Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Я хотел было извиниться за вторжение, но Ру меня опередил.

— Что надо? — рявкнул он.

— Извините, что врываюсь сюда. Я пришел принести свои извинения.

— За что? — Он бросил на меня подозрительный взгляд.

— Я решил, что вы можете счесть меня отчасти виноватым в поведении Дюкло нынче утром.

— С чего бы это? — Ру отвернулся и принялся стирать с лица мыльную пену.

— Так ведь началось с моей ошибки, из-за нее весь сыр-бор разгорелся.

Ру швырнул полотенце на кровать и обратился к девушке:

— Я сказал хоть слово про этого человека после того, как мы ушли с пляжа?

— Non, cheri. [38]

Он повернулся ко мне:

— Вот вам и ответ.

— И тем не менее, — гнул свое я, — некоторую ответственность я ощущаю. Если бы не моя рассеянность, ничего бы не случилось.

— Ладно, проехали, — раздраженно бросил он.

— К счастью. — Я предпринял отчаянную попытку польстить его самолюбию: — Если позволите заметить, вели вы себя с достойной сдержанностью.

38

Нет, милый (фр.).

— Что за чушь вы мелете? Если б меня не держали за руки, я придушил бы этого типа.

— Вас спровоцировали.

— Это уж точно.

Нет, так ничего не добьешься. Я попробовал зайти с другой стороны:

— Вы здесь надолго?

Он вновь подозрительно посмотрел на меня:

— А вам-то какое дело?

— Да нет, просто поинтересовался. Подумал, может, сыграем партию в бильярд, просто расслабимся после всего этого, покажем, что все обиды позади.

— А вы хорошо играете?

— Не особенно.

— В таком случае я, наверное, побью вас. Сам-то я играю отлично. Американца побил. Он игрок так себе, а я не люблю играть с теми, кто слабее меня. С американцем скучно было.

— Тем не менее он славный молодой человек.

— Вполне возможно.

— А девушка симпатичная, — настаивал я.

— Мне она не нравится. Слишком толстая. Я предпочитаю худощавых женщин. Верно, cheri?

Мадемуазель Мартен захихикала. Ру сел на кровать, перегнулся и притянул ее к себе. Они страстно поцеловались, после чего он оттолкнул ее. Она победоносно улыбнулась мне, пригладила волосы и снова принялась обрабатывать ногти.

— Видите, какая она тощая, — сказал Ру. — И мне это нравится.

— Мадам очаровательна. — Я осторожно присел на ручку кресла.

— Да, недурна. — Показывая своим видом, что такие победы для него дело обычное, Ру закурил тонкую сигару и выпустил в мою сторону облако дыма. — Что привело вас сюда, месье? — внезапно спросил он.

— Говорю же… — Я вскочил на ноги. — Извиниться пришел…

— Да нет же, — нетерпеливо отмахнулся он. — Я спрашиваю, что вас привело в «Резерв»?

— Я в отпуске. Часть его провел в Ницце, потом перебрался сюда.

— Ну и как, понравилось?

— Весьма. Да отпуск еще не закончился.

— Когда уезжаете?

— Не решил еще.

— Скажите, что вы думаете об английском майоре? — Он прикрыл глаза тяжелыми веками.

— Ничего особенного. Типичный англичанин.

— Вы денег ему не одалживали?

— С чего бы это? А что, он и к вам обращался?

— Вот именно. — Ру иронически улыбнулся.

— И вы дали?

— Я что, похож на идиота?

— Тогда почему спрашиваете про него?

— Завтра утром он уезжает. И я слышал, как он просил управляющего заказать ему каюту на алжирском пароходе, отбывающем из Марселя. Стало быть, нашел какого-то дурачка.

— И кто бы это мог быть?

— Если бы это был я, то не стал бы спрашивать. Меня интересуют такие мелочи. — Он затянулся сигарой. — Вот еще одна. Кто такой этот Хайнбергер?

Сказано это было просто так, как бы между делом, случайный вопрос в разговоре ни о чем.

Но мне почему-то стало страшно, даже мурашки по коже побежали.

— Хайнбергер? — повторил я.

— Да, Хайнбергер. Почему он всегда держится особняком? Никогда не заходит в море? На днях я видел, как вы говорили с ним.

— Мне о нем ничего не известно. Кажется, он швейцарец?

— Понятия не имею, думал, вы скажете.

— В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь.

— А о чем вы разговаривали?

— Не помню. Наверное, о погоде.

— Пустая трата времени! Я лично, разговаривая с людьми, пытаюсь что-то разузнать про них. Например, ищу разницу между тем, что они говорят и что думают.

— Да ну? И что же, по-вашему, такая разница всегда существует?

— Однозначно. Все мужчины — лжецы. Женщины еще иногда говорят правду, мужчины — никогда. Верно, ma petite?

— Oui, cheri.

— Oui, cheri! — насмешливо передразнил ее Ру. — Она знает, что, если солжет мне, сломаю ей шею. И вот что еще я скажу вам, друг мой: все мужчины — трусы. Они предпочитают отворачиваться от фактов, разве что эти факты обложены, как ватой, ложью и всякими там чувствами, так что острые концы не царапают. Ну а если мужчина все же говорит правду, то, вы уж мне поверьте, это опасный человек.

— Наверное, тяжело так думать.

— Напротив, дорогой мой месье, — забавно. Люди — исключительно интересные существа. Вот, например, вас я нахожу весьма любопытным человеком. Вы называете себя учителем иностранных языков. Вы венгр с югославским паспортом.

— Все это вы уж точно не от меня узнали, — непринужденно заметил я.

— Я просто не затыкаю уши. Управляющий сказал Фогелю. Фогель заинтересовался.

— Ясно. Все очень просто.

— Ничего не просто. Напротив, занимательно. Почему, спрашиваю я себя, венгр с югославским паспортом живет во Франции? И что означают эти его ежедневные таинственные прогулки в деревню?

— Вы очень наблюдательны. Я живу во Франции, потому что работаю во Франции. Что же касается моих ежедневных прогулок в деревню, боюсь, ничего таинственного в них нет. Я хожу на почту звонить невесте в Париж.

— Ах вот как? Выходит, телефонная служба сильно продвинулась вперед. Раньше обычно уходил час на то, чтобы тебя соединили. — Ру пожал плечами. — Ладно, не важно. Есть и другие вопросы, потруднее. — Он сдул пепел с кончика сигары. — Почему, например, замок на чемодане месье Водоши утром был сломан, а днем уже нет?