и ржой / С колеей ненавистной, чужой» /3; 450/; и в «Мистерии хиппи» (1973): «Нам — до рвоты ваши даже / Умиленье и экстаз! <.. > Кромсать все, что ваше! Проклинать!». А еще через два года — как итог — появится «Баллада о ненависти» (1975). Вместе с тем в «Пиратской» (1969) находим такие строки: «Умейте расставаться и с любовью, / Когда рождает ненависть она!» /2; 503/. Но здесь речь идет о злобной, слепой ненависти. В балладе же сказано: «Не слепая, не черная ненависть в нас — / Свежий ветер нам высушит слезы у глаз / Справедливой и подлинной ненависти. <…> Но благородная ненависть наша / Рядом с любовью живет» (черновик: «Время бывает, когда и любовь — ненависть»; АР-2-169).
***
В 1970 году Высоцкий пишет «Балладу о брошенном корабле», где монолог ведется от лица корабля, севшего на мель и покинутого командой.
По воспоминаниям режиссера Бориса Носовского, «Баллада о брошенном корабле» — это «песня, написанная в грустный период отлучения от театра и исполненная Ю.П. Любимову. Прощенный режиссером, он вернулся в театр» [730] .
Вообще сравнив сравнение людей с кораблями встречается у Высоцкого постоянно: «Но мне хочется верить, что это не так, / Что сжигать корабли скоро выйдет из моды» («Корабли постоят…», 1965 [731] [732] ). Однако в «Песне о вещей Кассандре» (1967) ему придется констатировать, что «ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, / Во все века сжигали люди на кострах»
730
Шаакао В.К. ВладдмирВысоцкии. Дерби ддлною в жизнь. Мииск: ЗмицерКолас,2205.С. 226.
731
Датировка основана на воспоминаниях композитора Илья Катаева из его интервью Олегу Терентьеву от 03.01.1988: «…весной 1965 года, где-то в мае (время запомнилось, потому что уже в июне я уехал в длительную командировку в Африку), Володя позвонил мне и попросил помочь ему записать одну песню, которую, как я понял, он собирался куда-то продать. Поскольку было необходимо представить песню в нотной записи, а сам он записать не мог, то он обратился ко мне. И вот Володя пришел — мы с ним часа полтора занимались этой песней — он пел, а я записывал ноты. Это была песня “Корабли постоят и ложатся на курс”» (Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. М., 1989. № 4. С. 48). Данную информацию подтверждает Геннадий Яло-вич: «В 1965 году мы поссорились. Для одного моего спектакля Володя написал песню “Корабли постоят и ложатся на курс…”. Честно говоря, мне не очень понравилась мелодия, и я попросил Илью Катаева написать музыку. Володя жутко это переживал» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Моек, рабочий, 1988. С. 117).
732
Моск. областт, Люберецкий район, пос. Малаховка, ДК «Шахттр», август 1977.
А описанная в балладе ситуация год спустя повторится в песне «Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты…»: «Распрямляя хребты и срывая бинты. / Бесновались матросы на вантах» = «Из себя выходили матросы, / Второпях обрубая концы» (АР-8-115); «Кто чувствительней — брызги сглотнули» = «На глазах от натуги худеют канаты, / Из себя на причал выжимая слезу»; «Сел по горло на мель» = «Цепко держит земля». Но наблюдается и небольшое различие: «А у всех молодцов — благородная цель» —> «Всё, мол, верно, молодцы!». В первом случае слово «молодцов» употреблено в саркастическом (и, соответственно, негативном) контексте, поскольку они бросили героя в беде, а во втором — в положительном.