Енох

 Сиф снял белое покрывало с жертвенника и, отвернувшись, хлопком сбил с материи пыль. На столе в привычном порядке стояли горшки для пепла, лопатки и угольницы из костей животных, острые каменные ножи, деревянные вилки.

 "Отец, - спрашивал юноша у Адама. Сиф точно услышал из прошлого свой незрелый, ломкий, резкий голос, - отец, ты говорил, что в раю слышал голос Бога. Как же ты можешь молиться сейчас, когда не знаешь, слышит ли тебя Господь?"

 "Он удалился от нас после нашего ослушания, но он бесконечно близок. В это надо верить, Сиф, и, если ты поверишь моим словам, то будешь выше меня, потому что я видел, в моей вере есть опыт, а ты не видел и уверовал. И когда ты почувствуешь, что молитвенно вошел под Божью любовь, тебе не надо будет ничего объяснять..."

 Сиф окропил священной водой жертвенник, богослужебную утварь, припасенного в жертву агнца (дернувшегося, когда капли влаги упали на него), накрошил в каменные курильни пряностей и стал пред Богом творить молитву.

 13. В библиотеку минералов с многочисленными узкими оконцами у высокого потолка зашел привратник (он же телохранитель, он же возница) и доложил Тувалкаину:

 - О, властелин! В твой дом явился уродец Ир.

 - Зови!
– велел Тувалкаин с высокой лестницы-стремянки.

 Задом наперед вошел Ир и замер, как всегда, с восхищением и некоторым испугом разглядывая высокие стеллажи с минералами. Здесь, должно быть, нашли себе приют все камни, какие только есть на земле. Чудилось, что из камней кто-то пристально смотрит. Попадая в библиотеку, посетитель обычно предполагал, что минералы добыты в экспедициях самим Тувалкаином или его геологами-жрецами. Так оно и было. Но только отчасти.

 Однажды Тувалкаин заметил на полке новый минерал, гладкий, точно полотно. Его приятно было гладить. По бокам - блестки. Тувалкаин повертел минерал в руках, вспоминая, когда принес его. И не вспомнил. На другой день обнаружил точно такой же минерал, но уже покрупнее. Войти в библиотеку без его ведома никто не мог, и Тувалкаин опросил всех, кто входил при нем, но никто не сознался. Тувалкаин подумал было, что кто-нибудь из жрецов по совету патриархов-каинитов подкладывает камни, пользуясь тайным ходом. Обследовали весь дом, но тайного хода не нашли. Между тем камни продолжали появляться. Тогда Тувалкаин остался в библиотеке на ночь. Он готов был поверить, что жрецы проходят сквозь стены, но только не в то, что камни возникают самопроизвольно. Тувалкаин просидел в кресле всю ночь, обмозолил о камни свои жесткие зеленые глаза, но только к утру, уже засыпая, услышал, будто из стены через полки сыпется руда. Разлепил отупелые глаза: горка руды росла у ног Тувалкаина, словно кто-то лопатой кидал ее сквозь стену. И замерло сердце у Тувалкаина. Он взял минерал дрожащей рукой. Усталым глазам вдруг показалось, что над грудой руды что-то проявляется. Человек напрягся. Проявлялся холодный блестящий предмет, похожий на каменный охотничий нож величиной с локоть. Тувалкаин отпрянул в кресле, напружинился, но глаза его остро всматривались в проступающий в предрассветных сумерках предмет. И голос, похожий на голос самого Тувалкаина, сказал:

 "Этим мечом убьют Каина!.."

 - Мир тебе, господин!
– приветствовал уродец Ир. Тувалкаин очнулся.

 - Тебя не сразу нашли в штольнях, Ир, - сказал Тувалкаин, продолжая раскладывать минералы на верхней полке.

 - Я выполнил свою работу, - поспешно начал Ир.

 - Я не спрашиваю у тебя, сделал или не сделал ты свою работу - я спрашиваю, где ты был в эти полдня, когда мне понадобился. Тебя не могли отыскать!

 - Я был у дома Еноха, господин!

 - Что же повело тебя туда?
– с наигранной веселостью спросил Тувалкаин, впрочем, весьма удивленный.

 - Любопытство, господин, только любопытство. Ну еще, может быть, желание угодить вам. Сами знаете, говорят разное. Если вы дозволите, я все расскажу.

