Эпилог

Рубио расплылся в дурацкой улыбке.

– Вы друг другу подходите, - сказал я.

Кажется, ему это понравилось.

– Расскажи мне еще о Софии.

– Она была грустной. Мы ее веселили, но этого хватало ненадолго. Я оставлял ее с Клаудией наедине, потому что думал, что София расстраивалась, видя нас такими счастливыми. Она об этом никогда не говорила, но мы догадывались. Поэтому мы так настойчиво пытались ее с кем-нибудь свести.

Он пожал плечами.

– Потом она встретила тебя. И теперь она счастлива. Надеюсь, ты понимаешь, насколько тебе повезло. Я не знаю многого о ее прошлом, но знаю, что она хороший человек. Тебе следует быть к ней внимательным.

Я посмотрел на Рубио, выражение лица которого стало очень серьезным. Он был хорошим парнем.

– Я собираюсь сделать Софию очень счастливой, Рубио. Тебе не нужно говорить мне об этом.

– Вот и хорошо, - ответил он, - я не хотел с тобой воевать.

Я рассмеялся. Просто не смог сдержаться, представив Рубио, пытающегося со мной воевать.

– И я с тобой, Рубио.

Когда мы, наконец-то, вернулись домой, события приобрели менее приятный оборот. Клаудия встретила нас на подъездной аллее с таким лицом, от которого мое сердцебиение ускорилось.

– Где она?
– спросил я, уже направляясь в сторону дома, и не слыша, что Клаудия пыталась мне сказать.

– София!
– крикнул я, несясь по ступенькам наверх.

– Я здесь!
– ответила она из спальни.

По мне прошла волна облегчения. Она невредима. Она в безопасности.

В нашей жизни теперь все было по-другому. Мне потребовалось время, чтобы успокоиться. Я думал, мне придется кого-то убить.

Когда я вошел в спальню, Ливви сидела на кровати и плакала, держа в руках письмо.

– Что случилась, зверушка?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Просто...

Утерев слезы, она шмыгнула носом.

– Что тебя расстроило? Я сделал что-нибудь не так?

Я ненавидел, когда Ливви была грустной. Я больше не получал удовольствия от ее слез. На моем языке они ощущались горькими.

– Нет, малыш. Дело не в тебе.

Никогда прежде она не называла меня малышом - во всяком случае, не в хорошем смысле.

– Расскажи мне.

Я сел рядом с ней на кровать, и она сразу же пролезла под моей рукой, и устроилась у меня на груди. Я гладил ее по спине и ждал. Ливви по натуре была болтушкой, и я знал, что рано или поздно она мне откроется.

– Моя мать прислала мне поздравительную открытку. Я забирала свою почту, среди которой оказался неподписанный конверт. Я была к этому не готова.

Она зарылась лицом в мою грудь. Взаимоотношения Ливви с ее семьей были сложными. Я хотел, чтобы она была счастлива. Хотел, чтобы у нее было все, что она пожелает. В то же время, я хотел быть частью этого счастья. Большей частью. А ее семья могла угрожать этому - угрожать нам, тому, чего у нас пока было. Мне нужно было действовать осторожно.

– И что в ней говорится?

– Что ей жаль. Она пишет, что скучает по мне, что они все скучают: мои братья, мои сестры. Она хочет знать, можем ли бы все исправить.

Всхлипнув, Ливви прижалась ко мне еще крепче.

– Ты хочешь этого, зверушка?

Я хотел, чтобы она сказала 'нет'. Хотел, чтобы она сказала, что я единственный человек, который ей нужен, а все остальные могут оправляться к чертям. Но я знал, что это будет значить.

Я был сиротой. У меня мог оставаться один живой родитель, но в моем понимании, я по-прежнемубыл сиротой.

– Я не знаю.

Мне пришлось вздохнуть.

– Это все из-за меня. Всегда из-за меня. Я не хочу быть тем, кто удерживает тебя от людей, которых ты любишь.

Я не был уверен в том, что пытался сказать, единственное, я знал, что произносить это было адски больно. Отношения Ливви со мной всегда будут отдалять ее от остального мира, и я был слишком эгоистичным, чтобы это изменить.

– Не из-за тебя!
– настаивала Ливви, - отношения между мной и матерью были напряженными еще до того, как мы с тобой встретились. И ты об этом знаешь, просто...

– Она твоя мать. Они - твоя кровь.

– Ты тоже.

Поцеловав меня в грудь, Ливви вернулась в прежнее положение.

– Мы пролили кровь друг за друга. И это больше, нежели так называемая 'моя кровь'.

Я резко вдохнул. Для меня ее слова были и трогательными, и одновременно тревожными.

– Это была и моя вина.

– Калеб, что с тобой? Ты пытаешьсясделать так, чтобы я на тебя разозлилась? Ты делаешь меня счастливой. Сегодняшний день был одним из самых лучших в моей жизни. Не порть его, сводя возникшую ситуацию к нам. Это касается моей матери и того, как она всем манипулирует. Во всяком случае, у тебя были причины для того, что ты со мной делал. Каковы были еегребаные причины, Калеб? Каковы были ее причины, чтобы относиться ко мне, как к куску дерьма, а потом выжидать пять дней, чтобы приехать ко мне в больницу?

Ливви выпрямилась, сжимая в кулаке то, что - как я предполагаю - было ее поздравительной открыткой.

– Прости, Котенок. Я не собирался сводить это к себе. Но вот что я знаю: Ты заслуживаешь быть счастливой. И если, получив ответы на свои вопросы, ты обретешь спокойствие, то, как минимум этим, ты себе обязана. Но если ты с ней покончила, тоже хорошо... просто я так не думаю.

Я снова притянул Ливви в свои объятия, не зная, успокаивал ли этим ее или себя, но похоже, что они помогли нам обоим.

– Может, я позвоню ей на следующей неделе.

– Хорошо, - прошептал я.

Это все, на что я был способен.

– Обещай, что ты не уйдешь.

Ливви крепко прижималась ко мне своими ручками.

– Обещаю. Ты можешь сказать то же самое?

Я почти боялся ответа.

– Обещаю. Я твоя, - сказала она.

– А я твой.

– София? Нам уходить?
– крикнула Клаудиа с нижнего этажа.

– Нет!
– ответила Ливви, - мы спустимся через минуту.

Поднявшись, она поцеловала меня, сначала нежно, затем страстно. Придвинув Ливви к себе, я принялся ласкать ее грудь. Она разорвала поцелуй.

– Позже, Секси. У нас уйма времени.

– И я планирую удержать тебя на весь этот срок.

И еще раз ее поцеловал.

– Хорошо. Люблю, когда ты меня удерживаешь.

Ливви улыбнулась, и я увидел, что она была уже в лучшем настроении.

Пока она приводила себя в порядок, я спустился вниз, чтобы составить компанию нашим друзьям. Как только она присоединилась к нам, мы отужинали onarroz con gandulesи стейками. На десерт у нас был праздничный торт, я всегда буду помнить улыбку на лице Ливви, с которой она задувала свечи.