Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

— Не говори, что я тебя не предупреждала, — быстро вставила девушка. — В Соединенных Штатах полно людей, которые как-то не так понимают нашего Уоррена. Как вы думаете, могу я попросить еще одну порцию?

— Ты растолстеешь, — заметил ее брат. — Как раз сегодня мне это бросилось в глаза. «Сестрица Мэри становится толстухой», — сказал я себе.

— Интересно, наверное, разговаривать с самим собой. Ты как, больше споришь или на все говоришь «да», «точно» и так далее?

— Ну, не так односложно. Например, сегодня утром я сказал: «Да, сэр, она точно толстеет, но очень злится, когда говоришь ей это». Так оно и есть, не правда ли?

— Неправда. Я не злюсь, мне просто обидно.

Трапеза, сопровождаемая взрывами смеха, продолжалась, но я заметил, что девушка все чаще впадает в молчание, а веселость у нее немного искусственная, лихорадочная. На предложение выпить в холле ликер она согласилась лишь после некоторого колебания. Когда мы поднялись из-за стола, Фогелей, Дюкло и Клэндонов-Хартли в столовой уже не было.

У выхода Мэри остановилась.

— Не люблю находиться в помещении, — сказала она. Уоррен, не посмотришь, дождь еще идет?

Он подошел к окну и выглянул наружу. Я почувствовал, как она сжимает мою ладонь, и с удивлением оглянулся. Она упреждающе сдвинула брови.

— Мне надо поговорить с вами, мистер Водоши, — быстро прошептала она. — Придумайте какой-нибудь предлог, как отделаться от Уоррена, и возвращайтесь сюда. А он пусть посидит в холле.

Не успел я ответить, как брат вернулся.

— Кажется, еще моросит, но точно не скажу — уже слишком темно. Так или иначе, всюду мокро. Боюсь, сегодня вечером придется сидеть взаперти.

— Ну что ж, так тому и быть. Вы двое спускайтесь, я догоню вас через минуту. Жакет накину.

Мы спустились в холл. Я заказал три бренди и, под предлогом того, что забыл в номере сигареты, вернулся в столовую. Мэри ждала меня у двери. Она немного запыхалась.

— Где можно поговорить, чтобы нам никто не мешал?

— В читальне англичане.

— В таком случае, если не возражаете, останемся здесь. — Она настороженно огляделась по сторонам. — Если кто-нибудь увидит, подумают, что мы просто столкнулись на лестнице.

Я был сбит с толку. Все это выглядело весьма подозрительно.

— Право, я не понимаю…

— Вижу, что не понимаете, — нетерпеливо сказала она. — Позвольте объяснить, только не перебивайте. Уоррен забеспокоится что это с нами случилось.

Я неопределенно кивнул.

— Слушайте, — начала Мэри, — я знаю, мы говорили, что родители приходят на «Графе Савойском», но как вы узнали, что это вранье? А вы ведь узнали это, верно?

— Да. В кабинете висит расписание рейсов. Еще вчера «Граф Савойский» должен был прибыть в Нью-Йорк из Генуи.

— Выходит, вы нас проверяли?

— Проверял? Ничуть. Просто случайно увидел расписание, вот и все.

— Ну тогда слава Богу, — с облегчением вздохнула Мэри. — Я уже отругала Уоррена за длинный язык. Но он настаивал на том, чтобы придумать правдоподобную, по его словам, историю. Видите ли, дома никто не знает, что мы здесь. Уоррен, конечно, взбесится, если узнает, что я вам все это рассказываю, но он такой дурак. А я понимаю, если вам все не рассказать и не привлечь на свою сторону, вы сами в конце концов до всего докопаетесь и будет только хуже.

— Все это как-то странно.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Знаю. Дурацкая история получилась. Беда в том, что в Америке мы с Уорреном всегда на виду. Все началось с нашей матери. Это совершенно необычная женщина, по крайней мере Уоррен так считает. У отца была сеть гаражей в Филадельфии. Дело небольшое, но денег всегда было с избытком, а мы росли милыми ребятишками. Если бы все шло хорошо, дело, наверное, закончилось бы тем, что мы бы благополучно женились и вышли замуж за таких же, как мы, славных ребятишек — соседей по улице, и жили бы себе да поживали. Но отец умер. Все случилось совершенно внезапно. Он попал под молоковоз рядом со своей конторой. Все изменилось. Старая история. Мы тратили слишком много денег. Все было заложено, дом, гаражи, страховые полисы — все. Жить было практически не на что.

Когда это произошло, Уоррен был студентом колледжа, и то немногое, что у нас осталось, мать предназначала для оплаты его обучения. Он, разумеется, восстал. Хотел показать себя мужчиной, хотел работать, содержать семью. «Что ж, попробуй», — согласилась мать. Но во время депрессии не так-то просто найти работу, и ничего у него не получилось. Мать велела ему вернуться в колледж, и Уоррен повиновался. — Мэри улыбнулась. — Не надо винить его. Вы ведь не знаете нашу мать.

В общем, все мы отправились в Вашингтон. Там у матери, по ее словам, жил старый друг, который мог нам помочь. Мне тогда было всего восемнадцать, а в жизни я разбиралась, как десятилетнее дитя. Но и того хватило, чтобы увидеть: старый друг — это не просто старый друг. Во-первых, он — в отличие от большинства старых друзей — по-настоящему большая шишка, а во-вторых, он явно был неравнодушен к нашей матери. Через шесть месяцев они поженились.

Она насупилась.

— Вот тут-то все и пошло по-другому. До того имя Скелтона появилось в газете лишь однажды, когда погиб отец. Местное издание посвятило ему шестистрочный некролог. Теперь же мы оказались на виду. Отчим, человек вообще-то очень славный и искренний, был одним из тех людей в Вашингтоне, которые всегда знают следующий шаг правительства Соединенных Штатов. Газеты то и дело сообщают, что он думает по такому-то поводу. Возвращаясь с очередной конференции, он всегда должен следить за выражением своего лица. Если он выглядит мрачно, шакалы-газетчики объявят, что конференция провалилась. Возможно, у него просто нелады с желудком, но они ведь этого не знают, потому он должен улыбаться во весь рот. Он всегда улыбается. Естественно, с таким отчимом мы всегда на авансцене. Нас все время фотографируют. Если я меняю прическу, об этом пишут все дамские журналы. Уоррена тоже постоянно фотографируют. Главным образом в шлеме для игры в поло. Помню, нас это немало забавляло.

Мать заняла командные позиции, едва раздался стартовый выстрел пистолета. И держится она великолепно. Я всегда чувствую себя рядом с ней последней дурочкой. Командует она мною и Уорреном просто очаровательно. Да она, собственно, всеми командует, включая отчима, и делает это так, что даже не замечаешь, как тобою командуют. Просто делаешь человеку, то есть матери, приятное, а она всегда тебе очень, очень благодарна.

Позади послышались шаги: это Ру и мадемуазель Мартен вышли из столовой и спустились по лестнице. Мэри настороженно посмотрела на них.

— Надо закругляться. Уоррен может появиться с минуты на минуту. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Я сказала, что мать командовала, а мы всегда делали, что нам велят. Ну а теперь это не так. Впервые в жизни нам хватило решимости встать поперек.

Случилось это вот как. Около шести месяцев назад мать вызвала меня на откровенный, как она выразилась, разговор. Если не вдаваться в подробности, она объявила, что нашла мне жениха. Его зовут Куртис, он принадлежит к очень видной семье, у него полно денег, и он весьма привлекателен. Знаю, говорит, что он тебе нравится, и кстати, это чистая правда; в общем, она будет счастлива, если мы поженимся. Куртису, по словам его матери, такая перспектива очень по душе. Что скажешь?