 Господин спустился со стремянки - Ир поспешно начал:

 - Я по-темному решил добраться до дома Еноха, чтобы самому лично удостовериться, вернулся ли он. Я подошел к самым воротам, но забрехали псы, и я сделал крюк и обогнул скалу. С того места, которое я выбрал, двор хорошо просматривался.

 - И никто из сифитов тебя не заметил?

 - Никто, господин. Они беспечны. К тому же они, очевидно, не делают ничего такого, что можно скрывать от посторонних глаз.

 Тувалкаин поморщился - Ир пожалел о сказанном.

 - И что, видел Еноха?
– спросил Тувалкаин, подходя к уроду и глядя ему в глаза.
– Как выглядит? Здоров ли? Бодр ли?

 - Выглядит он хорошо, а вот здоров ли, я не могу ответить, господин, но что бодр, это точно! Бодрости у него на десятерых хватит!

 - Как понимать тебя, урод? Бодрости в Енохе на десятерых, а здоров ли он, ты ответить не можешь!

 - Сон сморил меня, а когда проснулся, Енох уже собрал всю детвору на плоской крыше дома. Сверху мне было очень хорошо их видно, но поначалу я никак не мог понять, чем они занимаются. И тут до меня дошло! Енох учит их читать и писать. Они наносили на крышу глины, воды и по влажной глине писали косточками. Дети слушали Еноха, как Бога.

 - Что же они писали, урод?
– спросил Тувалкаин, удивленный и немного растерянный.

 - Они писали блаженства, господин.

 - Блаженства?

 - Да, блаженства. Енох диктовал, а дети записывали.

 - А блаженства - это что?

 - Очевидно, какие-то правила пастушеского культа.

 - Но раньше мы не слышали от них ни о каких блаженствах.

 - Я запомнил только одно. Я сомневаюсь, что передам точно, но приблизительно это звучит так: "Блажен, кто праведен не мзды ради, а правды. И говорит вещи нелицемерные".

 Тувалкаин повел бородой.

 - И тебе понравилось это блаженство?
– с издевкой спросил он.

 Ир переминался с ноги на ногу.

 - Просто... запомнилось.

 - "Просто запомнилось"... Что еще говорил Енох?

 - Я не решаюсь сказать, чтобы не рассердить вас.

 - Говори!

 - Енох рассказывал, как спускался от ангелов.
– И, выведав лисьим взглядом, что господин внимательно его слушает, Ир продолжал: - Ему внимала не только детвора на крыше (его внуки и правнуки), но и старшие сыновья - Мафусаил, Регим, Ухан. Они оторвались от домашней работы, и на их лицах, господин, было то же доверчивое умиление, что и на лицах малышей на крыше. И я заслушался, потому что голос Еноха заставлял слушать.

 Енох говорил, что однажды, когда он записывал книгу, был ему глас Божий:

 "Возьми книги, которые написал на небе, и отдай ангелам. Придет время, и они опустят книги твои на землю. И будут познавать люди Меня и замысел Мой о человеке".

 "Еноше, - сказал ему Господь, - даю тебе тридцать дней, чтобы ты проповедовал на земле. Ибо люди начнут умирать, и твоя проповедь нужна им. А через тридцать дней снова пошлю своих ангелов, и они возьмут тебя от сынов твоих".

 И позвал Господь грозного ангела и поставил рядом с Енохом. От ангела шел холод, какого на земле не бывает. Ангел сказал Еноху:

 "Еноше, я остужу лицо твое, чтобы чада твои могли смотреть на тебя, когда ты сойдешь на землю..."

 - О, господин!
– воскликнул уродец Ир.
– Когда Енох говорил об этом, лицо его сияло чистотой и жалостливой любовью к окружающим его людям. Черты его как бы стали ускользать в неопределенности, но я продолжал видеть выражение кротости, жалости и любви.

 - И любви?
– переспросил Тувалкаин с легкой издевкой.

 - Ангел остудил Еноха наложением рук. Енох говорил: "И вот, чада мои, я снова среди вас. Я расскажу вам, что видели очи мои и что слышали уши мои. Вы слышите от человека, а я слышу от Господа. Когда я спустился на землю, был мне голос от Него: